Януш Леон Вишневский - Молекулы эмоций
Перевод Е. Шарковой
Поговорим о смерти / Odejścia
В марте на юбилее их свадьбы она пообещала ему, что уже очень скоро они расстанутся — не позже, чем через год, он умрет. Они знали друг друга тридцать два года и восемь месяцев. Тридцать один год она была его женой. Он знал, что она всегда держит слово. Всегда...
Два года назад позвонили с его фирмы. Она взяла такси и поехала в больницу. У него случился инсульт. В палате, напичканной аппаратурой, она касалась его руки и лица. Потом — его губ. Он не реагировал. Только через три недели благодаря стараниям молодого врача она обрела уверенность, что Роберт ее узнает. «Взгляните на большой палец его правой руки и левый глаз. Если после моего вопроса он пошевелит пальцем и моргнет этим веком — может быть, несколько раз, — значит, он вас узнал». Она расплакалась, глядя на его палец. Врач в этот момент вышел из палаты.
После инсульта его почти полностью парализовало. В истории болезни было записано: «Через шесть месяцев пациент смог поворачивать голову на 20—30 градусов вправо и поднимать вверх на 10—20 градусов. Подвижность сохранили только большой палец правой руки и левое веко. Правый глаз остается открытым, однако концентрация на объектах невозможна вследствие безостановочного дрожания обоих зрачков. Не подлежит сомнению, что пациент слышит. Жизнедеятельность пациента поддерживается через введенный непосредственно в желудок зонд для пареинтерального питания. Жидкости и пища вводятся в соответствии с нормой, продукты жизнедеятельности удаляются автоматически. Вероятность восстановления функций головного мозга практически равна нулю». Они забыли написать, что пациент «время от времени плачет». Левым глазом. Что только из левого глаза текут слезы, когда она рассказывает ему о детях, о собаке, которая так скучает без него, что перестала есть, и что сама она не может уснуть без его храпа.
Через год она уволилась с работы. Не могла вынести, что никто в больнице не вытирает ему со лба пот, который стекает в его не закрывающийся правый глаз. Что никто не вытирает ему слюну, которую он не в состоянии проглотить, из-за чего начинает задыхаться, — и на это никто не обращает внимания, пока он сознание не потеряет. Она точно не помнит, когда именно они заговорили о его желании умереть. С тех пор как он начал — вроде бы без причины — шевелить пальцем, Роберт хотел сказать именно об этом. Каждый день. Однажды утром по ее просьбе доктор составил протокол: «В соответствии с волей пациента, выраженной однозначно движениями головы и большого пальца в присутствии членов семьи, подтверждаю его желание умереть». Этот протокол руководство больницы полностью проигнорировало.
«В контексте законодательства Германии воля пациента не имеет значения», — услышала она от возглавляющего больницу профессора, который впервые за четыре недели уделил ей пять минут для беседы. Врач не откажется от лечения антибиотиками — в случае, если он заболеет воспалением легких. Сослался на то, что обязан оказывать помощь. А это был бы шанс. Воспалением легких Роберт болел примерно каждые три месяца. Она, однако, не сказала ему о такой возможности. Она просто не могла представить себе, что будет спокойно наблюдать, как ее муж умирает, потому что его перестали лечить.
В марте она пообещала ему, что он умрет. В апреле привела в больницу нотариуса, который зафиксировал, что большим пальцем правой руки и левым глазом Роберт в присутствии врача, ее и детей много раз и однозначно подтверждал, что желает умереть. Эту бумагу она разослала всем самым важным государственным чинам. Ей никто не ответил. В августе она связалась со швейцарским обществом «Дигнитас». В Швейцарии можно умереть без согласия руководства больницы. Все равно какой. Такая у них конституция. Но даже там все надо сделать самому. Хотя доза смертоносного фенобарбитала будет введена в желудок через зонд, Роберт должен самостоятельно нажать большим пальцем правой руки переключатель дозатора. Они тренировались четыре месяца. Ежедневно. В то время как другие боролись в этой больнице, чтобы выжить, Роберт боролся, чтобы умереть. Однажды вечером ему удалось переключить дозатор. Испуганные медсестры не поняли, чему она радовалась, когда разбудили ее этим известием посреди ночи и она примчалась в больницу.
Двенадцатого марта специальная карета «скорой помощи» подъехала к жилому дому в центре Цюриха. На лифте они поднялись на пятый этаж. Все было готово. В 18.00 сотрудник «Дигнитас» в соответствии с инструкцией включил камеру. В 18.05 она в последний раз задала Роберту вопрос. В 18.06 она наполнила дозатор зонда фенобарбиталом. В 18.08 Роберт большим пальцем правой руки нажал на переключатель...
Postscriptum
Эвтаназия. Эта тема вызывает в Польше множество споров. Примерно половина поляков (сорок восемь процентов) считает, что законодательство должно разрешать безболезненный уход из жизни неизлечимо больным людям, страдания которых невозможно облегчить; в то же время тридцать семь процентов опрошенных категорически против. Однако, когда в вопросах появляется слово «эвтаназия», сорок восемь процентов респондентов выражают протест против нее, а поддерживают только тридцать один процент. Исследование также показывает, что шесть процентов поляков вообще не знают, что это такое, но сам термин — согласно ЦИОМ{9} — вызывает у них негативные эмоции.
Подобным образом обстоят дела с проблемой искусственного поддержания жизни с помощью специальной аппаратуры. Около сорока процентов поляков против, а тридцать девять одобряют использование этого метода. То, что мнения разделились почти поровну, свидетельствует, что религиозность (ведь поляки ультрарелигиозны) не является тут главным критерием. За эвтаназию или против нее голосуют и католики, и атеисты. При этом на мнение католиков зачастую влияет неправильное понимание стремления к смерти. Если тяжелобольной человек, будучи в здравом уме, заявляет, что хочет умереть, религия сразу же дает собственную интерпретацию: «Он не может желать себе смерти. Он просто нуждается в большей любви».
Поляки не хотят и не могут говорить о смерти. Для них сама эта тема — запретна. И в мыслях, и в разговорах. Большинство из нас (семьдесят четыре процента) думает о смерти очень редко или не думает вообще. Поляки очень быстро восприняли западную культуру успешных людей, у которых на пути к вершине карьерной лестницы нет времени на размышления о страданиях и смерти. Когда в окружающем мире столь агрессивно утверждается культ здоровья, красоты и веселья, не подобает думать о старости, а тем более — о своей кончине. Представление себе своего тела, гниющего в гробу, находится на погра-ничье психической болезни и извращенных фантазий. Общество потребления (а поляки в этом смысле ничем не отличаются от других) вытеснило смерть из сознания — разумеется, если речь не идет о смерти известных людей. Мы и наши близкие не умрем. Умирают только люди из телевизора и с первых страниц газет. Они публично жили, так пусть публично и умирают.
Перевод Е. Шарковой
С разных точек зрения / Uktady zamknięte
У отца Фатмы шестеро детей, две жены и ювелирный магазин в центре Каира. Когда Фатме было десять, а ее сестре Хебе восемнадцать, отец женился на молодой женщине из Иордании. С тех пор — вот уже четырнадцать лет — каждый четверг вечером отец садится в машину и едет к той женщине. В понедельник утром, ровно в девять часов, он уже в Каире, открывает свой магазин. За это время та, вторая жена, родила ему четверых детей — двух сыновей и двух дочерей. Фатма даже не знает их имен. Согласно Корану отец мог бы иметь еще двух жен. Фатма понимает, что если бы он продавал больше украшений, то у нее появились бы новые мачехи, сестры и братья. Отец просто не может себе этого позволить, ведь в Каире ювелирные магазины на каждом углу. А по законам того же Корана все жены должны быть одинаково хорошо обеспечены. Отец, правоверный мусульманин, прекрасно это знает. Фатму тоже воспитали в традиции Корана, и она не задает ненужных вопросов, не спрашивает, почему все должно быть именно так. Она только не хотела бы чувствовать себя, как ее мать, когда отец садится по четвергам в машину и уезжает в Иорданию. Иногда мать звонит по телефону второй жене отца и поздравляет ее с днем рождения. Каждый раз она нервно читает пожелания по бумажке. В такие минуты ее голос меняется, а руки дрожат. Хеба ничего не замечает. Когда-то они говорили об этом, но с тех пор как Хеба вышла замуж, для нее существует только Коран. И ее богатый муж. На следующий же день после свадьбы она начала прикрывать волосы платком. Раньше она никогда этого не делала. Даже отец не заставлял их носить хиджаб. «Хиджаб — знак того, что я принадлежу Богу. И моему мужу. Мои волосы тоже принадлежат только ему», — сказала Хеба нарочито торжественным голосом во время своего первого визита в дом мужа. Фатма чуть не поперхнулась чаем, услышав это. До того два года и три месяца волосы Хебы принадлежали некому Ахмеду. Но только те, что на голове. Те, что под мышками и внизу живота, не принадлежали никому, потому что их не было. Каждую субботу она тщательно удаляла их с помощью воска. Несмотря на то что истинная мусульманка должна впервые это сделать перед первой брачной ночью. Так велит Коран, разумеется. Ахмед два с лишним года занимал все мысли и субботние ночи Хебы. Фатма может только догадываться, чем они занимались до четырех часов утра (без нескольких минут четыре звонил ее будильник, и она вставала, чтобы втайне от родителей впустить Хебу домой) в ночь с субботы на воскресенье в пустой квартире его друга. Конечно, за исключением суббот в священный месяц рамадан. Наверняка они занимались тем же, чем уже несколько месяцев занимается она сама со своим парнем. Прежде всего они следили, чтобы не порвалась девственная плева. Это хорошо говорит об Ахмеде как о мужчине. Он с самого начала знал, что не женится на Хебе. Его отец уже давно заплатил выкуп за одну девушку из очень богатой семьи из своей родной деревни на юге Египта. Короче говоря, они были осторожны. Правда, львиная доля удовольствия доставалась Ахмеду. И все было так, как учит Аллах. Коран разрешает оральный секс — так же, как и анальный: «Можешь взять свою женщину сзади, но делай это так, словно берешь ее спереди».
