Роберто Пацци - Конклав
– Не хотят меня, дорогой Челсо, но что более всего любопытно: нельзя было даже предположить что-либо подобное.
– Было слишком преждевременным называть твою кандидатуру, так и сгореть недолго. Но дело всегда можно поправить. Я уже составил расписание встреч с примасами из Германии, Дублина и Лондона. В день дискуссии с ними речь пойдет и о другой возможности, французы и испанцы будут с нами, но об этом лучше говорить в другом месте…
– Уверен, разумно будет встретиться и с кардиналом из Бейрута.
«Как всегда, этот «синьора» – именно так в действительности враги Черини обычно называли архиепископа Милана – экстравагантен», – подумалось Рабуити. Вот оно, сейчас же готов перекинуть мост противникам, чтобы превратить их в друзей и тогда действительно надеяться на более высокий результат. Теперь принимает вид laudator temporis acti[32] – ностальгическая античная ленность, любовница созерцания… Тем временем, чтобы выйти из капеллы, нужно ввести наши удостоверения личности в компьютер… То, с чем действительно надо считаться, это голоса… этот араб… Однако красиво я вышел из положения… Надо будет вписать Мальвецци, не ожидал, что за него проголосуют.
Оставшиеся кардиналы толпились у дверей. Им пришлось расступиться, чтобы пропустить трех прелатов, которые несли ящик со сто двадцатью четырьмя бюллетенями, чтобы сжечь их в печи конклава. Восстановлен античный способ сжигания бюллетеней, когда черным или белым дымом объявляли миру негативный или позитивный результат голосования.
Архиепископ из Боготы прокомментировал по-испански – мол, этот дым смешон, чепуха какая-то, мало того, непонятный. Часто цвет дыма неопределенный, что дает ход двусмысленным интерпретациям. Кто знает сегодня, как правильно зажигать печь? Этот кубинский примат, повышая голос, вероятно, прав. Но не может ведь камерленг тут же провести другое голосование, просчитывая результаты потом до ночи… разве что медлительность – та же болезнь!
– Слышали? Контарди получил елеопомазание, – вступил мексиканец Эскудерос.
И новость, что семидесятидевятилетний кардинал из Рио-де-Жанейро в тяжелом состоянии, сделала невозможными дальнейшие комментарии. Новость, невольно заставившая этих людей, противоестественно мужское собрание, с их символами, обрядами, обычаями, что и составляло собственно конклав, задуматься о смерти, естественной и спонтанной.
А мыслями они бежали в родное местечко, в свой город, домой; в места, куда теперь тот бедный никогда не сможет вернуться. И чувство невозможности свободного выхода отсюда перешло вдруг в нервозность кардиналов, но в противовес они подумали, грустно и тревожно, о правде многих прошлых мучений, о многочисленных мучениках. Да и не первый раз тут, внутри, умирают.
– Помолимся сегодня за нашего брата Эммануэле, Преосвященнейшие, – голос камерленга настиг последнюю группу у выхода.
5
Этой ночью скончался Эммануэле Контарди, его смерть сократила членов Священной Коллегии, входящих в конклав, до ста двадцати шести.
Камерленг сразу понял негативные последствия этого печального события – по всей вероятности, оно повлияет на сам процесс конклава. Смирился. Вместе с главным врачом Альдобрандини, стоявшим у входа в келью, он вошел к Преосвященнейшему умирающему. Дать разрешение врачу на визит одному, оберегая благо Церкви, он не мог. Теперь новое затруднение замедлит продвижение «машины», уже набиравшей скорость.
Благодаря двум ассистентам папского трона, князьям Орсини и Колонна, похороны пройдут торжественно и при участии одних только кардиналов.
Смерть Контарди практически украла драгоценное время у конклава и, что важнее, понизила жизненную энергию каждого из этих стариков. Веронелли знал психологию людей у власти: их нетерпимость, возрастающая с течением времени, к исторически сложившемся еще со средневекового общества правилам затворничества, уже запечатлена в ритме их жизни.
Правила клира, (как называют это священники), составленные в монастырях, и религиозные порядки, среди которых наиболее престижным все еще является затворничество, вызывают симпатию далеко не у всех.
Среди видных кардиналов, пришедших из монастырей, выделялся эстонец Матис Пайде, вынужденный подчиниться прямому указанию понтифика закончить созерцательную жизнь и принять кардинальскую шапку, чтобы руководить одним из ватиканских министерств.
Министерство, Конгрегация евангелизации народов, принятое им от святого человека, имело свой стиль, приглушая радость экспансии правды, открытой Христом.
Но в условиях конклава все произошло наоборот: экс-траппист[33] постоянно показывает свою готовность, много большую, чем у других, к уходу от мира в затворничество. При этом он быстр и умен в советах камерленгу, сочувствуя ему в его тяжком труде в качестве руководителя конклава.
Кардинал с эстонского острова Сааремаа в следующие часы сразу после похорон аргентинского кардинала сидел в апартаментах камерленга.
– Пайде, меня очень беспокоит, как пойдут наши дела дальше, – начал разговор Веронелли, предложив гостю кресло.
– Напрасно ты так. Мне кажется, что вся процедура идет ровно так же, как и прежние, – ответил Пайде, экс-траппист, двадцати лет, проживший в затворничестве аббатства Трех Фонтанов, в Риме.
Нет, мы больше не умеем жить, как в прежние времена. Какими они были! Наша ситуация ни с чем несопоставима, спрессована умеренностью, что не выдерживает никакого сравнения, стиснута слишком громоздкой памятью о бедном скончавшемся папе… Как будет со следующим Святейшеством? Видишь, никак нам не договориться? Иногда мне кажется, что они не хотят выбирать последователя Петра, если, конечно, не считать, что их терроризирует и слишком долгое пребывание здесь.
– Преувеличиваешь, Владимиро, преувеличиваешь. Мы голосовали совсем не так рк много раз. Раньше конклавы проходили месяцами…
– Прошло целых семь дней!..
– Да что такое – семь дней?
– За семь дней Бог создал мир.
– Да, мы только-только начали понимать благодать здешнего затворничества… еще рано принимать его за избыток.
– Благодать в затворничестве, в запрете на общение с внешним миром? И тебе кажется, что они могут сладить с этим?
– Нужно быть здесь, внутри, не месяц, а не меньше целого года, чтобы родилось правильное решение.
– А кто будет руководить Церковью в это время?
– Да, она сама по себе будет руководиться; предоставим и верующим, наконец, оценить по достоинству своих пастырей, пока они отсутствуют, и их грехи.
– Это все рассуждения трапписта, не кардинала, ты тоже должен помогать конклаву; принимая кардинальскую шапку от папы, ты, как и мы, тоже принял на себя эту честь.
– Я-то как раз помогаю тебе; только ты этого никак не хочешь понять; разумные слова со временем становятся слишком светскими, похожими на те, что произносят сильные мира сего.
– Разве не мы, кардиналы, сильные мира сего? Разве не от этих людей, что заседают тут, зависит равновесие во многих правительствах? Разве не мы решаем участь тысяч партийных союзов, режимов, экономических структур? Во всяком случае, Италия уже открыла для себя силу медитации кардиналов – не без их влияния в некоторых городах проходят забастовки.
– Не занимайся инсинуациями, не надо произносить такое внутри этих стен – мир может рухнуть под тяжестью подобных слов: партии, профсоюзы, коалиции, экономика, индустрия. Если их для себя еще и конклав выберет – это будет так же смешно, как при замене гусиного пера на компьютер… Пусть хоть здесь язык не пачкается.
– Но я вынужден выступать посредником между двумя мирами, которые ты так упорно хочешь разделить! Да, знаешь ли ты, кто совсем недавно мне звонил с соболезнованиями по поводу Контарди? – премьер-министр. Тебе было бы интересно услышать, как он задавал вопрос за вопросом, как он был настойчив, когда хотел узнать имена, больше всего повторяющиеся при голосовании! И как ему хотелось узнать о комментариях каждого из нас в конклаве, и все это специально для того, чтобы оказать на меня влияние, чтобы подчинить меня себе.
– Ну да, а ты дал ему говорить, ты им всем даешь говорить всякую чушь – все это пустая болтовня, перемешанная с общими рассуждениями. И ведь всегда отвечаешь им «да», всегда отвечаешь им – «да». Святую ложь во имя правды!
– Неужели ты только так реагируешь на мою систему работы?
– Ты когда-нибудь кому-нибудь объявлял войну? А я, я когда-нибудь избегал выполнять свой долг? Вот уже более десяти лет как я продолжаю держать министерство, на что меня поставил святой отец, и только Бог знает, чего мне стоит повиноваться, оставив свою келью у Трех Фонтанов… Раньше выше меня был один только Бог для мира я уже умер, не существовал. Подумать только, этот легко ранимый человек вынуждает меня опять напрягаться и брать на себя новый груз, от которого я уже однажды освободился.
