Джонатан Коу - ЭКСПО-58
— Твердый, как скала. В глубине души, то есть.
Потом оба господина замолчали. Мистер Редфорд опустил было стекло, чтобы стряхивать пепел с сигареты на улицу, но дождь и ветер ударили в лицо, и он быстро отказался от своей идеи. Пробок на дороге уже не было, и машина быстро продвигалась по маршруту — уже через несколько минут они оказались на Клэпхэм Хай-стрит. Когда «Кембридж» остановился на красный свет, мистер Уэйн посмотрел в окно и сказал:
— Мистер Редфорд, а, мистер Редфорд: уж не та ли это кофейня, в которую мы забегали пару дней назад?
— Похоже на то, — ответствовал мистер Редфорд, вглядываясь в пелену дождя.
— А знаешь что — так захотелось выпить чашечку кофе.
— Аналогично.
— Что скажете, Фолей?
— Не хотите опрокинуть с нами по чашечке кофе?
— Но я… Мне бы хотелось успеть домой к…
— Вот и договорились. Водитель! Остановите вот здесь, пожалуйста.
— Подождите нас за углом, если не затруднит.
— Мы мигом.
Все трое пассажиров вылезли из машины и поспешили по мокрому, мерцающему тротуару в сторону вывески «Кофейня Марио».
Заведение было маленькое, всего на несколько столиков. И ни одного посетителя. Скучающая официантка стояла за барной стойкой и, чтобы хоть как-то убить время, делала себе зеленый маникюр.
— Мне, пожалуйста, кофе, — вежливо, но строго сказал мистер Уэйн. — Со сливками. И два сахара.
— Мне тоже и так же, — подключился мистер Редфорд. — Фолей, что будете заказывать?
— Я вообще-то не большой любитель кофе, — проговорил Томас.
— Три кофе со сливками. И трижды два сахара, — заключил мистер Уэйн.
— И организуйте, чтобы со взбитой пенкой, плиз, — сказал Редфорд. — Ну, как у итальянцев.
— Мы хоть и живем на островах, но такая же Европа, я считаю, — заметил мистер Уэйн, присаживаясь за столик.
— Действительно, — согласился мистер Редфорд, стряхивая с плаща дождевые капли. — Все европейские нации нынче снова собираются вместе.
— Римский договор и все такое.
— И, если уж на то пошло, Брюссельская выставка — все о том же.
— Точно. Вот так и делается история.
— Прямо чувствуем сопричастность.
— Что скажете, Фолей?
— В каком смысле?
— Ну, что вы думаете про всю эту брюссельскую байду? ЭКСПО-58 и все такое? Вы осознаете этот огромный исторический шанс, когда все страны мира соберутся вместе, впервые после войны? Чтобы возродить дух мирного сотрудничества и все такое?
— А может, на самом деле — это просто такая грязная торговля? Идеализм отдыхает, силы капитализма правят бал?
Все эти вопросы посыпались на Томаса, хотя он толком даже не успел устроиться за столом. Даже после такой короткой пробежки он насквозь промок, чувствуя, как от одежды идет пар.
— Но я… Прежде чем выбрать одно из двух, следует хорошенько поразмыслить.
— Отличный ответ, — одобрительно крякнул мистер Уэйн.
— Устами дипломата…
Подошла официантка и поставила на стол сахарницу.
— Кофе будет через минуту. Кофемашина барахлит, никак не можем раскочегарить.
Возвращаясь к барной стойке, она опустила пару монет в музыкальный автомат, и через несколько секунд воздух в кофейне взорвался громкой ритмичной музыкой. Солировали ударники, которым подыгрывала гитара парой-тройкой блатных аккордов. Мужской хрипатый голос полупел-полуорал что-то про поезд, несущийся через расстояния со скоростью ветра, бум-бум-бум. Мистер Уэйн заткнул уши:
— О, боже.
— Чистая какофония!
— Что это?
— По-моему, это рок-н-ролл, — сказал мистер Редфорд.
— А по-моему, это стиль скифл,[7] — предположил Томас.
— Ну-ну, — удивился мистер Уэйн. — Кто бы мог подумать, что вы разбираетесь в музыкальных течениях.
— Я? Нет, что вы. Просто моя жена часто слушает подобные композиции. Я предпочитаю классику.
— Ну, конечно же! Классика. Что может сравниться с классикой! Я полагаю, вы любите Чайковского?
— Еще бы. Кто не любит Чайковского?
— А если пройтись по современным именам? Например, Стравинский?
— О, да. Он прекрасен.
— Шостакович?
— Шостаковича я мало слышал.
— Прокофьев?
Томас одобрительно кивнул, сам не зная зачем. Он вообще не понимал, с какой стати он им сдался со своими предпочтениями в классической музыке.
Официантка принесла кофе. Все трое положили сахар, размешали, сделали по маленькому глотку.
— С другой стороны, — продолжил мистер Редфорд, — большинство предпочитают музыке чтение книг.
— О да, прилечь на диван да с хорошей книгой, — согласился мистер Уэйн.
— Вы много читаете?
— Можно сказать и так. Но хотелось бы посвящать книгам еще больше времени.
— Достоевского знаете? Многие просто помешаны на Достоевском.
— А как вам Толстой?
— Боюсь, что в литературе я — абсолютный провинциал. Люблю Диккенса, Вудхауса — я на нем отдыхаю душой. Простите, но к чему весь этот разговор? Вы все время расспрашиваете меня то про русских композиторов, то про русских писателей…
— Мы просто составляем картинку.
— Хотим знать о ваших предпочтениях и не-предпочтениях.
— Собственно, мне пора домой. Меня жена ждет.
— Конечно, старина. Мы понимаем.
— Полагаю, в ближайшие месяцы вы постараетесь почаще навещать ее?
Томас нахмурился:
— Почему вы спрашиваете?
— Вы ведь отправляетесь в Брюссель один, не так ли?
— Ну, да.
— Шесть месяцев — это большой срок. Вдали от домашнего уюта.
— И всех остальных прелестей семейной жизни.
— Если только, конечно, вам нравится быть семейным человеком.
— Потому что, знаете ли, такая жизнь не для всех. Вот некоторые женятся, но им этого не надо.
— Потому что их интересы лежат за пределами семьи.
— Простите, но, по-моему, это грязная тема.
— Еще какая грязная.
— Вот, например, был у меня один знакомый. Он был женат уже лет как десять. Трое детей. А домой почти не приходил. Предпочитал ошиваться в мужском общественном туалете на углу Гайд-парка.
— Какая гадостная жизнь у этого вашего приятеля.
— Еще бы не гадостная. Так вы в курсе?
— В курсе чего? — не понял Томас.
— Что есть такой туалет.
Томас покачал головой:
— Да нет.
— И правильно. Держитесь подальше от этого места.
— Обходите за сто километров.
— Слушайте, вы на что намекаете? Вы думаете, что я гомосексуалист? — Томас залился пунцовой краской негодования.
Мистер Уэйн расхохотался, как будто ему рассказали хороший анекдот:
— Дружище, с чего вы взяли?!
— Что за странное предположение!
— Нам бы и в голову такое не пришло.
— Ничего даже близкого на эту тему.
— Какой же из вас гомосексуалист? Еще скажите, что вы — коммунист.
— Ну, хорошо, — сказал Томас, немного поостыв. — Просто это из ряда непозволительных шуток.
— Не могу не согласиться с вами, старина.
— Кстати, — вставил мистер Редфорд, — вы точно не коммунист?
— Нет, конечно. Я вообще не понимаю, что вам от меня нужно.
Мистер Уэйн сделал еще один маленький глоток, а потом вытащил карманные часы и щелкнул крышкой, взглянув на время.
— Ой-ей, Фолей, что-то мы с вами совсем заболтались. А вы не беспокойтесь. И вы, и я, и мистер Редфорд — мы играем в одной команде.
— С одной битой на всех.
— Просто вся эта брюссельская байда… В принципе, идея хорошая, но небезопасная.
— В каком смысле?
— Ну, посудите сами. Столько стран соберется в одной точке, да еще на целых полгода. Теоретически идея гениальная, но не стоит забывать о сопутствующих рисках.
— О каких еще рисках?
— Вы же сами сказали сегодня на совещании.
— Что я такого сказал?
— Ну, что мы живем в современном мире. И что наука способна творить чудеса.
— Только не забывайте, что наука — это улица с двусторонним движением.
— Обоюдоострый меч.
— Именно. Мы все должны быть начеку. За все должна быть заплачена своя цена.
С этими словами мистер Уэйн встал и протянул Томасу руку:
— Ну, до свидания, Фолей. Или уж скорее — au revoir.
Томас и мистер Редфорд тоже поднялись со своих мест. Все трое обменялись неуклюжими рукопожатиями.
— Тут, кажется, ходит автобус до вашего дома? — произнес мистер Редфорд. — А то в Тутинг нам не совсем чтобы по дороге.
— Да, я понимаю, — пробормотал Томас, окончательно сбитый с толку.
— Не будем вас больше задерживать. Идите домой. Вас ждет ужин.
— Вас ждет семья.
— За кофе не беспокойтесь. Все за наш счет.
— Сегодня мы угощаем.
— Скромная лепта за удовольствие побеседовать.
Томас невнятно поблагодарил своих «угостителей» и направился к выходу.
Дождь за окном лил еще сильнее. Томас поднял воротник пальто и поежился. Он уже открыл дверь, он уже почувствовал порывы ветра, и капли забарабанили ему в лицо, как вдруг его окликнул мистер Редфорд:
