Филип Дик - Разбитый шар
— И зачем? — накинулся он на нее.
— Что за вопрос, «зачем»? О господи.
Она вышла из гостиной; хлопнула дверь, кажется, в ванной. Он помедлил и набрал номер Боба Посина. Еще не закончился первый гудок, как раздался голос Посина:
— Алло!
— Это я, Джим Брискин.
— А, ну что, нашел тебя Хейнз?
— Нашел.
— Искал он тебя, — Посин говорил как-то приглушенно, как будто его собственная злоба выдохлась, как будто, подумал Джим, после того как на сцене появился Хейнз, Боб Посин уступил ему место. — Слушай, ну и коленце ты сегодня выкинул.
— Скажи, а чего там у Люка зашевелились? — спросил Джим. — Они что, слушали?
— Представь себе, слушали. Минуточку. — Повисла долгая пауза. — Сигарету потушил. Ну, видимо, они собрались у радиоприемника. Наверное, никак им своей ахинеи не наслушаться. Как-то, в общем, так. Ну и хай он, должно быть, поднял. Я-то сам уже потом узнал. Он — в смысле Люк Шарпштайн — позвонил Хейнзу, а тот — мне, тебя искал. Ты уже тогда ушел со станции.
— Я у Пэт, — сказал Джим.
— Понятно. Вот, значит, как.
— Хейнз попросил меня позвонить тебе. Чтоб ты подъехал сюда. Он минут через пятнадцать будет.
— Зачем это я ему? Тазик небось подержать. Ну, когда голову отрубать будет.
— Пока, — отрезал Джим и повесил трубку. На этот раз первым прервал связь он.
Пэт вернулась из ванной. Она занималась волосами, укладывала их на ночь.
— Ты что, позвал его сюда? — Похоже, она немного отошла, голос был спокойнее. — Уже почти час ночи.
— Это не я придумал, — сказал он. — Хейнз тоже приедет. Оба приедут.
— Теперь послушай меня. Вот что ты должен им сказать. Я придумала, пока ты разговаривал.
— Опять сглаживаешь.
— Конечно, ты должен признаться в том, что остановился посреди рекламы — они это слышали, спорить не надо. Но вот почему ты сделал это — тебе пришло в голову, что многим ведущим, например Артуру Годфри[21] и Стиву Аллену[22], и прочим — удалось добиться успеха тем, что…
— Ладно, — сказал он. — Я так и скажу Шарпштайну, Хейнзу и Посину. Скажу, что хотел стать вторым Генри Морганом[23]. Помнишь его?
— Помню, — сказала она.
— Тяжко. Так и уносит в воспоминания.
— Генри Морган сейчас на телевидении, в «Шоу Гарри Мура»[24]. Каждую неделю.
— Да какая разница. — Джим пожал плечами. — Мне нечего им сказать. Нужно просто пережить, прости, что разборка будет тут, у тебя. Не я предложил.
Она постояла в раздумье. Потом вернулась в ванную и снова занялась волосами. Джим помнил этот еженощный ритуал. Металлические заколки, тряпочки, запах шампуня и лосьона для завивки, флакончики, ватные подушечки.
Стоя спиной к нему, она спросила:
— Можно задать тебе вопрос?
— Задавай, — ответил он.
Она методично работала руками, поднимая волосы, разделяя их, перебирая и укладывая.
— Хочешь, я брошу эту работу? Тебе было бы легче, если бы я ушла со станции?
— Теперь уж поздно.
— А я могла бы. — Она повернулась к нему. — Я много над этим раздумывала. Могла бы — чем бы это ни обернулось.
Ему нечего было ответить. Он сидел на диване и ждал Боба Посина с Хейнзом.
— Понимаешь, о чем я? — спросила она.
— Конечно, понимаю: ты хочешь замуж. Все ведь хотят. Но на этот раз ты уж не дай маху. Своди его к доктору Макинтошу, пусть обследуется.
Ничего отвратительнее и злее он придумать не мог.
— Я и так в нем уверена, — ответила Пэт.
4
Хейнз на несколько минут опередил Боба Посина. Это был маленький человечек довольно изящного телосложения, седой как лунь, с тонким, как будто целлулоидным, бескостным носом. Ему было за шестьдесят. На тыльных сторонах рук выступали синие надувшиеся вены. Его кожа была испещрена старческими пятнышками. Он вошел, пошаркивая, как и положено почтенному профессионалу.
— Добрый вечер, — поприветствовал Хейнз Патрицию.
Говорил он четко и выверено. Джим представил себе проводника на Южной железной дороге, пожилого, непреклонного, с карманными часами и в начищенных до блеска черных узконосых туфлях.
— А где Боб? — спросила Пэт.
Ее голова как будто удлинилась, оттого что была обернута тяжелым мокрым полотенцем, спрятавшим волосы. Полотенце она поддерживала рукой.
— Машину ставит, — сказал Хейнз и обратился к Джиму: — Первым делом нам надо выяснить: вы хотите остаться на «КОИФ»? Или это вы так объявили нам о своем уходе?
— А что, у меня есть выбор? — смутился от неожиданного вопроса Джим.
— Вы хотите уйти со станции?
— Нет, — сказал он.
— А в чем же тогда дело? Лето? Мысленно уже на рыбалке в горах?
В дверь постучали, она отворилась, и на пороге показался Боб Посин.
— С парковкой тут беда, — сказал он, входя.
На нем была желтая спортивная рубашка-гавайка навыпуск и свободные лавсановые брюки. Волосы у него растрепались, вид был жалкий и загнанный.
— Ну что ж, с этим разобрались, — продолжал Хейнз. — По мне, ведущий вы очень даже неплохой. До сих пор на вас никто не жаловался.
— Я напишу заявление об уходе, — сказал Джим, — если хотите.
— Нет, мы не хотим, чтобы вы увольнялись, — ответил Хейнз.
Заложив руки за спину, он прошагал в угол комнаты и устремил взгляд на свисавшую с потолка штуковину.
— Что это? — Он с опаской дотронулся до нее. — Как это называется… мобиль? Никогда еще не видел, чтобы его делали из… это что? Яичная скорлупа?
— Вам правду сказать? — спросила Пэт.
— Вот это да! — восхитился Хейнз, тщательно осматривая мобиль. — Сами смастерили? Искусно, ничего не скажешь!
— Мне, наверное, пора идти спать. На станции надо быть к восьми утра. Извините.
Она направилась в спальню, но перед самой дверью задержалась.
— Ко мне у вас вопросов нет? — спросила она у мистера Хейнза.
— Нет, вроде нет. Спасибо. Постараемся говорить потише.
— Спокойной ночи, — попрощалась она и закрыла дверь спальни.
Тед Хейнз уселся на диван лицом к Брискину и Посину и сложил руки на коленях. Посин немного постоял и тоже сел. Джим последовал их примеру.
— Знаете, — начал Хейнз. — Я тут подумал, может быть, вам на телевидение пойти.
Он обращался к Джиму, говорил деликатно, как говорят джентльмены с юга.
— Никогда об этом не думали?
Джим покачал головой.
— Я слышал, одна сетевая телекомпания ищет ведущего музыкальных программ в районе Залива, хотят Дона Шервуда[25] затмить. Все то же самое — комментарий, рекламные паузы, интервью с певцами, артистами… Никаких записей, им нужно, чтобы это было живьем и талантливо. В разных передачах с людьми.
— Шервуда не превзойти, — резко ответил Джим.
Тема была исчерпана.
Хейнз почесал переносицу и сказал:
— А как насчет того, чтобы временно поработать где-нибудь в уединенном местечке, вдали от городской суеты и стрессов — там можно было бы, не торопясь, все спокойно обдумать, прийти в себя, разобраться, что к чему. Может, вам и понравилось бы. Просто мне тут на днях сказали, что одной станции в долине — то ли во Фресно, то ли в Диксоне, там где-то — требуется человек по совместительству.
— Значит, вы все-таки хотите, чтобы я ушел, — сказал Джим.
— Нет, я не хочу, чтобы вы уходили, просто мне хочется выяснить, что с вами происходит.
— Ничего.
— Тогда я предлагаю вот что, — сказал Хейнз. — Я временно отстраняю вас от должности — на месяц, без содержания, по согласованию с профсоюзом. По окончании этого срока вы приходите к нам и сообщаете, хотите ли вы и дальше работать на станции или с вас хватит, и мы расстаемся друзьями, после чего вы уже ищете себе работу по своему усмотрению.
— Меня устраивает, — сказал Джим.
— Прекрасно. Вы ведь в этом году еще не отгуляли отпуск? Тогда мы дадим вам чек на сумму, которую вы успели заработать в этом месяце до сегодняшнего дня, плюс отпускные. Так что это не очень ударит по вашему карману.
Джим кивнул.
— С завтрашнего дня, хорошо? — продолжил Хейнз. — Ваша смена ведь в два начинается? Я попрошу Флэннери выйти вместо вас. Ну, или Хаббла.
— Без разницы, — сказал Джим. — Любой из них с этим справится.
— Ну как вам такой план? — спросил Хейнз. — Согласны?
Джим пожал плечами:
— Почему бы и нет? Конечно, согласен. — Он нетвердым шагом прошел на кухню, чтобы налить себе выпить. — Вы что-нибудь будете?
— Поздно уж очень, — сказал Хейнз и вынул из кармана часы.
Джим достал из холодильника кубики льда.
— А знаете, из чего сделан этот мобиль? — обратился Хейнз к Посину.
Джим стоял один на кухне и пил. Было слышно, как в гостиной вещает Хейнз.
— В одном лишь можно быть уверенным: то, с помощью чего сегодня по телевидению рекламируют мыло, завтра будет дурно пахнуть. Наша индустрия безжалостна. Возьмите вот хоть того же Шервуда. Они дергают за ниточки, а он пляшет. Интересно, сам-то он знает об этом? Или считает, что ему удается обвести их вокруг пальца? Никто не будет ему платить, когда он перестанет приносить деньги. Это у него всего лишь новый метод продажи мыла.
