Вера Копейко - Лягушка под зонтом
Надя смотрела в широко открытые, немигающие глаза Ольги.
– Что-то вспомнила? Что-то ведь было, да? – настаивала Надя. – Оно сидит в тебе. Оно управляет тобой даже нынешней. – Надя не унималась. – Расскажи.
– А что потом? – Ольга медленно перевела взгляд на подругу.
– Освободишься.
– Знаешь по себе? – Ольга тряхнула волосами. Зачем она срезала длинные волосы перед поездкой? Сейчас спряталась бы под ними от Нади. Она скрестила руки на груди.
– Знаю. – Надя кивнула. – Знаю по себе. По детям, своим и чужим.
– Что именно? – Ольга услышала свой хриплый голос. Горло перехватило от непонятного страха. Она боится расстаться с тем, что хочет вытряхнуть из нее Надя?
– Мы рождаемся не тогда, когда появляемся на свет, – тихо сказала Надя.
– А когда же? – перебила ее Ольга, желая отодвинуть момент узнавания чего-то, что чувствовала сама. Но не находила слов для точного определения.
– Уже в пять с половиной месяцев в утробе матери мы чувствуем, хотят нас или нет. Любят нас или нет. Мы ощущаем все, мы реагируем на то же самое, что и мать, в чьей утробе мы живем, – говорила Надя.
– Сама помнишь? – насмешливо спросила Ольга.
– Да. Я знала – не удивляйся, я точно знала это.
– Что именно? – Ольга снова перебила Надю.
– Что у моей матери мог быть только один ребенок. Они с отцом ждали меня как чуда.
Ольга хотела спросить – почему, но не решилась. А Надя продолжала:
– Я слышала, как они говорили друг другу: родится девочка, у нее будут дети, много... – Надя засмеялась.
– Брось, это мистика, – отмахнулась Ольга.
– Доказано, чтобы ты знала: если ребенка не ждут, если сомневаются, ко времени ли его рождение, если его не хотят, он является на свет с ощущением ненужности и отверженности. С таким чувством он будет жить сам, он передаст его своим детям.
Надя умолкла. Ольга тоже молчала. Ее сердце билось резкими толчками. Она хотела бы прочитать их как успокаивающее: «Не-прав-да». Но не получалось. Она знала, что все дело в голосе ее крови. «Все-прав-да».
– Если ребенка не ждет его отец, – снова услышала она голос Нади, – он это чувствует тоже.
Ольга вздохнула.
– Страшновато, – пробормотала она.
– У ребенка должно быть двое родителей, так устроена природа. Без одного из них – он инвалид.
– Как две ноги у человека, – хмыкнула Ольга. – Без одной – он инвалид. Ты меня напугала, Надежда. Снова. – Ольгина спина похолодела. Она оглянулась на дверь – не открылась ли? Но увидела привычное светлое полотно двери. – Ты... поэтому тогда отговорила меня от... Понимаю, – тихо сказала Ольга.
– Да, – ответила Надя. – Если бы ты родила ребенка, ему было бы мало радости. Ты хотела поступить, как многие женщины, не думая о том, что закладывают печаль для многих поколений вперед.
– Мне повезло, у меня такая мудрая подруга, – придавая голосу заметную игру, сказала Ольга. – Если бы не ты, у меня была бы другая жизнь. Сейчас.
– И потом, – уточнила Надя, – причем не у тебя одной.
– Но, Надя, ты говоришь об идеальной жизни. Посмотри вокруг, сколько счастливых одиноких матерей. Разумные женщины...
– Эти разумные, как ты их называешь, женщины с помощью детей устраивают себе, как они полагают, счастливую жизнь. – Теперь Надя строго смотрела Ольге в глаза. – Их дети страдают сильнее, чем те, чьи отцы умерли. Сильнее, чем те, чьи отцы ушли в другую семью. Мудрые мужчины остаются отцами своих детей до конца дней. Мудрые женщины этому не мешают.
– Тебя послушать, так все мы – поколение недолюбленных детей, – фыркнула Ольга. – Нашим родителям было некогда нас любить.
– Совершенно верно, – согласилась Надя. – Наше поколение родило следующее, еще более недолюбленное. Но линию «недолюбленности» надо прервать. Помнишь, ты думала, что я стану гладить тебя по головке и хвалить: рожай, дорогая, ты сделаешь богоугодное дело.
– Ты сказала мне другое, обидное, страшное. – Ольга выпрямилась, задержала дыхание. Потом разрешила себе дышать. – До сих пор помню. «Ты не можешь найти мужчину, вместе с которым вы любили бы вашего ребенка. Твоя гордыня кричит в тебе: я буду ему отцом и матерью! Ему станет страшно, он не захочет родиться. У тебя будет выкидыш». – Ольга побледнела, как тогда. – Ты... ты жестокая, Надька. Никогда не думала, что ты можешь такое сказать.
– Но я сказала тебе тогда и кое-что другое, – тихо упрекнула Надя. – Помнишь? «Ты встретишь своего мужчину. У вас будут дети, вы будете их любить оба. Они родятся в любви, они будут жить в любви. Это произойдет, если ты смиришь свою безумную гордыню».
– Это когда мне стукнет полста лет? – Ольга рассмеялась. – Помню. Все помню.
– Сейчас рожают и в полста, – сказала Надя. – Но ты успеешь раньше. Я знаю.
Ольга улыбнулась. Она знает? Да никто ничего не знает. Что она знает точно, так это то, что уедет в Арктику. Снова.
Ольга отвернулась к окну, сощурилась, представляя себе разноцветно раскрашенную осеннюю тундру, которую скоро увидит. Над ней уже собираются сумерки, обещая полярную ночь. Но пейзаж за окном внезапно изменился.
– Ой, кто это? – воскликнула Ольга, кивая на окно.
– Это? – Надя повернулась к окну. – Это Барчук. – Надя рассмеялась.
– Ты его знаешь?
– Так, по-соседски. Никита Дроздов его зовут на самом деле.
– Откуда он взялся? По-моему, в прошлый раз дом рядом с вашим стоял пустой. Я помню амбарный замок на двери. Я тогда удивилась, что такие еще бывают.
– Это дом его няни, – сказала Ольга.
– Няни? Няни вот этого мужика? – Глаза Ольги стали круглыми. – Можно подумать, он Пушкин. – Она фыркнула.
Надя покачала головой:
– Няни бывают не только у Пушкина. Но не всякая няня завещает дом в таком селе, как наше, своему... воспитаннику.
Ольга, не отрываясь, смотрела на мужчину. Темно-зеленые шорты, которые явно ему тесны, напрягались на ягодицах так сильно, что, не отдавая себе отчета, она пыталась увидеть контур трусов под ними. Но не увидела.
Поймав себя на дурацкой мысли, Ольга порозовела. Белая футболка была достаточно просторной, но даже она не скрывала округлость живота. Таких мужчин Зоя Григорьевна называла беременными салом. Но Ольга отмахнулась: эта грубость не подходила к осанке незнакомца. Бицепсы надувались, когда он перебирал колодезную цепь, потом крутил ручку ворота. Она ждала, когда покажется ведро или бадья из колодца.
Но ни то ни другое не возникало.
– Надя, а что такое он делает? Этот барчук не умеет доставать воду из колодца?
– Воду умеет, а лягушку – нет. – Надя засмеялась. – Не первый день упражняется.
– Лягушку? Героиню сказки, которую ему читала няня перед сном? – Почему-то сообщение о няне вызывало необъяснимое возмущение. – Я тоже читала какую-то сказку про лягушку... не про Царевну, а другую...
– Спроси Василису, она все знает.
– Я бы спросила, но где она?
Ответом стал громкий топот на крыльце.
– Она бежит, – сказала Надя.
– Ты различаешь их по шагам? – удивилась Ольга.
– По дыханию. – Надя рассмеялась.
Василиса, которой исполнилось восемь лет, не вошла, не влетела, а впрыгнула в комнату.
– Мама! Тетя Оля! Дядя Никита никак не вытащит лягушку из колодца. – Она вывернулась из-под рюкзачка, он осел, потом сполз по стенке на пол с тихим всхлипом молнии. – Потому что она не простая. Сейчас я покажу, какая она.
Василиса наклонилась над рюкзачком, вынула из бокового кармана книжку.
– «Сказки народов мира», – прочитала Ольга.
– Откуда? – спросила мать.
– Я взяла в библиотеке.
– Зашла после школы? – уточнила Надя.
– М-м... – Василиса не умела лгать. – Ну... я пришла на второй урок.
– Понятно. Дальше, – потребовала Надя.
– Я хотела помочь дяде Никите. Наш папа говорит, что мы должны... всегда...
– Помогать ближнему, – закончила за нее Надя. – Что дальше?
– На втором уроке я читала сказку.
– Под партой?
– Нет, я сидела за партой, книжка лежала на коленях. – Голубые глаза девочки были до прозрачности ясные.
Ольга расхохоталась от первозданной искренности.
– Ладно, рассказывай, – разрешила Надя.
– У дяди Никиты в колодце сидит лягушка, которая моря не знает. Она не хочет вылезать, потому что думает, будто колодец такой же большой и глубокий, как море.
– Там написано, что делать? – спросила Ольга, внимательно глядя на девочку и пытаясь найти в ней сходство с Надей. Оно было, но такое неуловимое, что трудно определить словами.
– Надо посадить в колодец другую, которая видела море! Чтобы она рассказала ей про море. Что оно больше колодца.
– Вот как, – пробормотала Ольга со странным чувством. Не про нее ли сказка? Она-то как раз видела море, настоящее море тундры... Пожалуй, стоит достать лягушку и убедить ее в том, что колодец – даже очень большой, такой, как Москва, – не море. – Я готова помочь... ей.
– Ей – кому? – Надя озадаченно посмотрела на подругу. – Ему, ты хочешь сказать. Барчуку?
