Томас Бруссиг - Солнечная аллея
На самом уроке танцев кавалеры сидели напротив дам и, разумеется, все как один глазели на Мирьям. То есть все было примерно так, как Миха и ожидал. Когда госпожа Шлоот стала показывать первые танцевальные па, Миха снова поразился ее элегантности — эта толстуха просто парила в воздухе, будто вовсе ничего не весит.
А потом наступил момент, ради которого, собственно, все и затевалось. Госпожа Шлоот объявила:
— Так, а теперь кавалеры поднимаются, неспешным, элегантным шагом приближаются к дамам и легким поклоном приглашают их на танец.
Только в эту секунду у госпожи Шлоот наконец на многое открылись глаза. Еще когда Миха пришел записываться, она, помнится, удивлялась, что «в нынешнем наборе не будет проблем с парами». Обычно число дам, желающих брать уроки танцев, заметно превосходило число кавалеров. Проблема пар вставала иногда с такой остротой, что даму принимали на занятия лишь при условии, что она приведет с собой кавалера. Бывало и такое, что кавалеры допускались к занятиям бесплатно, правда, только если они однажды уже курс прошли и желали просто закрепить или освежить свои танцевальные навыки. А вот на курсе Михи проблемы пар в обычном смысле этого слова вроде бы не существовало. Когда госпожа Шлоот призвала кавалеров пригласить дам на танец, она поняла, почему. Ее призыв оказался равносилен боевой команде «В атаку!», заслышав которую, вся линия кавалеров, на глазах превращаясь в кучу-малу, устремилась к Мирьям, как на приступ. В рядах кавалеров были замечены легкие потасовки и даже падения. Миха добежал первым. Он оказался первым, кому улыбнулось счастье положить руку на талию Мирьям, держать ее за руку, заглядывать ей в глаза. Миха и вообразить не мог, какое это счастье — просто держать Мирьям в объятиях в ожидании танца. Он ощущал мягкую податливость ее тела, ее размеренное дыхание, аромат ее волос. Но тут начался сам танец, и всей романтике мигом пришел конец. Танцевать Миха не умел начисто. И столь успешно наступал Мирьям на ноги, что уже через две минуты она не чаяла, как от него избавиться. Желание ее вскоре исполнилось: в соответствии с правилами, после танца Миха вынужден был уступить Мирьям следующему партнеру. Следующим оказался Марио, и танцевал он ничуть не лучше Михи. Так оно дальше и пошло — все хотели танцевать с Мирьям, и каждый норовил отдавить ей ноги.
С тех пор, неделю за неделей, все уроки танцев происходили по неизменному сценарию: начиналось все с давки за право пригласить Мирьям, потом после каждого танца объявлялась смена партнеров. Впрочем, легкая давка имела место уже перед началом занятий, за право занять выгодную позицию точно напротив Мирьям, откуда расстояние до нее было короче всего. Пока Миха не внес в это дело поистине революционный переворот, научившись на каждом уроке обеспечивать себе с Мирьям последний танец. На сей раз у него хватило ума держать свою тактическую новинку в секрете, не разглашая прежде всего главной хитрости: как именно ему всякий раз удается заполучить Мирьям на последний танец.
А секрет был прост: Миха вспомнил, как наблюдал за уроком танцев из окон напротив и еще тогда обратил внимание, что сложенные стопочкой пластинки для каждого занятия готовятся заранее. Следовательно, ему оставалось только подсчитать перед уроком, сколько приготовлено пластинок, и понять, сколько будет танцев, а уж после этого отсчитать столько же стульев по направлению от Мирьям, определив даму, которую надо пригласить на первый танец, чтобы последний пришелся на Мирьям. И когда человек двадцать кавалеров, топчат друг друга, кидались к Мирьям, Миха степенным шагом направлялся к вычисленной даме, чтобы пригласить ее на первый танец. Так что если, допустим, на занятии предусматривалось разучивать фокстрот и приготовлено было девять пластинок, Миха на первых восьми партнершах мог пускаться во все тяжкие, нещадно оттаптывая им ноги, пиная коленками, а то и попросту роняя на пол. Всякий раз, когда во время танца раздавался глухой грохот, все уже знали — это Миха уложил очередную партнершу. Для тех бедняжек это было похлеще всякого дзюдо. Вскоре за Михой закрепилась страшная слава «костолома» и даже «потрошителя» — именно это шипящее словцо он все чаще слышал у себя за спиной. Пострадавшие партнерши уже показывали друг дружке синяки и ссадины, которыми наградил их Миха. А он, ничтоже сумняшеся, рассматривал их всех только как подопытный материал.
— Кто записывается в школу танцев, должен знать, на что идет, — мрачно изрекал он в ответ на все сетования. Лишь на последнем танце, с Мирьям, он всякий раз старался быть на уровне. И ему это и вправду все лучше удавалось. Отчасти, возможно, еще и потому, что он, единственный из кавалеров, даже ужас перед голубками превозмог и сумел извлечь из танцев с ними много полезного.
В итоге Мирьям именно Миху стала считать лучшим танцором. И по окончании последнего занятия — урок был посвящен танго — поинтересовалась, не возражает ли он, если она будет его партнершей на выпускном балу. Точь-в-точь, как и было Михой задумано.
На радостях, что расчет его столь блистательно оправдался, он недоучел, что в погоне за последним танцем с Мирьям за эти недели успел четыре раза пригласить на первый танец Шрапнель, а именно, на вальс, буги-вуги, чарльстон и румбу. Шрапнель теперь думала, что именно она — Михина избранница, просто Миха робеет по-настоящему ей это показать.
НА ПОЛСОТНИ ЗАПАДНЫХ НЕДОСТАЧА
Волосатик на уроки танцев не ходил. Его такая ерунда не интересовала. Его вообще ничто не интересовало, кроме музыки. Да и музыка его интересовала, только если это «Rolling Stones». И покуда остальные завсегдатаи площадки ходили на уроки танцев, он пытался раздобыть «Exile on Main Street», дубль-альбом «Роллингов» 72-го года. Раздобыть только для записи, но именно поэтому безупречного качества, родной английской прессовки, а не какое-нибудь югославское дерьмо, не говоря уж об индийской халтуре. И он прослышал, что есть один тип, некто Фрэнки, у которого якобы все альбомы «Стоунзов» имеются. Волосатику объяснили, что если этого Фрэнки не замели в каталажку за очередную драку, тогда он сидит дома и слушает «Rolling Stones», врубив звук на полную катушку. Волосатик отправился к Фрэнки и, гляди - ка, действительно, уже внизу, во дворе, заслышал «Paint It Black». Это был еще не «Exile», но почти. Волосатик поднялся по лестнице на какой-то там этаж и очутился перед дверью квартиры, из-за которой, вне всякого сомнения, гремели «Стоунзы».
Он звонил, стучал — все бесполезно, пока звучали «Brown Sugar», «Gimmie Shelter», «Have You Seen Your Mother Baby» и «Honky Tonk Woman», Фрэнки не открывал. Мысленно зажмуриваясь, чтобы не смотреть на физиономию уголовника, неотступно рисовавшуюся его воображению, Волосатик принялся колошматить в дверь изо всех сил — сперва кулаками, а под конец и вовсе ногами. И дверь в конце концов отворилась. Вернее сказать — распахнулась. В проеме стоял здоровенный, сплошь в наколках, громила с десятком судимостей за плечами и смотрел на Волосатика тяжелым, угрюмым взглядом. Волосатик отважно поинтересовался альбомом «Exile». Татуированный громила, отвесив квадратную челюсть, по-прежнему пялился на Волосатика, Волосатик, испуганно моргая, таращился на громилу. В итоге он получил адрес некоего хиппи в Штраусберге[3], у которого теперь был «Exile».
— Спьяну просадил, — прохрипел громила, и Волосатик понял, что ему самое время уходить.
На своем складном велосипеде Волосатик покатил в Штраусберг и начал там поиски штраусбергского хиппи. Оказалось, тот живет в строительном вагончике. Вагончик стоял возле двух деревьев, между деревьями был натянут гамак, а в гамаке возлежал штраусбергский хиппи. Он слушал музыку и читал книгу под названием «Fan Man»[4]. В вагончик Волосатик войти не рискнул, ибо внутри весь пол был сплошь завален грампластинками. Ходить по вагончику было все равно, что ходить по пластинкам, а для Волосатика такое было равносильно святотатству.
— Пипл, ты кто вообще такой? — вяло поинтересовался штраусбергский хиппи.
— Твой адрес мне дал Фрэнки, ну, который в наколках, — объяснил Волосатик.
— Ах, этот, да, пипл, этого мэна я знаю, он из Берлина, потрясный город, скажу я тебе, телебашня так и торчит. И что же, пипл, привело тебя ко мне?
— У тебя вроде бы есть «Exile on Main Street».
— Э-э, нет, пипл, так ты не должен смотреть на вещи. Ясное дело, у меня он был, от Фрэнки, но, пипл, сам посуди, я получил за него одного Дзаппу и один «Цеппелин», хотя «Exile», спору нет, винилина неплохая, но такие вещи, сам врубайся, пипл, должны перемещаться, циркулировать, как и эта вот потрясная книга, которую я получил из благословенных рук, да-да, пипл, из благословенных рук. Так что пластинок у меня, сам видишь, куча, но «Exile» ты тут не найдешь.
Волосатик все же сумел добиться, с кем именно хиппи поменялся пластинками.
