Узники вдохновения - Петрова Светлана

Существовала ли разгадка этой женщины? А может, и загадки-то нет, одна лишь придуманная поза? И вовсе она не страдалица, а врунья, как говорит Надежда.

Во всяком случае, пора определиться с собственным будущим. Он был совершенно свободен от прежнего окружения, от того, чем жил сорок лет, и надеялся обрести невыразимую легкость и никогда прежде не испытанное во всей полноте чувство независимости, но, увы, никакого вдохновения не ощущал. Как ни напрягал Климов свой мыслительный аппарат, так и не придумал, чем заняться или хотя бы с чего начать, когда окажется снаружи кирпичной стены.

Ему не от чего оттолкнуться. Из малого города, где родился — среднерусское захолустье, — он уехал давно, там все связи оборваны, да и делать нечего. Родители умерли, родных братьев-сестер нет, с двоюродными он за всю взрослую жизнь ни разу не встречался. Семьи, детей не заимел, большинство московских знакомых приближены к его обманщику, другим он, обнищавший, вряд ли интересен. Человек — чистый лист в нерыночном возрасте. Заниматься бизнесом, от которого и без того тошнит, не имея хоть небольшого начального капитала, — невозможно, а заложить нечего. Прислуживаться не научился, специальность забыл, разве что слесарем на завод, если дадут койку в общежитии, но заводы в России захирели, зарплату работягам задерживают, а то и вовсе не платят, все сколько-нибудь пригодные для жилья площади сданы в аренду. Так что, есть ли ему место в этом мире — большой вопрос. При этом мысль о смерти, которая две недели тому назад казалась таким простым решением всех вопросов, начисто испарилась — умирать ему определенно расхотелось. В конце концов, можно разносить телеграммы и спать где-нибудь на чердаке или научиться прочищать сортиры — слесари-сантехники всегда в дефиците.

К концу выхода Васильковой из добровольного заточения дни потянулись медленнее, тогда как внутреннее напряжение Климова нарастало. Ночами он глядел в окна мансарды. Там горел свет, и он ждал, когда люстры погаснут, однако ни разу не дождался и однажды сел на скамейку, в расчете поймать момент. Проснулся от гомона птиц. Они приветствовали восход солнца, еще скрытого за горизонтом, но уже придавшего воздуху прозрачность, позволявшую читать и писать. Макушка лета — самые длинные дни в году. Когда Рина легла спать и легла ли вообще, он так и не узнал.

В другой раз решил подкараулить ее на кухне и занял пост с трех ночи, глядя по телевизору тупой эротический фильм и взбадриваясь время от времени натуральным бразильским кофе. Писательница спустилась около шести. Увидев Климова, неприятно удивилась, что-то буркнула в ответ на его радостное приветствие и стала сосредоточенно готовить себе зеленый чай с мятой. Она была в пижаме, без макияжа, с красными, как у кролика, глазами.

В период сочинительства окружающее скользило мимо ее сознания, обыденные ощущения исчезали, она ни о чем не думала, кроме текста романа, который выходил на экран монитора из-под ее пальцев. В безостановочной лошадиной работе Рина лишь изредка разрешала себе передышку, подкрепляясь крепким чаем или кофе, шоколадом, жареной курицей, которую могла съесть целиком за раз, разламывая для скорости прямо руками. Иногда давала отдых ноющей спине: устраивалась в мягком кресле, намазывала на лицо косметическую маску и клала ноги на стол. Растирая онемевшую шею, вспоминала Надю, с ее жалобами на тяжесть тренировок. Бедная девочка. Но, пожалуй, писать прозу — физически ненамного легче.

Неожиданная встреча с Климовым на кухне в рабочий день выглядела непредвиденной помехой, способной нарушить цепочку мыслей, расположенных в определенном порядке. Размешав в чашке ложечку меда, Василькова стала потягивать напиток с таким отчужденным лицом, что мужчина не решился открыть рот. Выпив чай, она так же молча ушла.

Больше он к незапланированному общению не стремился, тем более что до воскресенья оставалось всего два дня.

Но писательница прервала свое уединение раньше.

13

В субботу, пополудни, Василькова появилась в комнате Нади, которая только что закончила ежедневные полуторачасовые упражнения и снимала с бедер целлофан, позволявший за счет активного потения сбрасывать вес в определенных местах тела.

— Я поцелую тебя после душа, — сказала балеринка, тяжело дыша. — От меня несет потом, как от кобылы после скачек на ипподроме!

— Давай, я не спешу.

— Закончила? — крикнула Надя уже из ванной.

— Да. Досрочно. Кажется, что гора с плеч.

Зашумела вода, и разговор прервался. Рина прошлась по комнате, постояла у открытого окна: отсюда бассейн не виден. Интересно, где Климов? Две недели она не думала о нем, но, оказывается, его присутствие продолжало ее беспокоить, причем беспокоить нешуточно. Это было странно, даже обременительно, и не укладывалось в привычные рамки.

Размышляя, Василькова машинально подобрала разбросанные по всей комнате нижние рубашки, лифчики, колготки, расставила по местам стулья, которые подруга использовала для физических упражнений, и пришла к выводу, что пора заказать зеркало во всю стену и рабочий станок. Пока позагораем недельку в Ницце, подарок будет готов. Хоть девочка и клянет тренинг, но деваться некуда — миманс для нее станет трагедией.

Надя вышла из душа розовая, вкусно пахнущая персиковым шампунем. Роскошные каштановые волосы по балетной привычке завернуты в тугой пучок на макушке, отчего глаза, изящно выгнувшись, устремились к вискам, и Василькова с чувством поцеловала каждый в отдельности.

— Ты прелесть!

— Ты тоже!

Надя лукавила не так сильно, как обычно. Лицо Васильковой за две бессонные недели немного осунулось, побледнело, но, обильно и регулярно смазанное дорогим восстанавливающим кремом, выглядело сносно. К тому же сегодня Рина аккуратно и тонко, а не наспех подвела ресницы темно-зеленой тушью, и помаду выбрала нежного, естественного оттенка. Сколько пришлось вдалбливать, что, чем меньше грима на некрасивой или пожилой женщине, тем менее пугающе она выглядит. Усвоила наконец. Неужели бабулька готовится к сражению? Наде сделалось грустно и чуть-чуть обидно. Две недели она пасла для Рины мужика, который нравился ей самой, но Рина в него зубами вцепилась. А зачем? Вряд ли выйдет что-то путное: она слишком испорчена и амбициозна, а он боязлив и порядочен. Но писательница неожиданно сказала:

— Надюша, ты девочка современная, и с моей стороны было бы опрометчиво рассчитывать на полное понимание, но ближе тебя у меня никого нет. Пойдем, я покажу самое сокровенное. Там еще никто не бывал. Ты первая.

Балерина всегда пугалась, когда Рина говорила высоким стилем, что означало глубокое душевное волнение. Захотелось отшутиться:

— Заслужила наконец полное доверие! Что-то произошло?

Но Рина оставалась серьезной, как никогда.

— Ничего не произошло. Может, произойдет? Вдруг не успею. Я никогда ничего не знаю наперед и не предчувствую, но, наверное, чувствует кто-то во мне или тот, кого здесь нет, но кто знает обо мне больше меня.

Надю эти слова успокоили — похоже, речь шла о Боге. Кому же еще дано знать все? Они начали спускаться по крутой винтовой лестнице в узкой башне с бойницами и остановились на первом этаже перед невысокой дверью в нише. Обстановка напоминала средневековый замок. Повернув ключ, Рина прошла в заставленное мебелью полутемное помещение, мимо окон, поверх жалюзи занавешенных допотопным хлопчатобумажным тюлем, и распахнула ставни застекленной веранды. Открылся вид на зеленую лужайку, на цветник из пестрых примул, подбирающихся к самому крыльцу. Надя с любопытством огляделась. При дневном свете предметы потеряли таинственность и оказались старомодными, ненужными — такие теперь выбрасывают на помойку.

— Это потайная мамина комната, — с благоговейным придыханием сообщила Рина. — Она тут не жила, не успела, но если бы пришлось — очень полюбила бы, я знаю ее вкус. Понимаешь, человек же не может исчезнуть просто так, что-то должно от него остаться! Здесь мой секретный молитвенный угол, единственное прибежище души, — все, что удалось сохранить после погрома. В саду нет только войлочной вишни, которую срубил отец.