Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1
- Пусть посидит, отдохнёт, да и неудобно есть на ходу. Не возражаете?
Владимир был только рад:
- Да нет, конечно. Пусть. Вы так добры к нам.
И снова она чуть слышно удовлетворённо засмеялась, усаживая детей.
- Ну, что вы! Погодите, - пригрозила. – Быть может, я что-нибудь выгадываю от доброты своей, а вам и невдомёк. – Добавила, повернувшись: - А вам сидеть не на чем.
- Я постою рядом, - быстро ответил Владимир, и без того стеснённый её неожиданным вниманием.
- И я с вами, а то неудобно как-то, - поднялась мама-красавица.
- Сидите, сидите, - возражал Владимир.
Но она уже встала рядом и будто обдала жаром своего крупного настоящего женского тела с высокой грудью, широкими бёдрами и полными загорелыми ногами и руками. Да и ростом её бог не обидел: была всего-то на полголовы ниже Владимира. Они и не подозревали, что их ауры уже объединились, найдя гармонию, да и не могло быть иначе между двумя такими красивыми и цельными людьми. Сопротивлялся разум, не видя ещё никаких путей к объединению, сопротивлялся невольно, натыкаясь на обстоятельства, отвлечённый в обыденное, удерживающее обоих, хотя они этого и не подозревали.
- А я ведь и вправду стараюсь выгадать, - раскрывала секрет внимания женщина. – И про вещи спросила не зря.
Чуть помолчала и решительно выложила свою выгоду:
- Вы нам не поможете сесть в поезд? А то у меня два чемодана, один – совсем громадный, сумка да ещё Алёнушка. Поможете?
Оказывается, ангел с грушей был подделкой. После её признания сразу стало легче, проще в общении. Он почувствовал обычную женщину, а не богиню, женщину себе на уме, с целенаправленной волей и потаённым земным обаянием, которому приятно подчиниться. В ней была не только красота оболочки, но и обычная бабья немощь перед обстоятельствами, которые она привычно, как все, преодолевала через навязывание своей слабости выбранному для этого мужчине. Теперь с ней можно было говорить на равных. И сразу как озарило! Вот выход! Всё же они обе – божьи посланницы!
- Конечно, - сразу же согласился он. – Что за вопрос! Я буду только рад.
Она благодарно мимолётным прикосновением сжала его руку, а он продолжал:
- Но и мне понадобится ваша помощь. Сразу же предупреждаю: при любом вашем ответе моё согласие – в силе.
Она несколько насторожённо и медленно спросила:
- Что я могу сделать?
Владимир посмотрел на сына. Она опять мгновенно поняла его и обратилась к дочери:
- Алёнушка! Погуляйте с Витей, поезда ещё долго ждать. Только далеко не уходите, ладно?
Та послушно взяла Витю за руку и повела к вокзалу, где какая-то компания под прерывистые и задыхающиеся вскрикивания и всхлипывания гармошки выделывала замысловатые коленца, изобретённые здесь же, очевидно, провожая кого-то и гоня прочь печаль расставания.
Владимир проводил глазами детей и не знал толком, что ей можно сказать и как, чтобы она согласилась на его план и не расспрашивала бы больше, чем он хотел ответить.
- Дело в том, что Витя не мой сын, - начал он с главного.
- Я так и подумала, когда увидела вас рядом.
Она смотрела на него с любопытством, не торопя с разъяснениями. Ему это понравилось. Он уже поверил в удачу.
- Вчера он лишился матери.
- Умерла? – тихо вскрикнула женщина, и глаза её заволокло тёмно-синей печалью.
Нет, он совсем её не знал, чтобы сразу сказать правду и не отпугнуть этой правдой. Поэтому не стал уточнять причин сиротства Вити, а продолжал:
- Я нашёл мальчика одного, в глубоком шоке, и не мог оставить, хотя и был знаком с ним и матерью всего сутки.
А, ведь, правда: прошли только сутки, а сколько же всего снова взгромоздил на него Всевышний, продолжая свои непонятные и довольно болезненные эксперименты. Всего сутки, а он почти женился, сидел в тюрьме, нашёл сына Виктора и стал вдруг отцом этому сыну. Всё, зачем он приехал сюда – побоку. Сейчас он обязан спасти мальчика – сына своего единственного мёртвого друга. Всё остальное – потом.
- Мальчику сейчас нужны особые отношения, - медленно подкрадывался он к своей просьбе, - ласка, чтобы он успокоился, хотя бы на время забыл о матери, а у меня ни опыта, ни характера.
Она быстро и внимательно вгляделась в него, как впитала, верно оценила возраст и потенциальные возможности и отвела глаза, подумав о чём-то своём, мимолётном. Владимир же продолжал с натугой, стараясь неуклюжими от сдержанности словами добиться своего.
- Ему нужен кто-то, кто мог бы заменить мать хотя бы на время, пока не затупится острота потери. Я не могу, - отстранил себя от замены, - не сумею, чувствую, что не получится.
Теперь самое время сказать то, самое главное, для чего он плёл свою жидкую словесную паутину, и да поможет ему Бог!
- Не возьмёте ли вы мальчика под свою опёку? – И тут же смягчил свою наглую просьбу: - Пока. В поезде. Вас он полюбит.
Хотел сказать, что её нельзя не полюбить, но побоялся пошлости, побоялся спугнуть настрой на доверие, возникший между ними.
- Он зовёт меня отцом, так уж получилось, - предупредил дополнительные вопросы. – Настоящего отца он не знает, а я не возражаю. Получается вроде бы и в шутку, а в то же время и всерьёз. Ну, какой из меня отец? – оценил себя низко, облегчённый трудно высказанной просьбой, ожидая ответной реакции.
И опять чуть не добавил, что ему самому ещё нужны ласка и родительская опёка. Но вовремя прикусил язык. Говорить с этой женщиной нужно только о деле. Она повернулась к нему со своей мягкой неотразимой улыбкой и бездонными глазами русской мадонны, не то дарящими, не то забирающими, и согласилась, правда, с поправкой, не имеющей большого значения.
- В отцы-то вы уже годитесь, - и подковырнула подбадривающе, - в какие только – неясно. Есть всякие: и любящие, и равнодушные, и прощающие, и наказывающие, а ещё – убегающие. Вы каким будете? – спросила в шутку. – Ладно. Договорились. Поедем вместе, а там уж как получится. – Забеспокоилась как о решённом: - Не знаю, сумею ли я заменить ему мать даже на это короткое время. Попробую, а вы мне должны помогать, раз назвались отцом. Причём, - уточнила, - отцом должны быть любящим и ни в коем случае не убегающим. Вы куда направляетесь?
- В Минск.
- Вот и хорошо, мы туда же. Поскольку договор мы заключили, то давайте и знакомиться, чтобы он имел силу. Меня зовут Ольгой, Ольгой Сергеевной. Зовите, как вам будет удобно, разрешаю.
- А я Владимир, Володя. Возвращаюсь…
Куда он возвращается? Не скажешь же, что на Родину. Вот язык! Всё ещё норовит впереди мысли.
- …из Германии. С другом. Его зовут Марлен.
- Ну и имечко! – невольно поразилась спасительница.
- Познакомились в поезде. Позвал к себе в гости, я согласился, - объяснил Владимир. – Родных у меня нет, не осталось, дома тоже нет, всё равно, куда возвращаться.
- Э, да у вас с Витей союз сирот. Обоим нужна опёка. А вы – молодец! – искренне похвалила она. – Не каждый на такое отважится. Тем более, в вашем положении. – Уверенно объяснила: - Вот увидите, мальчик вас полюбит. И мать ему найдётся хорошая, добрая и любящая вас обоих. Не может быть у вас другой, не должно.
Владимира стремительно отпускал спазм напряжения и затаённости в деле, которое он сымпровизировал. Стало легко и радостно, захотелось расцеловать эту чудесную молодую женщину в её полные некрашеные губы чуть большеватого рта, так хорошо передающего приятельскую улыбку. Она могла бы быть настоящей фройляйн там, куда ему надо во что бы то ни стало вернуться, и там, может быть, они бы подружились всерьёз. На большее он не рассчитывал, не верил в себя в её присутствии. Интересно, кто её муж? Наверное, представительный мужчина. Как они живут? Всё же обидно, что она замужем. Нет, нет! Хватит ему одной Варвары. Дело и только дело. И ещё – Витя. Ничего больше. А всё же жалко. Эта женщина нравилась ему по-особому, не так, как другие, он даже немножко боялся возникшей между ними симпатии, а что это так, он чувствовал. Было хорошо и немного страшно. И больно оттого, что это преходящее, недозволенное, запрещённое. Хватит травить самого себя, тем более что он добился только половины задуманного.
- И я бы не отказался от вашей опёки, - смущаясь, сознался Владимир, - но не смею настаивать. Вы замужем?
Она не ответила на вопрос. Обычно это бывает, когда не хочется вмешивать того, третьего, он на время отодвинут в мыслях. Наконец, сказала, но не о муже, а об опёке:
- Какой вы быстрый. Не знаю, хватит ли меня даже на одного, - уклонилась от утвердительного ответа. – К тому же мы ещё не в поезде, договор не начал действовать. Опёку ещё надо заработать, - нашлась, наконец, как хорошо для обоих ответить.
Она стала посуше и построже в разговоре, видно было, что навязанная ей роль заботит уже теперь и немного неприятна, как и любому, кому приходится нянчить чужих детей: больше ответственности и меньше радости, чем от своих. Хотя это, пожалуй, больше относится к мужчинам, а женщины чаще всего равнодушны к чужим детям в присутствии своих, неповторимых, и принимают их как обузу, с трудом находя верные контакты. Владимиру же надо было доводить, додавить свой план до конца, пока её настроение не изменилось к худшему.
