Елена Колина - Сага о бедных Гольдманах
1 марта 1983 года
Слава богу, что коллекцию зверей – серебряных, янтарных, нефритовых, фарфоровых, – «зверья», как говорил Наум, купили целиком. Как ребенок, зажав в кулаке, понемногу тонкой струйкой сыплет песок, то останавливая струйку, то пуская вновь, так Наум из кулака цедил своих крошечных зверюшек. Вот прозрачная янтарная лисичка, вот обезьянка слоновой кости, вот нефритовый заяц с золотыми бусинами глаз, фарфоровое семейство куропаток настолько тонкой работы, что диву даешься: как может быть сделана такая красота человеческими руками! Наум задыхался от нестерпимого желания сжать кулак, закрыть зверюшкам ход, прекратить наконец эту вакханалию расставания, это зверство, это безобразие!
Ночью, после того как его зверье ушло от него, Наум долго мучительно ворочался, не мог заснуть. Болело сердце, то ли от духоты, то ли с непривычки спать на раскладушке, а не на своей кровати с высокой резной спинкой, то ли с тоски по фарфоровым тарелкам и чашкам неземной красоты, доставшимся партийному человеку. Наум видел, как покупатель избегал его взгляда, старался не показать своего интереса, будто насекомое разглядывал – с интересом, но брезгливо. Почему это интересно? Наум застонал. Особенно жалко было нефритовую пару – олениха с олененком, такие нежные... Его вдруг прижала страшная, нечеловеческая жалость к нэцкэ, зверью, кушетке «жакоб»...
– Да что же это, господи! За что ты вынимаешь из меня сердце? – вслух простонал он.
Рая спала, похрапывала.
– Я старый человек, – вдруг размеренно произнес Наум.
Вечером следующего дня пришла Дина с семейством. Предотъездная суета не располагала к официальным визитам. Рая оттягивала знакомство с Аниным женихом сколько могла, и родственные посиделки были для нее сейчас скорее формальным мероприятием. Динина семья остается в старой жизни, а Рая всеми помыслами была уже с Танечкой, в ее красивом доме с цветущим садом. Наум был еще более молчалив, чем обычно, все казалось раздражающе бесполезным, бессмысленным... Он же не увидит, как Анечка будет жить с этим, как его... Олегом.
Сидели на соседских стульях вокруг соседского же раскладного стола. Стол назывался странно – «книжка». Наум брезговал его тонкими ножками, игрушечной фанерной столешницей в разводах от чайника, старался его не касаться. Познакомились, вежливо поинтересовались родителями жениха.
– Ах, вы не из Ленинграда? А откуда?.. А-а, ну и как там? – спросил Наум и, не дождавшись ответа, произнес: – Все продал... – Он значительно замолчал и, пожевав губами, повторил: – Все...
– Анечка, это тебе от нас на свадьбу, – бодро проговорила Рая и торжественно преподнесла Ане кольцо – брильянтовую «малинку». Мурочкино колечко, из тех, пышных, что она никогда не надевала, стеснялась.
Аня бросилась целовать сначала ее, потом деда. Додик улыбался, Дина сидела с недовольной гримасой на скучном лице: это далеко не самое ценное, что есть у отца, пожалел лучшего для единственной внучки.
– Все продал... – тоскливо повторил Наум.
Все молчали, только Додик по своей привычке жалостно цокал языком и приговаривал неразборчиво:
– Что же делать, дядя Наум, это всего лишь вещи.
– Вещи?! – окрепшим голосом воскликнул Наум. – А лягушка? Что делать с лягушкой? Боже мой, изумрудные камыши, брильянтовая луна...
– Продать и забыть, что делать! – засмеялась Рая.
– Что-то мне сердце жмет, – капризно пробурчал Наум.
– Валокордину накапать? – Метнув подолом, Рая вышла из комнаты.
Наум встал, походил по пустой комнате, уселся на стул в стороне от всех. Прикрыл глаза, сжимая лягушку в руке.
С чем-чем, а с лягушкой он расстаться не может. Фига! Он решил. Он вывезет лягушку. Лягушка приехала с ним из Германии, он не дал ей замерзнуть, всю дорогу грел в теплой руке, лягушка-путешественница ехала-ехала и наконец приехала... Мы едем, едем, едем в далекие края... Над ним вдруг склонилась Мурочка, дрожала нежными губами, затем мама... Наум резко повалился на бок.
Рая вошла с валокордином в рюмке. Над лежащим на полу Наумом сгрудились Дина, Додик, Олег. Аня, замерев, стояла чуть поодаль. Рая выронила рюмку, закричала страшно, как положено...
– Мамочка, – бросилась к Рае Дина.
Олег вызвал «Скорую», помог снести тело Наума вниз, Дину поддерживал, Аню поглаживал. Аня с обожанием на него смотрела – вот какой!
Дина осталась ночевать с Раей, а остальные ночью уехали домой. В машине Додик задумчиво сказал:
– Я когда-то читал рассказ про людей, у которых жизнь вдруг пошла обратным ходом. Если кто-то любил путешествовать, он заново попадал в те места, где уже побывал раньше. А если кто-то, к примеру, покупал много вещей, он относил все это обратно в магазин, продавать... Может быть, если так любить свое... свои...
Аня укоризненно вздохнула, и Додик замолк на полуслове.
– Дедушка многим помогал, ты же сам рассказывал... Теткам, тебе, Танечкиному мужу...
– Господи, да, – отозвался Додик. – Да!
– Давид Семенович имел в виду, что твоему дедушке было трудно расстаться с вещами, которые он любил, – заметил Олег.
Додик кивнул и посмотрел на него с благодарностью.
– У евреев есть такой обычай: что бы ни случилось, жизнь должна продолжаться, – авторитетно заявил Додик. – Поэтому никогда не отменяют праздников, похороны не мешают свадьбе.
– Откуда ты знаешь? – скептически посмотрела на мужа Дина.
Додик неопределенно махнул рукой в пространство:
– Так, один знакомый рассказал...
– Можно подумать, мы по еврейским обычаям живем! Как мама скажет, так и будет, – любовно улыбаясь, Дина обернулась к Рае.
Девочкой она всегда чувствовала себя сироткой, кроме тех нескольких месяцев, пока молоденькая Рая не забеременела Танечкой. Сейчас Дина словно опять обрела мать, наслаждалась Раиным одиночеством, беспомощностью и зависимостью от нее. Мама опять принадлежит только ей. «Танечка далеко, папа умер, кто же у нее есть, если не я?» – с гордым удовлетворением размышляла Дина, ухаживая за мачехой как за ребенком. Та капризничала в еде, ленилась и страдала от мигреней. К ним обеим как будто вернулось прошлое, когда беременная Рая не вставала с дивана. Дина почти переселилась к ней, и Раины дела занимали ее сейчас гораздо больше, чем дочкина свадьба. От счастья заботиться о маме Дина даже стала мягче лицом, расцвела, как другие расцветают, заведя любовника.
– Наума не вернешь, свадьбу надо играть, что же теперь...
Описанный сомнительным знатоком еврейский обычай пришелся как раз ко времени. Переносить свадьбу было сложно – гости приглашены, стол заказан, осетрина, икра, балык и буженина добавлены к тривиальному ресторанному столу, кружевное белоснежное платье готово.
