Елена Колина - Сага о бедных Гольдманах
Как будто и не было перерыва на взрослую счастливую жизнь. Дина опять ходила к теткам, к отцу, к Мане. Опять она бесшумно просачивалась в Манину комнату, садилась у стола бочком и тихо жаловалась, жаловалась.
– Мама Маня, Додик вчера пришел очень поздно, я проверила его карманы, там записка... Вот, я принесла. – Она протянула смятую бумажку. – Это ему с работы пишут, я точно знаю.
– Скажи ему, если он будет плохо себя вести, ты его бросишь и при разводе заберешь себе весь «гольд», а он останется «ман» без «гольд», – предложил Моня.
Веточка укоризненно посмотрела на свекра:
– Вы шутите, папа, а у Дины такие ужасные неприятности. – Она сочувственно покачала головой. – Оставайся дома ночевать, он испугается, что тебя нет...
– Ты ничего не понимаешь! – с превосходством глядя на наивную девчонку, ответила Дина. Когда Маня вышла из комнаты, Дина с вызовом добавила: – Твой Костя не гуляет, потому что мальчишка. Кому он нужен, сама подумай. Да не нужен он никому! А Додик мой, сама знаешь, какой интересный... Конечно, когда мужчина пользуется таким успехом, против него невозможно устоять!
Дина гордо поблескивала глазами. Она будет ждать своего лысоватого плейбоя сколько понадобится и гордиться тем, что муж ей изменяет, что он – настоящий мужчина. Она искренне страдает, но жаловаться ей нравится, тем более она привыкла, так что даже сейчас Дина больше счастлива, чем несчастна. Поставить всех родственников в известность о каждом Додиковом шаге обязательно нужно, необходимо на всякий случай подготовить себе поддержку родных. Додик не должен забывать – она не беззащитная, за ней стоит семья.
Дина была уже глубоко беременной, когда разноголосые звонки сменились одним и тем же женским голосом, муж стал подолгу задумываться, а отлучки его приобрели подозрительную регулярность. Приходя с работы, Додик горестно скрючивался на диване, поджимал под себя длинные ноги и молча сидел с видом мудрой печальной обезьянки. Дина кружила вокруг мужа, пытаясь вызвать его на разговор:
– А что ты собираешься купить с зарплаты? Я видела в Гостином Дворе симпатичную салатницу, нам как раз надо.
– Лиля мне говорила, что в этом месяце будет подписка на Драйзера... ты хочешь?
Отчаявшись, она прошелестела:
– Как ты думаешь, может быть, нам попросить у отца машину?
– С ума сошла! – наконец услышал ее Додик.
– Ничего не сошла, попробовать можно.
В эту ночь Додик опять любил ее как прежде, а вечером пришел рано и мечтательно обсуждал, какая жизнь была бы у них, если бы вдруг, что, конечно, совершенно невозможно, каким-то чудом у них появилась машина.
Она завела разговор с Наумом, подловив его во дворе.
Просить было глупо и неправильно, поэтому Дина сразу перешла к делу:
– Я все знаю о твоих делишках, – спокойно сказала она.
– Что ты имеешь в виду? – Наум медленно направлялся к подъезду, вынуждая Дину бежать за ним.
– Да... А вот в прошлом месяце, например, ты купил по дешевке два блюда без клейма. Я слышала, как ты похвалялся, что александровский фарфор – самый дорогой... Или серебряная корзиночка, кружевная такая, на ней сначала не было клейма Фаберже, когда ты ее покупал, а потом оно откуда-то взялось... Я знаю откуда! – отчаянно крикнула она в спину отцу.
Наум обернулся и тяжело посмотрел на дочь.
– Мне все известно, как ты налоги платишь, про фальшивые накладные. Я правда все знаю и сколько у тебя денег знаю! Я сообщу куда следует обо всех твоих делах! – беспомощно шипела Дина. – Ты можешь купить нам машину, у тебя же это не последние деньги, тебе это почти что совсем ничего!
– Ну сообщишь куда следует, и что? Тебе-то что от этого? Ну посадят меня, дальше что? Анкету себе испортишь, и все. – Кажется, впервые за долгие годы он так внимательно рассматривал Дину.
– Папа, он меня бросит! – Дина жалобно схватилась за живот. – Куда я с ребенком, я и так-то никому не нужна... А машину на тебя запишем, он тебя возить всюду будет. Ну на тебя же запишем! Она же твоя будет, не его!
– Будешь держать его на коротком поводке... – пробубнил Наум и, аккуратно потопав галошами, не оглядываясь на плачущую дочь, понес себя к лифту.
Дина семенила за ним. Вполне по-советски образованная и неглупая, она не задумалась, откуда в ее достаточно патриархальной еврейской семье завелись повадки Павлика Морозова. Она не защищалась перед собой, ссылаясь на вечный фанатизм любви, ей даже просто не было стыдно. Она всего лишь боролась за свое счастье – всем же положен кусок, почему ей нельзя?!
Отец дал деньги, вряд ли от страха, скорее от стыда и неловкости за дочь. Совсем было ушедшие воспоминания о Мурочке почему-то тревожили его все чаще и болезненней. Когда старшая дочь перестала ежедневно маячить перед глазами, а Танечка перестала быть вызывающим умиление пухлым пупсом, Наум все чаще задумывался о своей вине перед Диной. Она стояла перед его глазами жалким нелепым подростком. Да, он любил Танечку больше, но неужели он совсем не любил Дину, просто терпел ее все эти годы? Ну ничего. В конце концов выросла, выучилась, ни в чем не нуждается, а все, что ей должен, ей и Мурочке, он постарается возместить деньгами...
Додик привез Дину с дочкой из роддома на машине – новеньком голубом «Москвиче». Хорошенькая Анечка, вылитый Додик, целый год спала в ванночке, стоявшей на столе, до тех пор, пока в шестьдесят третьем году Наум не купил племяннику, дочери и внучке трехкомнатную квартиру в одном из первых кооперативных домов в Сосновке, рядом с парком. «Это последнее, что я делаю для нее, больше не дам им ни копейки», – говорил себе Наум, печально покачивая головой над коробочкой с драгоценностями. «Что ты весь вечер перебираешь цацки?» – лениво поинтересовалась Рая. Она знала, что ради Дининой квартиры пришлось продать Мурочкины бриллиантовые серьги. Рая ничего не сказала, хотя могла бы напомнить Науму, кто девчонку растил. А кто девчонку растил, тому и серьги, разве не так? А Рая промолчала, ей это зачтется.
Внести деньги за кооператив оказалось недостаточно. Нужно было еще поставить дочь в кооперативную очередь без очереди. «Очередь без очереди», – усмехнулся Наум и опять принялся горестно вздыхать. Рая уже давно спала, а он все кряхтел над кольцами. Наконец выбрал одно, самое дешевое и пышное. Казалось, за этот вечер его носогубные складки стали глубже, словно в них собирались слезы, которые он мысленно пролил, расставаясь с колечками. Конечно, колечко с изумрудом не отличалось безупречным вкусом, но Наум любил все свои вещи, и даже это кольцо, украсившее пухлый палец райисполкомовской дамочки, было слишком для нее хорошо...
В доме рядом с Сосновским парком оказалось много молодых семей, все они хотели обсуждать свое счастье, дружить и веселиться. В течение года двери квартир в доме не запирались, люди с восторженными лицами бродили из квартиры в квартиру. То и дело кто-то просовывался в дверь и кричал: «Эй, хозяева, я на минутку зайду!» За ним моментально появлялись другие соседи: «Ах, вы все сегодня здесь! Я на минутку» – и присаживались пить чай до вечера.
