Илья Зверев - В двух километрах от Счастья
Катя. Что ты там натворил?
Саша (зло). Выкопал яму…
Катя. Кому?
Костя (не оборачиваясь). Себе…
Саша (вдруг засмеявшись). Кать, дай пожевать что-нибудь.
Катя. Обождешь! У нас гостей полон дом будет.
Саша (замечает парадный сервиз). О! Сервиз! Государственный прием! Прибыл король Непала Махендра Бир Бикрам Шах Дэва.
Костя. Ну память!
Саша (самодовольно). Ничего память (хватает со стола кусок сыра). Ревизора ждешь, что ли?
Катя. Мы не завмаги — ревизоров бояться. Мы одного хорошего товарища ждем. Когда-то с Лешей работал. Вернее, Леша у него.
Саша. Раз хороший — не обидится. Так что мы пожуем покамест. (Придвигает масленку, намазывает бутерброд.) Садись, Костя, чего ты торчишь? Дерани…
Костя взял бутерброд, но не сел. Он так все и смотрит на Юлькину шляпку. Смотрит, смотрит, словно хочет спросить что-то.
Катя. Ну что уставился? Ее шляпка, Юлькина.
Костя. А сама где?
Катя. В гастроном побежала… Сейчас придет.
Костя садится к столу, придвигает к себе масленку, намазывает бутерброд, тянется за сыром и смахивает со стола чашку, звонко разлетающуюся в куски.
Катя. Медведь!
Алексей (он высовывается из соседней комнаты и говорит как будто весело, но с некоторой горечью). Бац! Стоило отбирать эту посуду у немецко-фашистских захватчиков и везти из Кьюстрина, за пол-Европы! (Саше.) А тебя выпороть мало. Мне Пашкин рассказывал…
Саша. А что бы ты на моем месте сделал? Съел бы?
Алексей. Есть определенный порядок. Видишь неладно — заяви куда следует, поставь вопрос. Но прямо так кричать никто тебя не уполномачивал.
Саша. Так пусть, значит, ребята вкалывают весь выходной? А ты потом поставишь вопрос? Да? И какие, скажи, пожалуйста, нужны полномочия, когда подлость? Или брехня? Или кража?
Алексей. Но не кричать же? Будешь когда-нибудь гореть синим пламенем. И за дело. Я бы сам за такое принципиально бы понижал. Учил бы вас, дураков.
Саша. А куда меня понижать? Меня понизить, — значит, в шахтеры. А повысить, — значит, в летчики… Я ничего не боюсь.
Алексей. Да, вашему брату проще…
Вбегает Юлька в распахнутом пальто, с полной авоськой.
Юлька (нарочно не сразу замечает Костю). А, это ты…
Костя. Да, это я… (Перестает жевать.)
Саша. Да ешь ты, подумаешь…
Костя. Мне пора (испытующе смотрит на Юльку).
Юлька (весело). Не смеем удерживать…
Саша. А ну закройся. (Ему.) Сядь, Костя!
Костя поспешно одевает плащ, от волнения просовывая в рукав руку с бутербродом. Убегает, забыв попрощаться.
Саша (Юльке). Тебе интересно узнать, что я про тебя думаю?
Юлька (кокетливо). Интересно.
Саша. Я думаю, что ты змея.
Юлька (вдруг жалобно). А какое тебе дело до него? Он мне совершенно безразличен, твой арестант прекрасный.
Саша. Арестант? Он за кусок мяса сидел пацанчиком. Он мясо украл, чтобы жить. Потому что у него отца не было, а мать пила. Он по базару с голоду шнырял. А тебя в пятьдесят третьем году твоя мамочка ставила на табуретку. И ты стояла с бантиками. И декламировала стишки для гостей. (Пищит омерзительным «детским» голоском.) «Я маленькая девочка, играю и пою…» Эх…
Катя. Правда, Юлька, ты бессердечная. Видишь, что с парнем делается. И золото же парень…
Юлька. Лучше я уйду. Хватит мне лекций от мамочки…
Саша. Иди, иди… Давай отсюда…
Юлька (как будто тоном приказа, но с мольбой). Извинись!
Саша. Извиняюсь.
Юлька хватает с вешалки пальто и шляпку, убегает.
Катя. Что ж ты с нею так? Как с девчонкой. Она ведь уже барышня…
Саша. Барышня. Такая со всеми прелестная, ресницами своими хлопает, мяу-мяу… А видит, что над Костькой власть заимела, так сразу зверь, змея!
Алексей. Господи! Женщина же. Галанин вчера хорошо сострил: все жены, говорит, как наша легкая промышленность. На выставку или там на экспорт — прелесть что такое. А для внутреннего потребления… В халатах ходят. Бр-р…
Катя (спокойно). Пожалуйста, на тебе халат, и готовь сам. Все, что надо для своих гостей. (Уходит в другую комнату, через мгновение высовывается ее голая рука с халатом.) На!
Алексей. Да не про тебя… Я вообще… Что сегодня все такие нервные? И этот тоже…
Саша. Я? Нервный? Я совершенно спокоен. Вот смотри!
Берет со стола чашку, ставит ее на палец и начинает с жонглерскими ужимками вертеть ее.
Алексей. Брось, дурень!
Чашка падает и со звоном раскалывается на куски.
Алексей. Тьфу, вторая… Девятнадцать лет стоял сервиз… Пять великих строек пережил… нет, шесть, эта уже седьмая.
Саша. Ну и черт с ним!
Алексей. Ну, черт с ним! А воскресник? С ним-то не черт. Смотри, братик… (стучит пальцем по столу) зазнался… Со своей турбиной, с успехами этими. Смотри… Бога за бороду дерешь!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Столовая в той же квартире, за пиршественным столом — московский гость Суворов, Алексей, Катя, Саша, Фархутдинов и Красюк с женой Зоей. Они уже, как видно, давно пируют. И теперь настал час хорового пения. Поют нестройно, вдохновенно и чересчур громко.
Все (кроме Саши):
Гудит, ломая скалы, ударный труд,
Прорвался с песней алой ударный труд.
Сидит буржуй за рубежом,
Грозит нам новым грабежом,
Но уголь наш и сталь его зальют рекой.
Зальют расплавленной рекой…
Саша, чуть усмехаясь, смотрит на их внезапно помолодевшие, возбужденные лица. А те поют еще громче и энергичнее, а Фархутдинов даже вскочил и дирижирует.
Бей сплеча, каждый час
Даешь программу Ильича!
Даешь, даешь, даешь!
Парим-пам-пам, пар-пам, пам-пам…
Алексей (Саше). Вот какие, брат, песни были! Теперь почему-то не поют эту. И по радио тоже…
Саша. Нет. Я вот сейчас первый раз услышал. Очень какая-то трогательная, наивная. Это самое «с песней алой». Почему с алой?
Зоя заливисто смеется.
Катя (с горечью). Вот вам, пожалуйста: наивная. У них теперь ненаивные в моде. (Передразнивает.) «Эй, моряк, ты слишком долго плавал, я уже успела облысеть».
Зоя заливисто смеется.
Суворов. Ну-ну, ладно. Все не то, все не так. И новые есть, не хуже наших. И тогда вполне хватало всяких дурацких. Ну, пожалуйста, вот эта… Помните, ребята? Ее Вадим Козин пел. (Поет нарочно отвратительным голосом.) «Вдыхая розы аромат, тенистый вспоминаю сад и слово нежное „люблю“, что вы шепнули мне тогда».
Фархутдинов (нежно). Та-ра-ра-ра-ра.
Все. «Моя любовь не струйка дыма, что тает вдруг в сиянье дня, но вы прошли с улыбкой мимо и не заметили меня…»
Суворов. Страшная глупость (смеется). А эту? Помнишь, Ахат Фархутдиныч? «Скажи, скажи, дитя…»
Алексей. Господи! (Вместе с ним подхватывают несколько голосов.) «Лю-юбишь ли ты меня, ах, как много горестей приносят фокстроты для тебя».
Фархутдинов (издает губами тарелочный звук), Чь-шь!
Все (мощно). «Скажи, скажи, дитя…»
Красюк (хватает Алексея за руку, орет, умоляет). Подождите, подождите, ребята! Давайте лучше, которую все знают. Давайте вот эту: «Саша, ты помнишь наши встречи…»
Все (упоенно).
…в приморском парке на берегу,
Саша, ты помнишь теплый вечер,
Весенний вечер, каштан в цвету!
Поют все громче и быстрее, стучат от избытка чувств ладонями по столу.
Нет ярче красок нигде и никогда,
Саша, как много в жизни ласки,
Как незаметно бегут года…
(Звонок.)
Катя. Тише вы. Звонок…
Алексей идет отворять. Мужские голоса в прихожей: «Прошу, прошу… может, не вовремя… пожалуйста…»
Красюк (подмигивает Кате). Внеплановый гость.
Зоя заливисто смеется. Входит с двумя бутылками шампанского Сухоруков. За ним — Ира и Алексей.
Сухоруков (кланяется Кате). Извините за вторжение… Незваный гость…
Алексей (закашлялся). Гхм-кхм…
Сухоруков (заметив Фархутдинова). Здразствуй, Ахат Фархутдиныч. Приветствую вас, Петр Петрович. Я весь свой аппарат на дыбы поставил, но узнал-таки, где ты окопался. Хоть чужое начальство, но начальство. Позвольте вас приветствовать на вверенной мне территории.
