Эм Вельк - Рассказы (сборник)
Советник: «Я всегда был сторонником здорового прогресса и развития».
Господин Бергман с облегчением подходит к нему ближе: «Что же вам мешает придерживаться такой позиции и сейчас, господин советник? Никто не требует от вас речей в поддержку социализма. Он и без вас наступит. Но работать ради создания нового государства, которое должно принести надежду нам, немцам, — это вы можете? Допустим даже, оно в самом деле не сулит вам надежд, все равно оно может дать вам прекрасную возможность рассчитаться с ошибками прошлого. Но в любом случае оно даст вам — хлеб!»
Советник все еще не отвечает, и тогда господин Бергман вновь присаживается к столу.
Господин Бергман: «Вы строитель по профессии. Дело строителя ликвидировать разрушения, улучшать, создавать новое, двигать что-то вперед, помогать своему народу! — Он на всякий случай встает, однако от стола не отходит. — Бросьте эту глупую палку, возьмите лучше в руки линейку!»
«Ну, сейчас будет!» — думает Фридхельм, но ничего особенного не происходит, просто советник смотрит на них с улыбкой, и тогда мальчик, приблизившись, берет со стола палку, которую господин Бергман положил перед советником. Но тут советник протягивает руку и забирает палку у Фридхельма. Затем как бы между прочим спрашивает: «А что вы там у себя строите?»
Господин Бергман, усаживаясь опять: «Жилье, усадьбы для крестьян-переселенцев. Начнем восстанавливать разрушенные города. Будем строить школы, фабрики, мастерские. Словом, новую и счастливую Германию, — Он делает паузу и опять настойчиво принимается за свое. — Как было бы прекрасно, господин советник, если бы человек вроде вас мог когда-нибудь написать в своей автобиографии: я участвовал в строительстве новой жизни!»
Все чувствуют, что наступил решающий момент. Некоторое время они молчат, никто не шелохнется. Взгляд советника серьезен. У женщины слегка дрожат руки. Сейчас надо сказать что-то такое, чтобы сохранить и раздуть появившуюся вдруг искру. Но любое слово может и погасить ее. А если все будут молчать, она, глядишь, угаснет сама.
И тогда Фридхельм — или нечто неведомое устами Фридхельма — неожиданно произносит:
— Если палка тебе больше не нужна, подари мне картинки с нее, а, дедушка? Мне за них дадут кучу новых марок.
Советник встает:
— Я дарю эту палку вам, господин Бергман. Делайте с ней что угодно.
Его слова не сразу доходят до них, а Фридхельм ноет. Ясно лишь, что что-то произошло, и, кажется, очень хорошее.
Господин Бергман: «Давай поделим подарок, Фридхельм. Тебе картинки, мне палку».
Советник: «Вы непоследовательны, господин Бергман. Зачем же мальчику отягощать себя воспоминаниями, раз они такие опасные?»
Господин Бергман, весело: «Молодежи эти воспоминания мешать не будут. Обменяет их, вот и все. Он ведь так и собирался».
Советник барабанит пальцами правой руки по спинке кресла, переводит взгляд с непоседливого Фридхельма на дочь, которая замерла рядом, в левой руке чашка, в правой посудное полотенце, наконец, на господина Бергмана, который жует погасший окурок сигары. Потом он говорит:
— А знаете, господин Бергман, почему я так просто расстался с палкой? Потому что сегодня чуть было не обменял ее вместе со всеми воспоминаниями у некоего таинственного незнакомца. На два угольных брикета и несколько английских сигарет. Я, знаете, испугался, что предложения, которые сделал мне этот незнакомец, со временем могли стать опасными.
Советник произносит все это очень серьезно, а они смотрят на него в изумлении, чуть ли не в испуге, ибо ничего не понимают. Но вот он встает и улыбается:
— Уже поздно, дорогой друг. Я за сегодня много пережил, надо отдохнуть.
Господин Бергман протягивает на прощанье руку и желает всем спокойной ночи. Палку он вешает на руку Фридхельму. У дверей господин Бергман на миг задерживается, как будто хочет сказать что-то еще. Но, увидев, как дочь прикладывает к губам палец, тихо выходит.
Фридхельм, прижимая к себе палку, на цыпочках подходит к канапе и прячет ее там. Затем быстренько раздевается. Мать стелит советнику на софе, потом ложится сама Когда затихает сердитый скрип железной кровати, она говорит тихо, голосом, полным нежности и благодарности:
— Спокойной ночи, отец!
Советник приподнимает голову:
— Спокойной ночи, дитя мое!
— Спокойной ночи, дедушка! — бормочет Фридхельм. И, удивленный, слышит в ответ:
— Спокойной ночи, мой мальчик!
Затем в комнате становится тихо, совсем тихо. Так, что слышно, как тикает будильник, громыхает вдалеке поезд, тявкает где-то собака и как этажом ниже закрывают дверь.
XII
Медленно поднявшись со своего стула, советник начинает раздеваться. Прежде чем снять брюки, он, как всегда, выключает свет. Должно быть, сейчас полнолуние, потому что мягкое серебристое сияние словно переносит комнату в какое-то нереальное измерение. Во всяком случае у советника такое чувство — он словно забыл, что стоит в егерской рубашке и перештопанных, мешковатых, слишком широких кальсонах, хотя в комнате совсем светло. Он даже не замечает, что забыл надеть шлепанцы, и, подобно лунатику, идет босой к секретеру. Осторожно открывает его, достает большую готовальню, поднимает крышку и придирчиво рассматривает отдельные инструменты. Потом вновь закрывает готовальню, но в ящик ее не кладет, а оставляет на секретере; прислушивается, как там на канапе, на кровати, и идет к своей постели.
Тишина в комнате, хотя никто не спит, только дышат беззвучно.
Собака вдалеке уже не лает, а воет; этот протяжный вой то нарастает, то затихает, точно забытая в куче хлама сирена воздушной тревоги жалуется, что стала ненужной, и, тоскуя, клянет забывшее про войну человечество. Этот вой возвращает мысли обитателей комнаты на Брейтшейдштрассе от сновидений к действительности. Но они этим не огорчены — ведь изменилась сама действительность в маленькой комнате, нет в ней больше места для мрачных мыслей о былом, для упреков, причитаний и жалоб. Собака, взвизгнув и поскулив, вдруг замолкает: должно быть, удар палкой привел ее в чувство. Никелированные уголки большой готовальни, которую советник оставил в отличной боевой готовности на секретере, блестят в лунном свете все ярче; наконец, они озаряют комнату так сильно, что кажется, будто даже с закрытыми глазами внутри видны инструменты.
Советник, его дочь и внук спят спокойно в ожидании радостного утра.
А по ту сторону коридора, в комнате молодой четы, ожидающей ребенка, господину Бергману все не спится, он смотрит на потолок. Потолок обветшал, как весь дом, но хотя господин Бергман по профессии и техник-строитель, он впервые этого не замечает: на лице его счастливое выражение, точно у него уже родился ребенок.
Преступление и наказание?
«…существуют среди нас!»
I
— У вас новый шофер? — спросил я старого сельского врача, в очередной раз оказавшись у него на острове. Такие вопросы задают, не имея при этом в виду ничего определенного. Мне просто бросилось в глаза, что за рулем сидел новый человек. Доктор подошел к письменному столу, достал газету и сказал:
— Прочтите! Это дело рук нашего учителя. Даже без свойственных корреспондентам-любителям преувеличений здесь достаточно подлинного драматизма.
Я стал читать:
«Подвиг, достойный античного героя.
В четверг, 16 февраля, около одиннадцати часов со стороны дамбы донеслись крики о помощи. Две женщины увидели на скале, торчащей из воды метрах в трехстах от берега, троих детей, мальчишек от шести до восьми лет, они кричали и махали руками, так как обратный путь был отрезан. Несколько дней стояли холода, море замерзло, ребятишки по льду добрались до скалы, влезли на нее и там заигрались. Когда они собрались вернуться, то обнаружили, что лед потрескался и огромные льдины пришли в движение. К тому же усилился ветер и возникла опасность, что детей может снести с голой скалы в море. Скорчившись, сидели они в расщелине скалы, которую то и дело окатывали ледяные волны. К тому же и мороз был около десяти градусов. Попытка взрослых, немедленно поднявших тревогу, на лодке добраться до детей сорвалась — трижды лодку захлестывало водой; три следующие попытки тоже не принесли успеха — лодку затирало льдинами; с помощью топоров и жердей удалось кое-как ее освободить, но продвинуться, вперед при ревущем девятибалльном шторме было невозможно. Бригадир рыбаков Генрих Засс сбросил с себя верхнюю одежду и попытался вплавь добраться до скалы, но тяжело поранился о льдину, и его с великим трудом удалось вытащить из воды. Тем временем на берегу собрались уже почти все жители нашего поселка, они метались по берегу, звали, кричали, но в конце концов им оставалось только наблюдать за трагедией, поскольку еще дважды лодки заливало водой и три попытки отважных мужчин добраться до скалы вплавь оказались обреченными на неудачу: шторм и ледяной холод вынудили их вернуться. Рыбаку Карлу Фрёлиху удалось заплыть дальше всех, — но вот волна накрыла его и он исчез под водой. Вынырнул он на поверхность довольно далеко от берега, однако, двигаться уже почти не мог, и это лишь счастливый случай, что его подхватило другой волной и понесло к берегу, где односельчане, встав в цепочку, сумели его поймать. Между тем со скалы уже не доносилось ни звука — либо дети забились в более глубокую расщелину, либо они уже замерзли.
