Елена Чижова - Преступница
Старушечьи глаза сверкнули: "Подменила?" Умей Маша читать мысли, она услышала бы историю про обманное благословение: Ревекка, мать Иакова и Исава, подменила старшего младшим, обложив его руки кожей козлят. "Так. Слушай внимательно", - еврейская старуха поманила поближе. Помогая себе руками, она бормотала над Машиным ухом.
Автобус высадил на кольце. Местность, в которой она очутилась, была страшной. Справа, за чередой голых деревьев, высились черные промышленные корпуса. Слева - пустынная площадь, ограниченная сплошной бетонной оградой. С угла ограду замыкали ворота. Спотыкаясь на выбоинах, Маша побежала вперед. Ворота были заперты. Она вскинула запястье. Стрелка подходила к восьми. Крадучись, Маша двинулась вдоль ограды. Лаз обнаружился шагах в двадцати: серая плита выкрошилась у основания. "Только бы не собаки..." - она протискивалась, согнувшись в три погибели. Острый крюк арматуры вцепился в пальто. Маша рванула с мясом. Втащив за собой мешок, она выглянула наружу. Площадь была пустой.
Высокие могильные столбики окружали со всех сторон. Осенний запах гнили лез в ноздри. Боясь, что сейчас чихнет, она растерла переносицу. Фонарь, нависший над оградой, заливал ближние плиты. Фамилии тех, кто лежал в могилах, в его свете читались легко. Двигаясь от плиты к плите, Маша читала внимательно. На чужой взгляд фамилии были странными. Все правильно, она подумала. Здесь. Напуганная еврейская старуха не солгала.
В земле увязали ноги. Осторожно ступая, Маша двинулась вперед. Над могильными столбиками поднималась высокая стена. Упершись ладонями, она прислушалась: за каменной кладкой могли держать собак. Все было тихо. Маша обогнула стену и вышла во двор.
Здание, похожее на церковь, темнело в глубине. Над дверями, на длинной железной поперечине, висел двурогий фонарь. По сторонам, ограничивая двор, стояли ряды колонн. С тыльных сторон их заложили камнями. Не ступая в открытое пространство, Маша затаилась в галерее. Тут держали дрова. Не сложенные в поленницы, они валялись как попало. Глаза поймали тусклый блеск. Она нагнулась и различила топор. Лезвие было ржавым. Глубокие зазубрины тупили сплющенный срез. Оглянувшись, словно опасалась чужих глаз, Маша пихнула в мешок. Теперь она чувствовала себя вооруженной.
За каменной кладкой высились склепы. Меж них лежали дорожки, уводящие во мрак. Холод шел от земли, сковывал ноги. Дальше она не могла ни шагу. Переводя дыхание, Маша смиряла страх. Сердце билось под горлом. Паук следил настороженно. В темном пространстве, которое он ненавидит, она развеет пепел его возлюбленной паствы. Тогда, в черный день паучьего воскресения, их прах не восстанет из еврейской земли.
Растянув ручки, Маша заглянула в мешок. Пепел серел жалкой кучкой. "Никогда, больше никогда не воскреснут..." Смертельное счастье, которого не знала прежде, рвалось из глубины. Она подняла ведро, зажмурилась и размахнулась. Что-то вспыхнуло, полыхнуло, дрогнуло под ногами. Свет ударил в глаза. Под тонким слоем кладбищенской земли они лежали друг подле друга - сомкнутыми рядами: старики, младенцы, старухи - словно погребенные заживо. Их, обретших эту землю, не коснулось тление: черты, залитые светом, оставались вечными.
Свет становился слабее. Все, кто лежал рядами, возвращались во тьму. Обессилев, Маша опустилась на землю. Пальцы, сжимавшие ведро, разжались. Она услышала скрип. Может быть, так скрипели ветки, но Маша слышала скрипучий смех паука. Из тьмы, осквернившей город, он смеялся над слабостью, знаменующей ее поражение. "Мразь, - она сказала громко, - трусливая черная мразь". Через силу, помогая себе руками, Маша поднялась. Черные ветки гнулись под ветром, шарили по земле. Они тянулись к ведерку - вырвать из ее рук. Паук, караулящий пепел, полз защищать своих. "Ну, - она сказала хрипло, - попробуй, давай, только посмей!"
Черный корень змеился из склепа, полз по земле. С размаху она ударила ржавым лезвием. Топор отскочил, как от железа. Прижав к себе ведро, Маша отступала шаг за шагом. Обогнув стену, она затаилась с подветренной стороны. Здесь могильные плиты лежали редко. Меж ними чернели клочки земли. Маша присела и ощупала руками. Земля была жесткой. Налегая из последних сил, она взрывала лезвием топора. Корни, свитые в узел, сплелись мертвой хваткой. "Ничего, - она шептала, - еще немного, сейчас". Ужас ходил за стеной, крошил слабые камни. Прежде чем его щупальца одолели препятствие, она успела высыпать из ведерка и забросать землей.
