Ярослав Питерский - Падшие в небеса
— А Поляков тоже говорил — что бьет за дело. И тоже применял метод номер три.
Вдумайтесь — до чего все дошло! Если народная власть применяет к своим гражданам метод номер три, попросту — пытки?! А?! Так, что какая разница между вами и Поляковым?
— Слушайте Клюфт! У нас так разговора не получится! — в конец разозлился Маленький. Засунув руки в карманы галифе, он отошел к окну.
— Что вы хотите? — немного виноватым тоном, сделав шаг к примирению — спросил Павел.
— Я хочу закрыть дело. Сроки. И вы хотите, что бы — не пострадали другие люди. У нас с вами есть общие желания. Так?
— Так,… - выдохнул Павел.
— Ну, вот! Я не спрашиваю вас о неизвестном человеке в грязно-зеленом плаще. Который несколько раз приходил к вам в комнату. И ночевал у вас. Я не спрашиваю об этом субъекте. Может это ваш родственник. Бог с ним!
Павел посмотрел на Маленького. «Он знает про Иоиля. Он знает про него. И более того — он значит, что он ночевал у него! Неужели соседи? Черт! Чертовы стукачи!
Они! Они готовы ради своей шкуры наговорить на человека все что угодно! Сволочи! Ради своей шкуры? Хм, а что им оставалось делать? Когда к ним вот так пришли лихие ребята с кроваво-красными петлицами на мундире — допросили по всей строгости! А может, может — эти чертовы соседи, уже давно следили за мной? Может, они следили? Может, это они подложили библию в дровяник? Может, это они сообщили, что у меня живет Вера? Сволочи! Сволочи! Может мне написать сейчас признание, что они тоже работали в нашей, так называемой группе? Шпионили? А?
Пусть тоже сидят тут в камере! Пусть их тоже водят на допрос и стращают?! Пусть! А может? Может, они уже и так сидят? И у них выбили показания? Да и, что сделают, эти немощные старики?» — рассуждал Павел.
— Послушайте Клюфт. Вы мне не ответили. Вы не хотите, что бы больше, кто-то пострадал. Да или нет?
— Да, — Павел опустил голову. А, что он, еще, мог ответить?! Что?! Странное геройство — оклеветать себя! Оговорить себя, что бы помочь другим? Абсурд! Но это абсурд становится реальностью. Повсеместной реальностью. Оговорить — значит остаться человеком, не предать себя! Оговорить себя — значит сделать добро людям! Оговорить! Сейчас этот человек попросит именно этого. Но Маленький вдруг сказал:
— А Вера Щукина, вы же не хотите, что бы она пострадала? А?
— Не хочу… — Павел закрыл глаза.
— Вот и хорошо. Значит, вы должны вообще забыть — что она есть! Понимаете — забыть! И все! Ее нет! Понимаете — вы не знаете, никакой Веры! Павел гневно посмотрел на Маленького. Он тяжело дышал. Андрон глаз не опустил — выдержал тяжелый взгляд арестанта. Павел отвернулся первым и без спросу потянулся за еще одной папиросой. Маленький воспринял это, как знак согласия:
— Если вы желаете Вере счастья — то вы сделаете все, что бы она была счастливой. Простите за тавтологию! Но вам нужно это сделать. Никаких писем! Никогда! Никаких воспоминаний о Вере при посторонних! И никаких попыток — связаться с ней! Поймите, если вы это попытаетесь сделать — вы погубите ее! Павел, сидел и низко, опустив голову, курил. Делал затяжку за затяжкой и слушал. Он готов был заорать от бессилия. Он готов был, вцепиться с яростью тигра в горло этого человека! Но он сидел и курил… Андрон взял стул и поставил рядом с Клюфтом. Расстегнул верхнюю пуговицу на кителе, медленно сел. Они так и сидели рядом — словно два друга в кинотеатре! Локоть к локтю! Оба чувствовали дыхания соседа. Чувствовали и молчали. Наконец Павел тихо спросил:
— Почему?
— Что? — отозвался Андрон.
— Почему, вы это делаете? Мне не понятно? Вам же проще было ее арестовать,… как вы сделали с остальными?
— Да, но я не могу этого сделать. Не могу и не хочу.
— Почему?
— Потому, что Вера — моя невеста!
— Что?!! — Павел посмотрел на офицера широко раскрытыми глазами. Тот словно смущаясь, тяжело вздохнул и грустно добавил:
— Да! Павел, она моя невеста! Удар страшной силы сотряс его голову. Павел врезал ему по челюсти, что есть силы. Маленький вместе со стулом рухнул на пол. Клюфт, запрыгнул на него сверху, и, усевшись на грудную клетку — сжал руками горло. Маленький понял — еще секунда и арестант его задушит. Хватка была мертвой. Андрон не мог вздохнуть. Его глаза вылезли из орбит от напряжения. Павел душил его с шипеньем змеи:
— Сука! Сука! Вот это у тебя хрен пройдет! Сука! Сука! Еще мгновение — и Андрон потеряет сознание! И тут к нему пришла помощь.
Сильный удар свалил Клюфта. Это сержант-конвоир, оказался в кабинете вовремя. Он врезал Павлу сапогом по почкам. Затем, что есть силы — по голове. Клюфт повалился на пол. Сержант окучивал его начищенными до блеска — яловыми кувалдами. Андрон с трудом поднялся и набрав в легкие воздух закричал:
— Отставить!!!.. Отставить!!!.. Но сержант не слушался и продолжал бить Клюфта, приговаривая и отмахиваясь руками от Андрона:
— Ах, ты сволочь! Сволочь! Я тебе покажу, как на офицера бросаться! Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант, дайте я этому гаду, хребет переломаю, что бы он в муках подох!
— Отставить! — Маленький, что есть силы, ударил сержанта наотмашь по уху ладошкой. Тот, завыл, как белуга и согнулся пополам. На полу корчился Павел. Андрон, стоял, тяжело дыша, разминал свою покрасневшую — всю в ссадинах и синяках шею. Сержант потер ухо и гневно посмотрел на офицера:
— За, что? Он же вас чуть не убил?
— Отставить сержант! Покиньте кабинет! Солдат сощурил глаза и выпрямившись во весь рост вызывающе сказал:
— Никак нет! Не могу!
— Почему?
— По уставу положено мне присутствовать при допросе! Присутствовать! Чтобы арестованный не мог причинить вреда следователю! Поэтому я не могу покинуть кабинет!
— А почему вас не было тогда с начала допроса? А? Сержант? — Выйдите из кабинета! Я приказываю! И подготовьте мне кабинет номер пять для допроса! — прикрикнул Маленький. Сержант смутился, но послушался, опустил глаза и развернувшись вышел из помещения. Павел с трудом поднялся. У него в кровь, были разбиты губы и бровь. Ссадина на щеке. Клюфт поморщился и гневно сказал:
— Моли Бога, гад, что этот сержант — сюда зашел! Моли Бога! Но Маленький, на угрозу не среагировал. Он лишь расстегнул нагрудный карман и хладнокровно достал накрахмаленный платок, небрежно его кинул Павлу и сказал:
— Успокойтесь Клюфт! Успокойтесь! Вы же мужчина!
— Да вот поэтому я и хочу тебя убить сволочь! — Павел поднял с поля платок и вытер губу. На белой тряпке капли крови смотрелись как вишневый сок.
— Вот, что Клюфт. Я не хотел вам этого говорить. Но я хочу, подчеркиваю, что бы Вера была в безопасности. Поэтому — и сказал вам об этом. Но если вы мне не верите, то пусть она сама вам скажет.
— Что? О чем ты? — прикрикнул Павел. Он сел на стул и приложил платок к разбитой брови, ткань за секунду пропиталась кровью.
— Я хочу, что бы вы сами услышали от нее. Вернее прочитали от нее письмо. И даже увидели ее. Я предоставлю вам эту возможность. Причем, как вы сами понимаете — для меня это тоже небезопасно. Но я на это пошел. Ради нее. И, что бы, вы все знали. Вы Клюфт. Вы должна это знать. И если вы ее любите — то сделаете так, как она просит. Павел не мог поверить своим ушам. Он сейчас увидит Веру! Он увидит и услышит ее! Но что, что это будет за свидание?! Это будет последнее свидание! Последнее! Возможно — последнее, в их жизни!
— Я мог бы передать вам письмо от Веры сам. Мог! Но не стал это делать. Вы бы мне не поверили и подумали, что я заставил ее так написать. Поэтому я привел ее сюда! Что бы она сама сказала вам, что она больше вас не любит и хочет, что бы вы ушли из ее жизни! Я сюда ее привел, что бы вы, увиделись, и, она сама смогла вам сказать, и передать письмо! Сама! Так, что Клюфт я сейчас вас спрошу, но вы подумайте — готовы ли вы выполнить ради нее, то, что я прошу?! Если нет, то свидания не будет! Оно просто не нужно! Павел молчал. Увидеть Веру! Увидеть любимую! Но какой ценой?! «Неужели она, она его единственный человек, пришла сюда, что бы сказать ему — „все“?! Пришла сказать ему, что он „больше ничего для нее не значит“?! Что она не хочет его больше видеть? Значит, забыть о нем? А ребенок?! Как же их будущий ребенок? А? Как же он? Как это дитя, которое бьется у нее под сердцем? Нет! Он должен увидеть, должен, увидеть Веру! Посмотреть ей в глаза! И понять! Все понять! Посмотреть ей в глаза и удостовериться — как умирает любовь? И умирает ли она вообще?!» — Павел, зажмурил глаза и застонал. Маленький покосился на него и поправив гимнастерку, застегнул верхнюю пуговицу. Он, отряхнул галифе, одернув портупею — спросил:
— Ну, так что, вы ответите гражданин Клюфт? А?! Ваше решение?
— Я согласен… — прошептал Павел.
— Что? Громче! Не слышу вас?
— Я согласен! — Павел с презрением посмотрел на этого человека. По року судьбы, он стал не только его палачом, но и соперником в любви, соперником в жизни! Этот парень — его ровесник. Почему именно он? Почему именно так? «Неужели Вера — зная, что этот человек, его пытает — смогла его полюбить? Нет! Она может и не знать об этом! Красивая форма, галантные повадки. Там, в жизни, за решеткой, для простых людей — он ведь охранник их спокойствия! Борец за безопасность государства! Странно все странно! Разделяет эту границу перевоплощения — лишь решетка тюремная стена и пара метров коридора!»
