Наталия Терентьева - Куда улетают ангелы
— Дочка… — Я попыталась погладить ее по голове, а Варя, моя добрая, послушная Варя, моя капелька и частичка, резко увернулась и еще махнула рукой, чтобы попасть мне по руке.
Она промахнулась, подняла голову, и я увидела в ее глазах слезы.
— Варюша…
— Иди к нему! Что ты пришла? Иди… — сказала бедная Варя и заревела. Когда она так плакала, она становилась похожей на маленького, обиженного, несчастного Сашу Виноградова… «Одно лицо!..» — смеялся Саша, любивший поддразнивать меня на предмет Варькиной очевидной и неоспоримой похожести на него.
Я присела рядом с ней, чувствуя, что сейчас зареву тоже. Да села как-то неудобно, и у меня резко защемил правый бок. Я заохала и попыталась встать. Варя испуганно посмотрела на меня:
— Мам, ты что?
Я схватилась за бок.
— У тебя болит сердце?
— Нет, Варюша, сердце слева, вот здесь… Просто что-то… Ой, подожди…
Боль был такая резкая, что мне трудно было даже говорить. Варька безумно испугалась, засуетилась около меня, приложила ручку к тому месту, за которое я держалась. Боль стала поменьше.
— Мам, можно я позову… дядю? — она смотрела на меня испуганными глазами.
— Нет, Варюша, не надо… Чем может помочь мужчина…
Она держала ручку, не отнимая, и боль постепенно проходила. Вероятно, просто малыш внутри своей тяжестью надавил мне куда-то. Через несколько минут все прошло. Я взяла Варю за руку.
— Варюша, пойдем выпьем чаю? Я без тебя не ела. И не пила ничего.
Она руку не вырывала, только крепко ее сжала.
— А он… уйдет, мам, а? — с надеждой спросила она и заглянула мне в глаза.
— Нет, Варюша, это же его дом, куда он пойдет.
— А мы будем с ним жить теперь? Зачем?
— Варюша. Я… я люблю его и… я выйду за него замуж.
— А как же я? — она заплакала.
— Доченька… Ты — это ты. Я тебя люблю больше всего на свете, больше самой жизни. А он будет моим мужем.
— А как же папа?
Варька, милая моя Варька, любила Сашу Виноградова очень. Любила сидеть у него на коленях, когда он смотрел телевизор, бездумно перетыкая с программы на программу. А она сидела, обняв его, и смотрела всю ту ерунду, под которую кемарил в кресле вечно пьяненький к вечеру Саша. Она любила улечься вместе с ним в девять вечера в постель и слушать, как он, явно думая о своем, на одной ноте бубнил ей какую-нибудь сказку. Иногда я слышала, как она смеялась:
— Пап, ты читал уже эту страницу, переворачивай!
Варька любила гоняться за ним на даче, когда он стриг траву газонокосилкой, и ездить на тачке в лес, взгромоздившись на плотную ароматную кучу свежескошенной травы. Она хохотала и смеялась, и обнимала его, расцеловывая, и ждала — дождаться не могла вечером, когда мы жили вместе, и ждала — дождаться не могла субботы, когда Саша жил один.
Никогда не будет она любить Толю так. Скорей всего, она вообще не будет его любить — никак. Замкнется, станет быстро взрослеть, отдалится от меня. И я ничего, ничего не смогу с этим поделать.
Толя наверняка сейчас слышал — у нас что-то происходит, но не вмешивался.
Я аккуратно вытянула ноги, чтобы больше нигде не защемило, села поровнее, притянула дочку к себе и дала слезам волю. Варька, сопя, сидела, уткнувшись в меня, но больше не ревела.
— Прости меня, Варюша. За все прости. За то, что я дом наш не сохранила. За то, что Сашу не смогла сохранить, за то, что так опрометчиво родила тебя. Я надеялась, что, когда родишься ты, мы с папой, наконец, будем вместе. Это такая ошибка некоторых мам… Мне казалось, что именно этого нам и не хватает.
— А папе так казалось? — вдруг спросила Варя.
— То казалось, то не казалось. Ты же знаешь нашего папу.
— Ушел-пришел, убежал-прибежал, — кивнула Варька и добавила, гладя меня по мокрой щеке и целуя, — не плачь, мамочка, пожалуйста.
— Я не буду, дочка. Но я не знаю, что мне делать. Наверно, не надо было сюда приезжать… Я, наверно, поспешила… Хочешь, поедем обратно, в… нашу комнату?
Жестоко было спрашивать об этом семилетнюю девочку. Что она могла мне ответить, моя дочка, которой я в результате не смогла дать ничего, кроме своей глупости? Варька ничего не ответила, положила мне голову на колени и затихла.
Что я могу дать дочери, кроме своей непрактичности и благостной терпимости? Всепрощение… Я никак не могла понять, что он подлец, потому что я, столь наивная, вообще не знала, что это такое… Что можно — вот так… Я много лет не понимала, ждала и надеялась — как на полном серьезе рассказала сегодня Толе. Но я ведь даже не осознавала — кого я ждала… Он делал гадость, я сразу это прощала, не составив себе труда понять, что произошло, Умывалась слезами и покорно ждала, когда же он придет снова, с новыми предложениями…
Варька уснула у меня на коленях, я гладила ее по головке, бесконечно дорогой и любимой, и уже ни о чем не думала.
Этот странный день подошел к концу, а я и не знала — радоваться мне или печалиться.
На следующий день я поехала на киностудию «Антон и они». У них было три комнаты на Мосфильме. Взяла с собой Варю, чтобы не оставлять ее одну у Толи в квартире.
Я познакомилась с симпатичным, энергичным Антоном Быстровым. Мы обсудили устно и тут же быстро набросали план из сорока двух пунктов — что надо изменить и в какую сторону развивать дальше. У Антона были грандиозные планы — сделать на основе моего сценария бесконечный и… любимый детьми сериал. Меня всегда восхищает в людях та уверенность в собственных силах и талантах, которой мне часто не хватает.
— Я уже уговорил… гм… солидных людей дать деньги на двадцать серий.
— То есть мне надо срочно приниматься за работу?
— Прямо сегодня, желательно! Есть уже и режиссер хороший, Владик Комаров. Он снял два полнометражных детских фильма. И актеров вовсю подбираем…
Пока мы с ним разговаривали, в комнату несколько раз входила ассистент режиссера, приносила ему какие-то бумаги и фотографии, хотя он каждый раз говорил: «Надежда Андреевна, потом, потом, ну Надюша Андревна!» Она его при этом называла просто «Антошей». Он объяснил мне, что почти весь штат его кинокомпании — из старых мосфильмовских работников, которые прекрасно могут организовать производственный процесс — съемку и подготовку к ней, и при этом так горят, и так держатся за место, что плати им — хорошо, а не плати — все равно будут работать, за идею.
— Я плачу, — засмеялся Антон, увидев сомнение в моих глазах. — Кстати, о птичках, они же — твои гонорары. — Он сразу стал называть меня на «ты», спросив разрешения. Мне пришлось сделать то же. — Ты посоветовалась с людьми, представляешь сумму, до которой можешь торговаться? Нижний предел я тебе еще по телефону подсказал.
— Ох, Антон… Нет, я ни с кем не советовалась. Давай… торговаться. Но я не умею. Лучше без торговли как-нибудь, а?
— Хорошо. Давай так.
Он написал на листочке цифру.
— Это за всё? — я с сомнением взглянула на продюсера.
— Это за серию. В твердой европейской валюте. Идет?
— Идет! — Я облегченно вздохнула. Попыталась посчитать в уме и ужаснулась сумме. — Вот это да…
— Вот и весь торг! — засмеялся очень довольный Антон. — Лен, ну ты журналист или где?
— В основном — где, — ответила я. — Теперь такой нюанс…
Я собиралась сказать, что будет вынужденный перерыв — из-за родов, надо как-то заранее учесть его, и тут в комнату опять вошла, внеслась Надюша Андреевна.
— Простите, вы же наш сценарист? Елена Витальевна?
Я улыбнулась.
— Да, здравствуйте.
— Это ваша дочка очаровательная там сидит?
— Да, моя, Варюша.
— Антон… — Надюша Андреевна выразительно посмотрела на Антона. — Посмотри, там девочка… — Она что-то сказала ему одними губами.
Он посмотрел на меня.
— Гм… Лен, а ты не возражаешь, если мы… Вот тут говорят, твоя дочка может подойти на главную героиню…
— Варя? Да что вы! Она совсем другая, чем Соня. Соня такая хулиганистая, а Варя… Да нет, Варя — не актриса… — Я посмотрела на них обоих и поняла, что говорю все совершенно напрасно.
— Там уже все собрались, — добавила Надюша Андреевна. — Как раз Владик пришел, режиссер наш, — пояснила она для меня.
— Но ей же в школу осенью идти… Нет, подождите, как же она сможет?
— Да, может быть, еще и не подойдет! И не получится! Или она не захочет! — увещевала меня Надюша Андреевна, подталкивая к выходу.
В соседней комнате Варя громко читала сценарий — за Сонечку. А симпатичный, доброжелательный молодой человек лет тридцати, в сером свитере, с бородкой — читал за Гнома. Я поняла, что это режиссер Владик Комаров. В комнате было еще несколько человек. Все активно кивали, улыбались Варе. Кажется, моих советов и комментариев здесь ждали меньше всего.
— Отдай, я говорю тебе — отдай! — противнейшим голосом и совершенно органично канючила Варька.
