Наталия Терентьева - Куда улетают ангелы
Но позвать его сейчас — значит, сделать свадебным генералом. Тогда точно не надо приглашать половину других друзей, для которых главным событием будет встреча с Женей Локтевым без грима, Я не стала говорить Толе о Женькином импозантном кавалере Гусеве. Тему личных пристрастий Жени мы бы вообще ловко обошли, если бы я не уточнила:
— У меня с Женей ничего не было.
— У меня тоже, — засмеялся Толя. — Не приглашаем?
— Давай сделаем второй день, для особо близких людей…
— Для драк, — он обнял меня. — Ленуля, давай скажем моей маме, что это мой ребенок?
— Тебе жалко ее, да? Так ошарашивать?
Он прижался подбородком к моей голове:
— Если ты будешь смотреть только на меня, то он будет на меня похож, ты знаешь это?
— Знаю, — вздохнула я. — Это тебе в пионерском лагере рассказали?
— Есть такая английская сказка, про слона Хортона, знаешь?
— Нет, по-моему…
— Я дочке ее когда-то читал. Одна птица попросила слона Хортона посидеть на яйце, пока она отлучится. Он сел, а она совсем улетела. Вот он сидел день, ночь, неделю, другую, осень настала, зима. Птица в это время грелась на острове Таити. А потом прилетела. Тут и птенец проклевываться начал. «Это мое яйцо! — закричала птица. — Ты вор! Отдавай мне птенца!» Скорлупа раскололась, и из яйца вылез маленький слоник, с большими ушами, похожими на крылья.
— Надо купить такую книжку.
— Я сам Варьке прочитаю, хорошо? — сказал Толя, осторожно касаясь моего живота.
Я все думала, какая у него мама. По его рассказам я составила некоторое впечатление, довольно расплывчатое, и в тот вечер ужасно боялась. То, что точно не подведет Варька — я была уверена. В ответственные моменты она не подводит никогда. Хотя, если вспомнить наш переезд в Толину «немецкую квартиру»…
— Я знаю, как вам трудно будет меня принять, — сказала я сразу заготовленную фразу, хотя обещала себе произнести ее в крайнем случае, если все пойдет совсем не туда. Все еще никуда не пошло, но я растерялась до полного и окончательного коллапса.
Передо мной стояла я. Нет, не в зеркале. Передо мной стояла я, постаревшая на двадцать, или, как позже выяснилось, на девятнадцать лет. Но поскольку «я постаревшая» выглядела прекрасно, то разница между мной настоящей и той была лет десять. Вот, если доживу, я буду такой же.
— Я вас не приму никогда, — сказала мама Анатолия Виноградова, поправляя идеально причесанные красивые густые волосы. — Потому что вы в таком виде явились… дождались… — Она выразительно глянула на живот. — И еще есть ребенок не от моего сына, к тому же вы старше его на полтора года, и вообще вы ему не пара и выходите замуж исключительно из коммерческих соображений.
Анатолий Виноградов потерял дар речи и все остальные свои дары, но все же выдавил из себя:
— Мама…
Я же, будучи уже к тому времени в шоке от нашей невероятной схожести, ничего особенного не испытала и достаточно весело сказала:
— Я не очень бедная. К тому же я могу работать не только журналистом, а еще фитодизайнером. И шторы могу шить. А сейчас мне за сценарий заплатили много денег.
— Вы шутите, — вдруг сказала вежливая Варя, обращаясь к Толиной маме. — Правда?
— Правда, — кивнула мама Анатолия Виноградова. — Ты поняла, да? А они большие и глупые — поверили. Я все страшное сказала, что тебе мерещилось, дорогая невестушка?
— Н-не все… Еще что я выхожу замуж за Анатолия, чтобы он взял меня обратно в ТАСС, с повышением… зарплаты.
— Ужас, — наконец ожил Анатолий Виноградов. — Мама — ты ужас. Ты — мой кошмар.
— И ты мой кошмар, — охотно согласилась мама. — Вы мне что-нибудь принесли, цветы там, конфеты?
Мы оживленно закивали, а мама Анатолия Виноградова улыбнулась.
— Да, правда, ужасно похожа. Представляешь, как я тебя буду ненавидеть, Леночка? — спросила будущая свекровь мерзким голосом телевизионной свекрови. — Ты — это я, но всегда моложе меня на девятнадцать лет.
— Да я может, поправлюсь после родов… — робко парировала я. Толя Виноградов даже намеком не предупредил меня о возможности такой яркой встречи.
— Ну, это вряд ли… У тебя такая конституция — изящной стервы. Ты не поправишься никогда, — будущая свекровь качнула ровненькими бедрами и позвала нас пить чай.
— Мам, Ленке вообще-то пить воду сегодня уже нельзя. Ей чашку не надо.
Почему-то мне всегда казалось, что я не люблю мужчин, которые знают, сколько варить макароны, замечают, плотно ли я покушала за завтраком и чем мне заедать рыбу горячего копчения — мороженым или фесталом.
— Толик, ты настолько очарован своей беременной невестой, что забыл, что твоя мама не любит подавать на стол. Давайте, детки, кто какую чашку себе хочет выбрать — вот, — будущая свекровь распахнула дверцы углового буфета, набитого как попало красивыми разномастными чашками.
— Как у нас было на даче… — протянула наивная Варя. — Мама такой же шкаф нарисовала, и ей сделали. И чашки тоже у нас разные…
— Да, невероятно, — пришлось согласиться мне.
— Ужас, — высказался и Толя. — И там, и здесь. Там я, правда, не был, не видел, но наслышан…
— Вас что-то смущает, Леночка?
Я посмотрела на Толю.
— Я не знала, что мы так похожи…
Мама Анатолия Виноградова тоже посмотрела на него.
— Ну так ведь это не мои и не ваши проблемы, а его. В конце концов, он же не мне предложил руку и сердце, а вам.
Толя Виноградов смотрел на нас во все глаза.
— Кто на кого? Ленка — на тебя, мам? Да вы что? Это она, может, сейчас похожа, ходит аккуратно, из-за живота… Да ты и ходишь не так…
Мы с моей будущей свекровью засмеялись.
— У Ленки нос такой… А у тебя лоб… — Толя всерьез, как в первый раз, рассматривал мать и меня.
— Вот такой, да?.. — подсказала его мать. — Ну, за встречу выпьем? Или ограничимся остроумными замечаниями и чайком?
— Да выпьем мам, конечно, раз у нас так все весело… Похожи, ну надо же… — он покачал головой. — Варя, иди ко мне поближе.
Я краем глаза взглянула на Варю, та молча села рядом с Толей. Чуть посидела и прислонилась к нему плечом.
— Вот вы с девочкой пришли… — заметила Толина мама, разлив всем темно-красного вина. — А то бы я вам кое-что про Толю сказала. Важное.
— Скажи, мам, — предложил Толя. — Лучше сразу. А я выпью вина и с Варей обойду твою квартиру, покажу ей что-нибудь редкое…
— Толя не говорил вам, что его папа был очень крупным дипломатом?
— Вскользь…
Если бы его мама знала, что до спокойных рассказов о родственниках мы еще даже не дошли… Хотя говорили с утра до вечера. И с вечера до утра. Я даже не представляла, что так много тем на свете можно обсуждать с мужчиной. Что кому-то может быть интересно, красилась ли я в десятом классе, о чем написала первую статью, зачем стала учить французский язык и почему Варю назвала Варей…
— Так вот, Леночка, если вкратце, то мой Толя, а теперь, очевидно, ваш Толя — сыч.
— Нет! — вырвалось у меня сразу.
— Как это — «нет», когда — «да»? Да, да! Это все, что я хотела вам сказать. Имейте это в виду, смиряйтесь с этим, или боритесь, если вам себя и его не жалко, но это так. Он не любит бурных застолий, он предпочитает запереться в комнате и читать, он, увы, очень любит себя… И вообще он ничьим никогда не будет именно по этой причине. Он был моим лет до пяти, наверное. А потом стал — сам. Что такое, Лена? Толя, я что-то не так сказала?
Я понимала, что глупее всего было прийти к его матери и плакать. Я этого — того, что она сейчас мне сказала — не знала, не успела узнать и понять. Мы, действительно, знали друг друга слишком мало.
Наверное, мы поспешили. Второго сыча я просто не смогу пережить. Я слишком хорошо знаю, что это такое. Молчаливые вечера. Значит, все разговоры — это медовый месяц, ведь и Саша Виноградов звонил мне в первый год нашего знакомства каждый вечер. Ложился спать и набирал мой номер. Не для того, чтобы сказать: «спокойной ночи», а для приятных бесед. Правда, в отношении Саши у меня с годами возникли некоторые сомнения, вернее, в отношении истинных целей его ночных звонков… Но это было уже позже. Когда росла и мешала удовольствиям ненужная Варя, болтающаяся между мной, ненужной, и нужным нам обеим, но совершенно недоступным для общения сычом. Жизнь по его программе, потому что есть только его желания, его биоритмы, его гости, его покупки, его болезни и внезапные увлечения. В этом можно раствориться до полной потери себя. Что я и собиралась сделать, готовясь жить под одной крышей с Александром Виноградовым.
У Виноградова № 1 было два известных мне состояния — зеленой тоски и тоски светлой. Несчастный человек, он делал несчастным всех, кто попадал в сферу его любви. Не любить его, если он любит тебя — было невозможно, почти невозможно. А полюбив, ты становишься рабом его плавных и резких переходов из одного состояния в другое — из светлого в зеленое и обратно.
