Джоджо Мойес - Корабль невест
Могут возникнуть дополнительные острые моменты, сказал лектор, так как женщины прибыли из совершенно другой страны. Не приходится сомневаться, что они испытают на себе некоторое давление, независимо от того, насколько тепло их встретит новая родня. Возможно, девушки обретут друга в семейном кругу. Но в любом случае им стоит обменяться адресами с невестами, с которыми успели подружиться на корабле, чтобы было с кем обсудить возникшие проблемы.
С течением времени они могут обнаружить, что их мужья стали грубить и выходить из себя. Не судите их слишком строго, а лучше сядьте и подумайте о том, что, может быть, причина раздражения кроется в чем-то ином. Может быть, на вашего мужа давит груз воспоминаний, которые он не хочет взваливать на ваши слабые плечи. Не спешите огрызаться, лучше подумайте о себе и о том, что сделал ваш муж на службе родины. У нас в Англии есть хорошее выражение. Тут лектор сделал паузу и обвел многозначительным взглядом аудиторию. «Стиснуть зубы». Что означает настоящий английский характер, благодаря которому наша империя и стала такой сильной. И очень советую вам почаще вспоминать об этом.
Адъютант капитана морской пехоты уже во второй раз подал ему знак помочь убрать офицерскую кают-компанию. И только слова Джонса «Давай, приятель, пошевеливайся» вывели Найкола из задумчивости.
Офицеры только что откушали и теперь собирались пойти выкурить трубку или почитать письма и старые газеты. Во время ланча все то и дело шутили насчет состояния двигателей «Виктории» и гадали, протянут ли они до Плимута. Еще одна шутка, уже менее пристойная, касалась трех рядовых, которым сообщили, что им надлежит предстать перед комиссией Адмиралтейства для решения вопроса о присвоении им офицерского звания, и возможных ответов на вопросы одного из них, обладавшего интеллектом и упрямством осла.
— Ты что, спишь на ходу, приятель? — Джонс буквально впихнул его в предбанник кают-компании. — Пока они произносили тосты, старпом не спускал с тебя глаз. Ты стоял там точно мешок с картошкой. В какой-то момент мне даже показалось, что еще немножко — и ты засунешь руки в свои чертовы карманы.
Найкол не знал, что сказать. Стоять руки по швам во время провозглашения тостов было для него на уровне рефлекса. Так же, как начищать до блеска ботинки или совершать обходы вне очереди. Но последнее время с его чувством ответственности стали происходить странные вещи.
Он уже представлял себе, как она сойдет с корабля, а он за ней следом. А во время ланча позволил себе предаться мечтам о том, чтобы ее муж прислал ей «НЕ ЖДУ НЕ ПРИЕЗЖАЙ», но затем страшно ругал себя за то, что желает навлечь позор на ее голову.
Но он ничего не мог с собой поделать. Всякий раз, как он закрывал глаза, Найкол видел ее слегка замкнутое лицо. Мимолетную, но ослепительную улыбку, которой она наградила его во время танца. Ее тонкую талию, которую он обнимал, легкие пальцы на его плече.
Интересно, кто ее муж? Рассказала ли она ему о своем прошлом? И что еще хуже, не является ли муж частью того самого прошлого? Но не было абсолютно никакой возможности спросить ее об этом, поскольку тогда она могла бы решить, будто он — как и все остальные — уже успел вынести ей свой вердикт. Вправе ли он задавать подобные вопросы?
Он пытался покрепче зажмурить глаза, чтобы прогнать непрошеные образы. В его кубрике моряки, привычные к визитам демонов войны, старательно обходили его стороной. Демоны эти время от времени возвращались, чтобы хорошенько помучить человека, гудели в ухо, выносили мозг, окутывали черной пеленой. А что, если сказать ей? Открыть свои чувства. Объяснить, что ему надо просто спустить пар. Ей не придется ничего делать в ответ.
Но он прекрасно понимал, что даже если и подберет нужные слова, то никогда не осмелится произнести их вслух. Она уже нашла свое будущее, обрела некоторую стабильность. И он не имеет никакого права ей мешать.
Прошлой ночью он смотрел на созвездия, что в свое время так привлекали его, и проклинал неудачное расположение планет, из-за которого их жизненные пути не пересеклись тогда, когда они оба еще были свободны. И разве ее муж способен на столь образное мышление? А может, просто его, Найкола, эгоистичное внутреннее «я» хочет, чтобы он выступил в роли ее спасителя, тем самым притупив собственное чувство вины?
И это снизошедшее на него откровение внезапно привело к решению поменяться с Эмметтом сменами, чтобы следующие несколько дней быть от нее подальше.
Теперь его волновало уже не ее прошлое, а то, как она сумела вырваться.
«Старший матрос все еще лежал в своей треклятой постели и в десять, и в одиннадцать утра. Эх, надо было слышать нашего капитана! „Любая из этих треклятых девчонок внизу и то больше достойна звания старшего матроса, чем ты!“ А ты разве не знаешь, где он был? Старшина корабельной полиции считает, что в лазарете с американцем. Исследовал целительные свойства… алкоголя».
Раздался врыв смеха. Он посмотрел на портрет короля, занимавший почетное место на стене, и, встав рядом с Джонсом, приготовился убирать кают-компанию. Через четыре дня после того, как он отправил телеграмму, ему пришла ответная радиограмма. Только слово «Спасибо!» — и все. Но, увидев многозначительный знак восклицания, он невольно вздрогнул.
Когда Маргарет открыла дверь, собака неожиданно завыла. Маргарет тут же зажала ей пасть и шагнула к койке, приговаривая:
— Ш-ш-ш, Моди! Успокойся сейчас же! — Собака дважды тявкнула, и Маргарет с трудом преодолела желание отшлепать ее как следует. — Немедленно заткнись! — прикрикнула на нее девушка, не сводя испуганных глаз с двери. — Да будет тебе, успокойся, — прошептала Маргарет, и собака свернулась тугим клубочком на койке.
Маргарет виновато посмотрела на часы, гадая, когда ей удастся выгулять бедное животное. За это время Мод Гонн уже пару раз пыталась убежать. Совсем как Джо-младший, подумала Маргарет. На Моди тоже плохо действует замкнутое пространство.
— Ну ладно, потерпи немножко, — сказала она. — Совсем недолго осталось, обещаю.
И только сейчас она вдруг поняла, что в каюте еще кто-то есть.
Эвис неподвижно лежала на койке, лицом к стене, в позе эмбриона.
Маргарет уставилась на нее во все глаза, а собака тем временем соскочила на пол и принялась скрести когтями дверь. Получается, прикинула Маргарет, что Эвис уже четвертый день так лежит. В тех редких случаях, когда Эвис вставала с постели, чтобы поесть, она без разбору съедала все, что лежало на тарелке, и сразу уходила. Морская болезнь, отвечала она на расспросы. Но море было абсолютно спокойным.
Маргарет шагнула вперед и наклонилась над скрюченной фигурой Эвис, словно пытаясь найти разгадку в выражении ее лица. Однажды она пыталась такое сделать, будучи уверенной, что Эвис спит. Нагнулась к ее койке и испуганно отпрянула, увидев, что та лежит с открытыми глазами. Маргарет даже собралась было поговорить с Фрэнсис: а что, если Эвис серьезно заболела и нуждается в медицинской помощи? Но они до сих пор были на ножах, и Маргарет решила, что это будет некорректно по отношении к ним обеим.
А кроме того, Фрэнсис редко бывала в каюте. По каким-то непонятным для всех причинам она теперь помогала в лазарете, тем более что доктор Даксбери с восторгом возложил на себя обязанности организатора финала конкурса красоты. Более того, Фрэнсис каждый день исчезала на несколько часов, не удосужившись объяснить куда и зачем. По идее, Маргарет должна была бы радоваться, что Фрэнсис немного оправилась, но ей ужасно не хватало общества подруги. В одиночестве в голову лезли всякие глупые мысли. А ведь папа был абсолютно прав, когда говорил, что слишком много думать вредно.
— Эвис! — прошептала она. — Ты не спишь?
Та ответила только со второго раза.
— Не сплю, — сказала она.
Маргарет неловко топталась посреди каюты, на время даже забыв о переживаниях по поводу своего деформировавшегося тела. Она отчаянно пыталась сообразить, что лучше сделать.
— Может, тебе что-нибудь… принести?
— Нет.
Мертвая тишина в каюте угнетала Маргарет. Вот мама наверняка знала бы, как поступать в подобных случаях, думала она. Мама подошла бы к Эвис, по-матерински обняла бы ее и сказала уверенным тоном: «Ну, давай выкладывай, что случилось!» И Эвис непременно поведала бы ей о своих тревогах, или о проблемах со здоровьем, или о тоске по дому, или о чем-то еще, что камнем лежит у нее на сердце.
Но вот только мамы здесь не было. А для Маргарет обнять Эвис было так же нереально, как, например, вплавь добраться до этой чертовой Англии.
— Если хочешь, я принесу тебе чашечку чая, — предприняла она следующую попытку.
Эвис не ответила.
Маргарет почти час пролежала на кровати с журналом в руках. Она боялась оставить и Эвис, и собаку, которая наверняка не сможет сидеть смирно.
