Джоджо Мойес - Корабль невест
Когда матрос объявил о ее приходе, она возникла в дверях, сжимая в руках сумочку, а затем так и осталась там стоять. Он уже во второй раз видел ее вблизи, и ее внешность снова поразила его. Если бы не строгая манера поведения, девушка была бы совершенно неотразимой. Она явно предпочитала держаться в тени, и теперь, заглянув в ее личное дело, капитан Хайфилд понял почему.
Он жестом предложил ей сесть. Несколько минут он внимательно изучал пол, не зная, как подступиться к предмету разговора, и первый раз в жизни жалея, что не может на время передать кому-нибудь свое звание капитана. Дисциплинарные вопросы с членами экипажа решались достаточно просто, по обкатанной процедуре, ну и в случае необходимости всегда можно было устроить им разнос. Но женщины — это совсем другое дело, раздраженно думал он, остро ощущая ее присутствие, присутствие всех женщин, что были здесь до нее. Вместе с тоннами багажа они захватили на борт все свои проблемы, а вдобавок создали новые, заставляя чувствовать себя без вины виноватым только потому, что ты неукоснительно следуешь правилам.
Он услышал, как по громкой связи прозвучала команда «Вольно!». Значит, морякам пора идти в столовую. Он подождал, пока все стихнет.
— Вы знаете, по какому поводу я вызвал вас к себе? — спросил он.
Она не ответила. Просто моргала распахнутыми глазами, словно возлагая на него все бремя ответственности.
Ну давай, не тушуйся, старина, говорил он себе. Не тяни резину. Покончи поскорей со всем этим — и сможешь с чистой совестью опрокинуть стаканчик.
— До моего сведения дошло, что несколько дней назад вы стали участницей произошедшего внизу инцидента. И в процессе рассмотрения дела мне стали известны вещи, вызвавшие у меня… некоторое беспокойство.
О том, что произошло, ему доложил Ренник еще накануне вечером. К Реннику подошел один из кочегаров, шепнул на ушко о котле с неприятностями, который вовсю кипит и булькает, а еще о разговорах, что идут о той девушке. Ренник, естественно, тут же сообщил Хайфилду: ведь кочегар явно хотел через стюарда донести информацию до капитана.
— Это касается вас… Одним словом, вашей жизни до того, как вы оказались на борту моего корабля. Боюсь, я обязан поднять этот неприятный для вас вопрос. Ради блага своих людей и поддержания дисциплины на корабле я должен знать, соответствуют ли данные… данные слухи действительности. — (Она промолчала.) — Могу ли я расценить ваше молчание как знак согласия?
Когда она не ответила уже в третий раз, капитан почувствовал себя крайне неловко. Что, вдобавок к плохому самочувствию, переполнило чашу его терпения. Он встал, возможно, чтобы казаться внушительнее, и обошел вокруг письменного стола.
— Я вовсе не хочу подвергать вас гонениям, мисс…
— Миссис, — поправила она капитана. — Миссис Маккензи.
— Но закон есть закон, и при подобном положении вещей я не могу позволить женщине… вашего сорта путешествовать на корабле, где полно мужчин.
— Моего сорта.
— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Держать взаперти такое количество женщин уже достаточно сложно. Я изучил подробности вашего… вашего дела и считаю, что ваше присутствие на корабле может дестабилизировать его работу.
Одному Богу известно, что скажет губернатор Гибралтара, если узнает о такой пассажирке. Не говоря уже о его супруге. Они только-только успели прийти в себя после инцидента с немецкими военнопленными.
Она долго рассматривала носки своих туфель. Затем подняла голову:
— Капитан Хайфилд, вы что, собираетесь ссадить меня с корабля? — Ее голос звучал тихо и очень спокойно.
Когда она это сказала, он сразу почувствовал облегчение.
— Простите, — ответил он. — Боюсь, у меня просто нет другого выхода.
Она явно о чем-то напряженно думала. Судя по ее поведению, его слова ее не слишком удивили. Но в прищуренных глазах сквозило презрение.
А вот этого он как раз меньше всего ожидал. Возможно, приступа гнева. Истерики, как и у тех двух бедняжек. Именно на этот случай капитан оставил матроса дежурить под дверью.
— Вы вправе что-нибудь сказать, — произнес капитан, когда молчание уже начало угнетать его. — Я имею в виду, в свое оправдание.
В разговоре снова возникла длинная пауза. Затем она сложила руки на коленях:
— Значит, в свое оправдание… Я сиделка. А если точнее, медицинская сестра. Я четыре с половиной года проработала медсестрой. За это время я выходила несколько тысяч мужчин, а некоторым из них спасла жизнь.
— Это замечательно… что вы сумели…
— Стать достойным членом общества? — Ее тон сделался резким.
— Я совсем не то…
— Но ведь я им не стала, разве нет? Потому что мне никогда не позволят забыть мое так называемое прошлое. Даже когда его отделяет от меня несколько тысяч миль.
— Я совсем не то хотел сказать…
Она посмотрела ему прямо в глаза. И, как ему показалось, расправила плечи.
— Капитан, я прекрасно понимаю, что именно вы хотели сказать. Что в моем случае послужной список не имеет никакого значения. Как и большинство тех, кто находится на вашем корабле, вы предпочитаете судить обо мне, основываясь исключительно на слухах. Ну и соответствующим образом поступать. — Она разгладила брюки на коленях и сделала глубокий вдох, явно пытаясь взять себя в руки. — Капитан Хайфилд, вы не дали мне договорить, а я хотела сказать следующее. Так вот, за время службы я выходила несколько тысяч мужчин, причем некоторые из них пострадали не только физически, но и морально. Некоторые из них были моими врагами. Большинство из них находились между жизнью и смертью. Но ни один из них, — сделала она паузу, — ни один из них не проявил ко мне такого вопиющего неуважения, какое вы только что изволили продемонстрировать, капитан.
Он не ожидал, что она настолько владеет собой. И настолько аргументированно излагает свою точку зрения.
А еще он не ожидал, что окажется в роли обвиняемого.
— Послушайте, — примирительно начал он. — Я не могу делать вид, будто ничего о вас не знаю.
— Нет, конечно. Так же как, очевидно, и я. Но я пытаюсь вести общественно полезную жизнь и стараться не думать о вещах, которые не в состоянии изменить.
В комнате повисла напряженная тишина. Капитан лихорадочно искал выход из нештатной ситуации. За дверью кто-то приглушенно переговаривался, и он понизил голос, пытаясь отыскать способ с честью выйти из сложившегося положения.
— Послушайте, вы, наверное, хотите сказать, что ни в чем не виноваты, да? Что вы, возможно, даже в некотором роде жертва?
Если она начнет его умолять, пообещает, что в дальнейшем ее поведение будет образцовым, тогда, быть может…
— Я хочу сказать, что в любом случае это не ваше дело. — Костяшки ее пальцев побелели от едва сдерживаемых эмоций. — Единственное, что вас касается, капитан, — это моя работа медсестрой, которая, как вам должно быть известно из списка пассажиров, а также из моего послужного списка, если бы вы взяли на себя труд его изучить, состоит в уходе за больными. Мой статус замужней женщины и мое поведение на борту вашего корабля, а оно — и вы это знаете — соответствует всем вашим требованиям о соблюдении внешних приличий.
Ее голос неожиданно окреп. Бледные мочки ушей порозовели — единственное свидетельство того, что она начинает терять терпение.
И капитан, к своему удивлению, обнаружил, что из них двоих именно он почему-то чувствует себя виноватым.
Он посмотрел на бумаги, регламентирующие процедуры высадки невест на берег.
«Ссадите ее в Порт-Саиде, — посоветовала ему дама из австралийского Красного Креста. — Возможно, ей придется немного подождать судна, идущего обратно. И опять же, как правило, большинство из них исчезает в Египте». И это ее «из них» прозвучало с нескрываемым презрением.
Боже, угораздило же попасть в такую передрягу! В такую треклятую передрягу! Он уже сто раз пожалел, что затеял этот разговор, создав кучу проблем на свою голову. Но система уже начала работать. И у него были связаны руки.
Словно прочитав его мысли, она резко поднялась со стула. Ее гладко зачесанные назад волосы еще больше подчеркивали высокие, почти славянские, скулы и тени под глазами. Капитан невольно задался вопросом, не вздумает ли она наброситься на него, как та малышка, но сразу устыдился подобных мыслей.
— Послушайте, миссис Маккензи, я…
— Я понимаю. Вы хотите, чтобы я покинула корабль.
Он мучительно искал нужные слова — слова, говорившие о том, что он сожалеет, но долг превыше всего.
И вот уже у самой двери она внезапно повернулась и спросила:
— А вы не хотите, чтобы я осмотрела вашу ногу? — (Капитан поперхнулся и удивленно заморгал.) — Я заметила, что вы хромаете. Когда вам казалось, что вас никто не видит. Возможно, вы также в курсе, что ночью я обычно сидела на полетной палубе.
