Михаил Гиголашвили - Захват Московии
И постепенно слова стали разливаться по сухой голове, а я отдышался, как после гонки. Вдруг в сумке зазвонил телефон. Я вытащил, посмотрел — номера нет. Что делать? Брать-взять? Раз кто-то звонит мне, значит, знает мой номер — куда денешься? Я обреченно нажал на кнопку…
Это был полковник, но по его тону и первым словам я понял, что он еще ничего не знает про узбека.
— Привет, геноссе Фредя! Как отдыхаете? Что делаете?
— Так… По-маленькому… Гуляю… В Третьяковке… картины…
— Да? А я не знал, что в музеях самосвалы ездят, — иронично сказала трубка.
Я с тоской проводил глазами некстати проехавший автобус:
— Я у окна… Воздух дышаю… Воздух вдыхаю…
— Ну-ну, не простудитесь…
— А вы как? — собирался я с силами, думая о том, что даже если он сейчас ничего не знает, то скоро узнает: гостиница — в его кормушке, и не лучше ли ему всё прямо сейчас и рассказать, я же не виноват?.. Явка с неповинной! Ничего не делал… не виноват никак… Но прибой этих мыслей тут же отступал, шипя: «Нет, молчать… молчать… сбежать, как фон Штаден… мама говорила, он через север бежал… там город Божеск… нет, Ангельск… деньги дать… на судно сесть… шхуна…» А зато другой Штаден столько плакал и молил дикарей, что его помиловали, — может, и тут так будет? Надо только всё честно сказать-рассказать? Доплакаться и домолиться?.. Они же не люди-людоеды?..
Сквозь ворох этих мыслей я уловил, что полковник говорит, что его маме плохо, 98 лет, мама просит приехать, но он не может ехать туда, нанял сиделку, фельдшерицу, и как это тяжело, когда родители стареют, — когда умер отец, он вообще был на задании в Киргизии…
— Скорбно! И вы? Ездить не можете? — из вежливости спросил я, думая, что, если б он сейчас уехал к маме и оставил меня в покое, было бы лучше всего.
— Куда я поеду? Я же вам говорил. Невозможно мне туда ехать. Есть причины, всякие, веские…
Понятно, много весят, большой вес… И он в врасплохе… в расплохости… плохо всё… И я посоветовал:
— А вы так… тайно… как Сусан Иванин…
Трубка молчала, меня как бы рассматривая. Я тоже внимательно слушал молчание, но ничего не понимал и, глядя на свои ноги, думал, что первым делом надо купить туфли, брюки, куртку — не поедет же Фредя в поезде и в самолёте в пижамных брюках и тапочках! Но где купить?.. Одежду москвичи покупают в магазинах «Гастроном»… нет, «Универсам»… всюду таблички с ценами, нельзя курить… Как он назывался, этот большой магазин?… МГУ?.. Нет, кажется, ГМУ…
— Нам надо встретиться, Фредя. Вы все наши разговоры помните?
— Конечно. Я готов… для услуг…
— Вы когда летите?
Хоть я и ждал этого прямого вопроса, но не был готов к ответу и начал шнуровать какую-то чужань:
— Паспорт посмотреть… С собой нет… Билет и паспорт вместе. Кажется, скоро… Или послезавтра, или еще потом… один день дальше…
— Нормальный человек знает, когда он уезжает… Ну, ваш германский адрес я знаю, так что… сами понимаете…
— Понимаю…
Тут проехали два ярких двухэтажных автобуса — туристы смотрели сверху, из укрытия, в чёрных очках, надежно защищенные, довольные… «Немцы, фашисты поехали!» — с отчаянием подумал я, провожая их завистливым взглядом: вот они едут, свободные, увидят Князь-Пушку и уедут, а мне еще тут… метелиться кур знает сколько… Почему не взял турпутёвку, как советовал папа?.. Поехал бы с экскурсиями… И Князь-Пушка… И Государь-Колокол… Нет, один… страну посмотреть изнутри… в Австралии один по бушу ходил… ничего не боюсь, себя проверить… тут кенгуру другие… Нет, тут не Австралия, тут без гида не идёт! Да и с гидом не очень, надо ухо остро поддерживать…
— Отойдите от окна, плохо слышно! — приказала трубка.
Но я нашёлся:
— В музее нельзя громко разговаривать! — на это полковник уже зло ответил:
— В музеях нельзя открывать окна!.. Ладно, ваше дело, хотите по блядям шляться — шляйтесь, только сифон не подхватите… Сегодня у меня совещание… Давайте завтра днём, часиков в час-два, будьте готовы, я заеду за вами в гостиницу! Сделаем прощальный шарапи! — решил голос.
— Всегда приготов… ошарапи… давайте… — ответил я, думая, что в эту гостиницу я в жизни не вернусь; но не начинать же с ним сейчас перетёрки — в гостинице нет надо, встретимся в другом месте… а где? — у Мавзолея, что ли, где Сталин вместо Ленина лежит-полёживает?.. Да и как, если он узнает об узбеке?.. А он узнает, это его кормушка. Наци нет, иди и докажи, что не ты узбека убил!.. Жив он или нет — тоже вопрос.
Трубка, напомнив, что «завтра, в час-два ждите», отключилась.
Я бросил её в сумку и стал ворошить вещи, исподтишка оглядываясь, нет ли хваталова, и боясь, что полковник поставит меня в полный розыск. Идти на встречу с ним?.. Нет, не отвечать на звонки — и всё. Или сейчас же уехать в московский аэропорт?.. Но в таком виде… Там милиция, быск, быск, обыск… И, может, я уже в картотеке? Говорил же полковник — «вы в картотеке», «как поставили, так и снимем»…
Какой же выход? Идти к ним сдаваться? Явка с неповинной — не виноват, не повиноват, ни перевиноват?.. Это тоже такие хитрые слова — «виноват», «виновен», «повинен», иди разберись!.. Скажут — «не виноват, но виновен» — и всё, тюрьма… Нет! Надо уехать на поезде! Или на пароходе, как фон Штаден, который дал взятку шкиперу и на шхуне из Ангельска попал в Амстердам, потом спустился в Вогезы, в Люцельштейн, к сумасшедшему богачу пфальцграфу Вельденскому, потому что тот (как говорили в Амстердаме знакомые торговцы пушниной) помешался на проекте захвата Московии с целью сделать её своей провинцией и поэтому собирал вокруг себя, кормил-поил всех, что-либо знавших об этой загадочной стране, а фон Штаден много чего знал и тоже (после всего, что видел и слышал) пришёл к убеждению, что для всех будет лучше, если Московия станет провинцией Австрии или Эльзас-Лотарингии, тогда всё там уладится… Пошли же когда-то они к врагам: «Приходите, правьте, сами не можем справиться»! Хотя если варяги не справились, то Австрия — и подавно…
Тут я вспомнил, что должны быть где-то ещё десять 20-евровых, вторая фифти от поделенной пятьсотеврейной… Но в сумке найти их не смог, зато обнаружил свой дневник. И четыре сирени по 500, тут, в паспорте, вместе с билетом, а вот где эти двадцатки?.. И двадцаток нет, и двух сиреней!..
Некстати всплыло, что полковник в ресторане говорил, будто бы грузины ведут счёт двадцатками — почему? — а потому, объяснил он в шутку, что настоящий грузин меньше 20 бутылок вина не выпьет и меньше 20 женщин не удовлетворит!.. Мы посмеялись, но я ему всё-таки напомнил, что у русских слово «деньги» имеют только множественную форму, а это уже многое говорит о народном менталитете. (На это мое внимание обратил Хорстович, которому кто-то в Москве сказал, что «деньги» во множественном числе употребляют только русские и еще где-то в Африке — в королевстве Мауруру, кажется, где основным платёжным средством служат пустые консервные банки, и все три имеющиеся трактора с прицепом день и ночь с грохотом собирают с населения гремящие налоги и шумно свозят их к одноэтажному дворцу, где под заветной пальмой сидит князь-король и лично всё считает и проверяет, и не дай аллах-господь-боже-мой сборщикам украсть пару жестянок! — суд бывает быстр и вкусен: на вертел — и в печь! Что может быть лучше — сам, румяный, на печи, а враг румянится в печи!)
Помнится, на это полковник ответил, что не надо удивляться множественному числу — чего еще можно ожидать от вечно нищего и голодного народа, для которого деньги — миф, а само слово «богатство», «богатый», «богач» — одного корня со словом «бог», чего тоже нет ни в каких языках, и куда уж большее обожествление, чем у русских. Таков их бог: богатых он любит, а бедных ненавидит… Но на самом деле, объяснил потом полковник, слово «деньги» произошло, как и всё у русских, от татаро-монгольского «тенге», до сих употребляемого в Азии, на что я возразил, что моя версия — иная: «деньги» произошли от слова «день»: когда деньги есть, то светло, как днём, а когда нет — то темно, как ночью, безденежье — это без день-дня…
«Охохохохоюшки!» — проступил стон души. Теперь и у меня глаза стали, наверно, как у той официантки… О-е!..
«Надо ехать к Самумычу, с его помощью одеться, у него около метро всё есть», — пришла твёрдая мысль. Но как? У кого будет сдача с 500-евровой?.. А если поймать такси, подъехать к ларьку, взять старика из киоска, с ним разменять эти проклятые пятьсотки — да хотя бы у головоногого в вонючем пункте — и расплатиться с таксистом?..
«Ja, das ist richtig»[82]. А в гостиницу мне никак нельзя. И с полковником встречаться — тоже. Меня уже, наверно, ищут… Если узбек мёртвый, никто не докажет, что это не я его из окна выбросил. А зачем мне было это делать? А это второй вопрос. Какой-нибудь волос найдут. Или ещё что. А если жив? Наверно, скажет, как было дело… А если он в коме?.. Жди тогда, когда он проснётся и скажет, что не ты его убил… может, и не вспомнит… Женщина кричала: «Рот разрезан»… Что это, Средние века, базилевсы с ложками, глаза ковырять?..
