Михаил Гиголашвили - Захват Московии
И Алка довольна: Рабиновича пока не цап-царап, но стабильный заработок есть — в Москве у мужиков, слава богу, стоит хорошо, потому что бабло есть. («Когда у мужика бабла нет, у него и бобовина стоит плохо, не до того ему, мозги проблемами заняты», — объяснила, с чем я был не согласен и привёл в пример Африку, где бабла нет, а у всех стоит. «Так это от беспросвета, другая крайность», — терпеливо пояснила она.) Даже откладывать получается, и сестре-мученице иногда посылать. Даже дядь-Колю она не забывает — то детского питания ящик отправит с проводницей, то памперсы передаст с оказией, ему много не нужно… А Стоян — для удовольствия бычок, как скажет: «Лягай в ляглоту!»[76] — так «аж сердце малофьей омывается». Такие ля-ля-тополя…
Мобильник заряжен. Я отсоединил его. Голод беспокоил всё сильнее. Время шло к полудню. Надо посмотреть, осмотреться. Я подошел к окну, чтобы узнать, какая погода в столице и как одеты пешеходы на широких улицах Москвы.
И вдруг увидел, как через улицу, на зелёный свет, медленным шагом переходит — и идёт к гостинице — Исидор в кожаном плаще и фуражке. За ним Фрол и какой-то боец в чёрном ведут (даже тащат) под руки маленького тёмного субъекта. Фрол несёт в другой руке что-то вроде плаката.
Их не хватало! Только предупреждал злой голос, что третьих не должно быть, а тут — целых сколько?!
Я отбежал от окна. Что делать? Не открывать? Но портье знает, что я дома! Может быть, портье их не впустит?.. Или позвонит мне — к вам пришли — а я спущусь и отдам им их рюкзак с листовками: «Извините, в номер пригласить не могу, у меня дама»… И они уйдут, что же еще, не будут же ломиться в номер?.. Они хотят свои вещи, вот и всё. Всё в порядке!
Но что-то настойчиво выкрикивало во мне, что ничего не в порядке. Кого они ведут? Что им надо? Я не знал, что делать. Убежать? Но куда и как? Они уже внизу. Я — в пижамных брюках, тапочках, майке. Не успею никуда. Хоть бы их задержал портье!..
Я приоткрыл дверь в надежде услышать снизу перебранку. Но вместо этого услышал тишину, а потом шаги по черной лестнице, в обход лифта. Вот они появились в коридоре. Первым шагал Исидор, как заведенный. Фрол и другой тип тащили какого-то маленького монголоида с ссадинами на скулах, он вырывался:
— Киюта ити?.. Чито? — на что Фрол говорил ему:
— Молчи, чурятина, пока жив, — а второй боец тащил молча, и вдруг, так же молча, дал монголу с размаху по уху, отчего его приплюснутая голова отлетела на плечо, что-то хряснуло, а он смолк, испуганно озираясь, как птица.
— Салют, господин бакалавр! — сказал Исидор и вошел в не открытую мной дверь; за ним ввалились эти трое.
Фрол, оставив монгола, закрыл дверь на ключ:
— Чтоб не сбежал! — и возмущенно показал мне криво оторванную от ящика коричневую продолговатую картонку, где печатно было написано:
ОЧИН ХАРОШИ КУСНИ ПАМИДОРИ 100 рубли
— Видал, что делают? Мы шли к тебе листовки забрать, у нас сегодня в три акция на рынке, вот радикалы подготовили. — Фрол кивнул на черного типа (тот, с надвинутой на лоб шапочкой, в это время обыскивал дергавшегося, как курица, монгола с кустишками щетинок на лице). — Идём, видим — этот чуркан стоит, помидоры продает, под вот этой табличкой… — И Фрол хлопнул монгола по лицу картонкой. — Ну, томаты потоптали, вишь, грязь, — (ботинки у него и у радикала были в красных ошмётках), — а самого взяли в плен, чтобы штраф заплатил…
— Штраааф! Ты пооняяял? — тем противным тоном, что я ненавижу, сказал радикал.
— Киакой шитираф?… Я уше мента заплацивал…
— Пасть закрыл, я сказал! Штраааф!
Радикал силой усадил монгола на стул, дал ему по макушке. Он стоял над ним вплотную, почти упираясь в лицо ширинкой своих чёрных брюк со множеством карманов. Монгол клацнул зубами, щелочки глаз превратились в ниточки.
Это всё мне очень не понравилось, я решительно направился к Исидору:
— Знаете… здесь… уборки всякие… уже звонили… третьих лиц… — но Исидор рукой отстранил меня:
— Позвольте! Кто звонил? Портье? Внизу никого нет… — И добавил, помягче: — Да вы не переживайте. Ребята ему диктант дадут, он напишет, ошибки сосчитаем, он расплатится — и пойдет под свои нары, где он там обитает… И всё. Я ему сейчас объясню. Денис, оставь его! Дай картонку! — Исидор нагнулся над сидящим монголом — Ты меня понимаешь? По-русски говорить можешь?
— Ита…
— Ты откуда?
— Чито?
— Ну, из какого Каракалпакистана?
— Узбкстаны…
— Вот его козлиный паспорт. — Радикал Денис подал Исидору мятый паспорт (Фрол в это время вытряхивал его бумажник).
Исидор прочёл:
— Так… Усманов… Насрулла… О, слышали имечко — Насрулла!
— Та, я…
Фрол захохотал, повторяя:
— Ни фига себе — Насрулла!.. Срали, срали — и вот насрали. Как ты с таким именем живешь, чучачуркатая? — а Исидор показал узбеку картонку:
— Почему, Насрулла, ты тут по-русски неправильно написал? Ты понимаешь или нет — дети ходят, читают…
— Я — шито? Памдор кароши… — ошалело бормотал узбек.
— Помидор-то хороший, да вот ты плохой! — усмехнулся Исидор и обратился ко мне: — Нет, до чего дело дошло — недавно читаем в Питере на маршрутке надпись: «Иса Киевская», спрашиваем, куда это маршрутка идёт, а чучмек отвечает, что к собору… Это у них Исаакий — Иса Киевская… Что, наши дети должны расти рядом с исой киевской?..
Радикал потянул узбека за крученое малое ухо:
— Слушать, что говорят! Чего глаза выпучил, припизд! — (У самого радикала снизу на лицо, до носа, был накатан ворот свитера, сверху — шапочка по брови, а между этими чёрными полосами светилась тускло-холодная водянистая кашица злых бесцветных глаз.)
Исидор отстранил его:
— Погоди, Денис. Так негоже… Надо, чтоб человек понял свои ошибки, больше их не повторял.
Радикал напружинился, но отошел, стал ходить от кровати к стене:
— Да чего он поймет, засранец, чурбан с бархана?
Я не знал, куда деться. Любое насилие вызывает во мне дрожь и брезгливость. Сердце щемило. Краем глаза я видел, что Фрол что-то по-хозяйски раскладывает на столе. Между тем Исидор двумя длинными пальцами захватил кусок картона и показал его узбеку:
— Кто сие написал? Ты?
— Не знай чичас… атин… Ахмет, да…
— И ты стоишь под этим? И тебе не стыдно?
Узбек воздел к нему руки:
— Чито ститно, ва?.. Кароши памидор, кусни, да… Люти пакпают, да…
Фрол очистил место на столе, бросил несколько шариковых дешёвых ручек:
— Слушай, сруль, сюда: сейчас диктант писать будем.
— Чито? Тикитан? — дико открыл глаза узбеки повёл рукой: — Титрать?
— Да. Ошибка — штука.
— Понял, животное? Каждая ошибка — штука! — И радикал, неожиданно, издалека, где стоял, развернулся на одной ноге, а второй ударил узбека в грудь так, что тот полетел на пол вместе со стулом.
От неожиданности я вскрикнул в расплохе и хотел помочь узбеку, но Фрол поймал меня за руку:
— А ты садись, Фредя. Тоже пиши. Чтоб ему было стыдно… Вот, чуркан поганый, человек — немец, и то в сто раз лучше тебя наш великий язык знает и уважает!
Я дёрнулся:
— Да, но… Я ещё писал-написал… уже…
— Ничего, ещё напишешь…
Его рука жгла насквозь. И я, подчиняясь ей, сел. Радикал, подняв узбека вместе со стулом, усадил его:
— Сидеть, я сказааал, овощ! Почему по-русски не знаешь? Зачем сюда едешь? Нам мозги здесь засирать?
— Узбцки школ хатил… — забормотал узбек, но радикал ткнул его кулаком в шею:
— Никого не интересует, где и куда ты ходил. Делать, что прикажут, хайлом не щелкать, чебурек!
Но мне что делать? Всерьез они хотят, чтобы я писал диктант?.. И что, я тоже должен платить?.. Как я им заплачу? Покажу 500-евровые?.. Отнимут…
— Мне… Что делать? — обратился я к Исидору. — Писать? Я уже написал раньше… Как пить-есть писал…
Тот поправлял хвостик под фуражкой, оглядывая себя в зеркало:
— Напишите, вам же не трудно?.. Кстати, просмотрели баснеписи?
— Да, некоторые прочёл. Очень хорошо. Можно… Но…
— Об этом потом. Сейчас пишите. Возьмите ручку.
Я обескуражился, взял. И рука, и ручка дрожали. Радикал как ребенка придвинул узбека вместе со стулом вплотную к столу:
— Тоже ручкуууу взяяяял, я сказаааал, тухятина!
Фрол выдал мне листовку, повернув её чистой, глянцевой стороной. Узбек (из носа — струйки засохшей крови, на лице — ссадины) взял ручку, вздохнул и пробормотал что-то похожее на «алла», за что получил от радикала громкую затрещину. Это меня возмутило.
— Хватит! Что за звериные вещи? Как писать?.. Каждую минуту… бить… бить… что это, гестапо?.. — но радикал, не удостоив меня ответом, опять схватил узбека за ухо:
— Грамоту знаешь?
— Э… пилохо, та… умеу, та… так ну… узбецки школ хатил, та…
— Вот и пиши, что скажут! Ручкой по бумаге, а то я у тебя на жопе ножом напишу! Писать умеешь, чуча?
