Кевин Милн - Шаги навстречу
— Мистер Донор?
Врачи со «скорой» озадаченно переглядываются, но потом понимают, о чем она спрашивает.
— Да, в водительских правах указано, что он донор всех органов. Он весь ваш.
Донор?
Ради этого я и спускался вниз, на это я надеялся, только сейчас не хочу этого видеть.
Мертвое тело.
Глядя на простыню на проезжающей мимо каталке, я внезапно жалею, что пришел в реанимацию. Что хотел узнать, сколько людей умирает каждый день. Для меня это больше не имеет значения. Что касается меня, один — уже слишком много.
Особенно если этот один — моя сестра.
Или моя вторая сестра.
Глава 41
— Ты где был? — спрашиваю я Кейда, как только вхожу в палату. Я вспоминаю, что Энн спит, поэтому уже тише — но так же твердо — добавляю: — Отец пошел тебя искать. Тебе влетит, когда он вернется. Тебя не было больше часа.
— Я… кое-что искал.
По тому, как он это говорит, я понимаю, что это еще не конец.
— Что «кое-что»?
— Ты рассердишься.
— Обещаю, что нет.
— Можно сперва задать вопрос?
Я приглашаю его сесть рядом.
— Задавай.
— Ладно. Это Бог все решает и выбирает?
— Что решает и выбирает?
— Людей. Ну… кому жить, а кому умереть.
— Да… наверное, Бог. А почему ты спрашиваешь?
— Потому что ты всегда повторяешь, что жизнь несправедлива, а смерть человека — самая несправедливая вещь на свете. Но еще ты говоришь: что бы ни случилось, мы должны верить в Господа, потому что у него свои планы, о которых мы часто ничего не знаем. Поэтому… может быть, это не жизнь несправедлива? Может быть, это Бог несправедлив?
Его слова ударили меня, словно обухом по голове. Я прижимаю его крепче: как бы мне хотелось, чтобы ему не приходилось сталкиваться с несправедливостью в таком юном возрасте. Я так многое хочу ему сказать, но при взгляде на своих дочерей, неподвижно лежащих на кроватях, которые могут стать для них смертным одром, — слова застревают у меня в горле.
Словно вспышка молнии, в памяти оживает история, которую я рассказала детям об инженере, которому пришлось выбирать между собственным сыном и спасением целого поезда незнакомых людей. Проявив невероятное милосердие, он решил спасти поезд с чужими людьми, пожертвовав при этом собственным сыном. Когда воображение рисует эту картину, на меня снисходит удивительное умиротворение. Когда я первый раз рассказывала детям эту историю, была уверена, что никогда бы так не поступила — никогда бы не переключила стрелку, не направила бы поезд на своего ребенка, когда самой оставалось бы только беспомощно стоять и наблюдать. Но сейчас, когда я вижу, как обе мои дочери лежат рядом на кроватях, что изменилось? А что, если бы одна из них не лежала на кровати, а ехала бы в поезде, а вторая стояла на рельсах, и я знала: либо Энн, либо Бри должна умереть, чтобы жила вторая? Могла бы я сделать этот выбор? Как, скажите на милость, я могу выбирать, кому жить?
Или если бы в том поезде ехали не незнакомые мне люди? А если бы там была моя семья? А если бы в поезде ехали Делл, Кейд и Энн, а на рельсах стояла одна Бри?
Было бы невероятно тяжело… но выбор очевиден.
Сквозь слезы, которые опять наворачиваются на глаза, я говорю сыну:
— Я ошибалась, Кейд. Я все время ошибалась. Жизнь — справедлива, только иногда таковой не кажется. И Господь тоже справедлив, хотя должна признать, что ему приходится каждый день делать очень сложный выбор. — Я крепче прижимаю его к себе, пока он в конце концов ни начинает сопротивляться.
— Возможно, ты права, — произносит он. — Потому что он наконец нашел донора для Энн. — Он замолкает и вздыхает: — Но вряд ли семья этого парня считает, что жизнь справедлива.
Он садится прямо, разворачивается ко мне лицом.
— О чем ты говоришь?
— Я ходил вниз посмотреть, кого на «скорой» привезут в реанимацию. Я видел, как привезли мертвое тело и сказали, что он донор.
— А ты уверен, что они сказали «донор», а не «умерший»?
— Угу.
Мое волнение зашкаливает!
— Кейд, но это не значит, что любой донор органов окажется генетически подходящим для Энн.
— Но было бы круто, да?
Я смотрю на Энн, потом на Бри.
— Да. Круче не бывает. Но не теряй надежды, малыш.
— Знаю, мама. Но я почему-то уверен. После того как мертвого парня увезли, я поднялся наверх, проходил мимо медсестер, собравшихся у поста, и подслушал их разговоры. Кто-то упомянул имя Энн, сказали, что они получили подходящее сердце.
Я не могу дышать.
Если мой маленький пират разыгрывает меня, я никогда ему этого не прощу.
— Кейд, ты уверен?
Он кивает.
— Готов спорить, они придут с минуты на минуту.
Мое сердце подпрыгивает, когда через тридцать секунд открывается дверь. Только это не медсестра и не врач. Приходит Делл.
— Слава Богу, ты вернулся, — говорит он одновременно и взволнованно, и облегченно. Глаза горят. — Вы, ребята, никогда мне не поверите…
Мое лицо тут же становится мокрым от слез невероятного счастья.
— Нашли сердце, — говорю я.
— Откуда ты знаешь?
Я крепко-крепко прижимаю к себе Кейда.
— У меня свои источники информации.
Я перевожу взгляд с Делла на Энн, наконец на Бри — милую, драгоценную, переломанную Бри.
Теперь нам нужно еще одно чудо…
Глава 42
Я помню, как врач сидел на стуле у моей кровати, еще весной, когда впервые мне сообщили, что нужна пересадка. Он сказал, что страх — естественное чувство, что мне может быть даже неуютно от того, что в моей груди будет биться чужое сердце. Но он мне пообещал, не называя конкретных дат, что, как только у меня появится новое сердце, я не почувствую разницы.
Врач ошибался.
Когда три дня назад я пришла в себя после операции, первое, что ощутила, — это тяжесть. Не то чтобы тяжесть сердца. Весило оно столько же. Скорее тяжесть на душе: каждое биение сердце напоминало мне о том, что закончилась чья-то жизнь, а в моей жизни произошло что-то вроде перезагрузки.
Да, я чувствую себя иначе. Чувствую смирение и счастье, временами грусть и вину.
Только сегодня я узнала, что парню, который «отдал» мне свое сердце, было чуть больше двадцати. Ни жены, ни детей… Хотя бы это хорошо. Наверное. Он ехал на мотоцикле по какой-то проселочной дороге, когда машину, за рулем которой была девочка-подросток, занесло на дороге, и она сбила едущий впереди мотоцикл. По всей видимости, Кейд видел, как в больницу доставили обоих. Девушка еще в тяжелом состоянии, но ходят слухи, что она поправится.
