Джонатан Франзен - Поправки
Инид всегда мечтала иметь троих детей. Чем дольше природа отказывала ей в третьем, тем острее Инид завидовала соседкам. Беа Мейснер – а она толстая и гораздо глупее Инид! – обнималась с Чаком даже на людях; дважды в месяц Мейснеры приглашали няню и ездили на танцы. Каждый год в октябре Дейл Дриблет на годовщину свадьбы устраивал экзотический отпуск для своей Хони, ни разу не пропустил, и у всех многочисленных юных Дриблетов день рождения приходился на июль. Даже Эстер и Кёрби Рут на барбекю поглаживали друг другу изрядно оттопыренные задницы. Нежности этих супружеских пар пугали Инид и повергали в смущение. Умная, толковая девчонка, она сразу же перешла от глажки простынь и скатертей в пансионе своей мамы к глажке простынь и рубашек в доме Ламбертов, но в глазах каждой соседки Инид читала немой вопрос в том, главном, Ал хотя бы дает ей нечто особенное?
Как только новая беременность сделалась явной, появился и ответ на этот невысказанный вопрос. Изменения в ее теле служили неопровержимым доказательством, и Инид столь отчетливо воображала лестные выводы о своей интимной жизни, на которые эти изменения должны были натолкнута Беа, Эстер и Хони, что в скором времени и сама пришла к тем же выводам.
Беременность осчастливила Инид, вскружила ей голову, и она завела с Альфредом разговор на запретную тему. Нет, не о сексе конечно же, не о своей неудовлетворенности и его несправедливости. Но хватало и других тем, не менее опасных, и однажды утром Инид легкомысленно переступила черту и предложила купить акции некоей компании. Альфред ответил: фондовая биржа – штука опасная, лучше оставить ее богачам и праздным спекулянтам. Инид настаивала: акции этой компании все-таки стоит приобрести. Альфред ответил: «черный вторник» он и сейчас помнит, словно это было вчера. Инид настаивала: тем не менее акции надо купить. Альфред ответил: покупать акции этой компании было б крайне опрометчиво. Инид настаивала: давай все-таки купим. Альфред ответил: лишних денег в доме нет, и третий ребенок на подходе. Инид предложила занять денег. Альфред сказал «нет». Сказал «нет» громче обычного и поднялся из-за стола. Сказал «нет» так громко, что медное блюдо, висевшее на стене для украшения, загудело в ответ, и, не поцеловав жену, покинул дом на одиннадцать дней и десять ночей.
Кто бы мог подумать, что крошечная ошибка Инид изменит все?
В августе «Мидленд-Пасифик» назначила Альфреда помощником главного инженера (в его ведении находились пути и строения), и теперь его послали на Восток, инспектировать миля за милей «Эри-Белт-рейлроуд». Тамошнее начальство предоставляло инспектору для разъездов небольшие вагоны с бензиновым двигателем – они сворачивали на боковую ветку и замирали, словно жуки, когда мимо проносились динозавры «Эри-Белт». Как региональная система, «Эри-Белт» в грузоперевозках не выдержал конкуренции с грузовым автотранспортом, а частные легковые автомобили свели на нет пассажиропоток. Хотя его магистральные пути были пока в хорошем состоянии, боковые ветки и подъездные пути дышали на ладан. Альфред просто глазам своим не верил. Поезда тащились со скоростью 10 миль в час по рельсам, кривым, как старая бечевка. Миля за милей – безнадежно провисший Пояс-Белт.[49] Шпалы годились разве что для трамбовки перегноя, костыли в них болтались. Головки анкеров отвалились, их стержни погибали под коркой ржавчины, будто креветки, запекаемые в собственном панцире. Балластный слой давно вымыло, шпалы висят на рельсах, вместо того чтобы служить им опорой. Балки шелушатся, темнеют, словно немецкий шоколадный торт, словно выбритые щеки к вечеру.
По сравнению с неистовым локомотивом заросшая сорняками колея, тянущаяся по краю поля с поздним сорго, кажется такой ничтожной! Но без этих рельсов поезд – десять тысяч тонн неуправляемой массы. Воля дороги сосредоточена в рельсах.
В глубоком тылу «Эри-Белт» Альфред то и дело слышал, как молодые служащие повторяют друг другу: «Смотри на жизнь проще!»
«Пока, Сэм! Не перетрудись!»
«Смотри проще!»
«И ты, друг! Расслабься».
Вот она, зараза восточная, вот достойная эпитафия некогда великому штату Огайо, который паразиты из профсоюза водителей грузовиков высосали досуха! Попробовал бы кто-нибудь в Сент-Джуде посоветовать ему смотреть проще! Там, в прерии, где он вырос, эдакое легкомысленное создание не сочли бы настоящим мужчиной. Теперь народилось новое, изнеженное поколение, для которого беззаботность – жизненное кредо. Альфред наблюдал, как работнички «Эри-Белт» разбазаривают казенное время, как изысканно одетые кассиры прерываются минут на десять попить кофе, как молокососы-чертежники покуривают с постыдным наслаждением, а некогда прекрасная дорога разваливается на куски у них под носом! «Смотри проще!» – пароль этой сверхдружелюбной молодежи, символ сверхфамильярности, знак ничего не значащего спокойствия, позволяющего им не видеть запустения вокруг.
Вот «Мидленд-Пасифик» – это блестящая сталь и белый бетон. Шпалы новехонькие, синий креозот аж в лужицы собирается на поверхности. Все достижения техники – вибротрамбовка, предварительно напряженная арматурная сталь, детекторы движения, сварные швы. «Мидленд-Пасифик» имела штаб-квартиру в Сент-Джуде и обслуживала не самые восточные, трудовые регионы страны. Не в пример «Эри-Белт» его дорога гордилась тем, что и боковые ветки содержала по первому разряду. Тысячи городков и городишек зависели от «Мидленд-Пасифик».
Чем дольше Альфред инспектировал «Эри-Белт», тем отчетливее ощущал в себе самом превосходство «Мидленд-Пасифик» по всем статьям – по размеру, мощи, морали. В рубашке с галстуком, в туфлях с дырчатыми союзками, он ловко прошел по узкому мосту через реку Моми, в сорока футах над баржами со шлаком, над мутной водой, ухватился за нижнюю опору фермы и вниз головой высунулся далеко наружу, чтобы с маху вдарить по главной опоре этого пролета здоровенным молотком, который всегда возил с собой в портфеле; ошметки краски и ржавчины размером с листья платана, кружась, полетели в реку. На мост с отчаянным трезвоном въехал ремонтный дизель, но Альфред, не страдавший высотобоязнью, перелез через ограждение и поставил ноги на торчавшие наружу узкие балки. Балки подпрыгивали, ходили ходуном, а он тем временем набрасывал в блокноте приговор этому сооружению.
Женщины-водители, пересекавшие Моми по параллельному мосту Черри-стрит, видели, как Альфред торчит там: плечи развернуты, живот подтянут, ветер играет обшлагами брюк, – и, должно быть, чувствовали то, что почувствовала Инид, впервые увидев суженого: это – мужчина. Он вроде бы не замечал их взглядов, но изнутри ощущал именно то, что они видели снаружи. Днем он был настоящим мужчиной и показывал это, афишировал, если угодно, балансируя без рук на высоте, на узких планках, вкалывая по десять-двенадцать часов без перерыва, составляя перечень изъянов изнеженной восточной дороги.
