Сири Хустведт - Что я любил
Не переставая рыдать, Тини вздрогнула:
— Я же его любила!
— А вы сами верите всем этим слухам о грабежах?
Тини снова вздрогнула:
— Я теперь чему угодно поверю. Вы что, поедете за ним в Даллас?
— Вы, кажется, сказали, в Хьюстон?
— Какой Хьюстон? В Даллас. А может, они уже и вернулись, не знаю. Сегодня какой день?
— Пятница.
— Они, наверное, уже вернулись.
Тини сосредоточенно грызла ноготь мизинца и о чем — то думала, потом вынула палец изо рта и сказала:
— Он или у Тедди дома, или в "Расколотом мире", где редакция, знаете? Ребята там иногда ночуют.
— Тини, мне нужны точные адреса.
— Джайлз живет на Франклин-стрит, дом 21, пятый этаж. А журнал на Восточной 4-й улице.
Она встала, порылась в ящике стола, вытащила журнал и протянула мне:
— Здесь есть номер дома.
На журнальной обложке красовался леденящий душу снимок: молодой человек, либо умирающий, либо уже мертвый, сидел, привалившись спиной к унитазу и опустив вниз руки со вскрытыми венами, а вокруг растекалась ослепительно-алая кровь.
— Да уж, — выдавил я.
— А, там все такое, — отмахнулась Тини.
Она вскинула подбородок и в течение, наверное, трех секунд не сводила с меня глаз, а потом снова уставилась в пол и продолжала:
— Знаете, зачем я вам все это говорю? Я не хочу, чтобы еще что-нибудь ужасное случилось. Я для этого и отцу Марка звонила — чтобы предупредить.
На миг у меня перехватило дыхание, но, помолчав немного, я спросил как можно небрежнее:
— Получается, что вы говорили с мистером Векслером по телефону? А когда, не помните?
— Давно. Я потом почти сразу узнала, что он умер. Жалко, он вроде ничего был.
— А куда вы ему звонили? Домой?
— Нет, кажется, на работу.
— Откуда же у вас его рабочий телефон?
— Марк дал. Он мне все телефоны дал.
— А про шрамы на животе вы мистеру Векслеру тоже рассказали?
— А что такого?
— Что такого?! — переспросил я, стараясь держать себя в руках.
Тини елозила пальцами ноги по ковру.
— Я была под кайфом, на душе было муторно, и вообще…
Ее нога заелозила по полу активнее.
— Им обоим, и Марку и Тедди, лечиться надо. Вам надо для них психушку найти.
— Это вы оставили на автоответчике сообщение о том, что Джайлз виноват в том, что вас убили?
— Он меня не убивал, я же вам сказала. Он меня мучил.
Я не стал больше ничего спрашивать. Кроме того, поговорив с Тини, я убедился, что высокий голос на автоответчике принадлежал не ей.
— Послушайте, Тини, а где ваши родители?
— Отец сейчас в Чикаго, а мама на заседании какого-то там комитета благотворительного. Борьба с раком, что ли…
— Нужно обязательно с ними поговорить о том, что случилось. Речь идет о физическом насилии, вы понимаете? Вы можете заявить в полицию.
Тини не реагировала. Она сидела, уставившись на письменный стол, голова ее болталась взад-вперед. Казалось, она забыла о моем присутствии.
Взяв журнал, я вышел из комнаты. Открывая дверь в холле, я услышал, как в глубине квартиры журчит вода и женский голос, должно быть, голос Сьюзи, что-то напевает.
Я возвращался на такси. У меня из головы не выходил мелодраматический пафос исповеди Тини, особенно фраза, которую она повторила несколько раз: — Я же его любила!
Я вспоминал огромную квартиру, бледно-голубые стены, это тщедушное тельце, потупленный взор, батарею баночек с косметикой и всяких женских штучек, которыми был завален стол, и мне становилось тошно. Мне было жаль Тини, жаль эту маленькую искореженную жизнь, но я все время возвращался мыслями к ее телефонному разговору с Биллом. Неужели она рассказала Биллу о том, как Марк держал ее, помогая Джайлзу? Неужели его сердце перестало биться после того, как он это услышал? Я почему — то с трудом себе представлял, чтобы Марк был способен скрутить Тини. Шрамы на ее животе казались слишком аккуратными. Если бы она вырывалась, надрезы не получились бы такими ровными. Ее рассказы о книжке про маньяка и об украденном кодеине звучали куда правдоподобнее. Вероятно, Марк и в самом деле принимал наркотики, это объясняло его кражи, его ложь, ведь в такой ситуации уже никакие сдерживающие центры не срабатывают. Без сомнения, в душе Тини сохранились какие-то рудиментарные представления о морали, с точки зрения которой нельзя было допустить, чтобы произошло "еще что-нибудь ужасное", потому что это плохо, но мерой недопустимости этого "еще чего-нибудь" являлось только то, что имело отношение непосредственно к самой Тини, а отнюдь не нарушение общечеловеческих моральных норм. Телефонный разговор с Биллом сразу же вылетел у нее из головы, потому что "была под кайфом", так что, с ее точки зрения, в подобной забывчивости нет ничего ненормального или предосудительного. Тини принадлежала к определенной субкультуре, где правила грешили размытостью, а границы дозволенного были чрезвычайно широки, но более всего меня поражала вялость. Если считать Марка и Тини типичными представителями этой генерации, то всем им не хватало жизненных сил. Их нельзя было причислить ни к футуристам, воспевающим эстетику насилия, ни к анархистам, которые рвутся сбросить оковы закона. Пожалуй, они были гедонистами, не стремящимися к наслаждению, потому что стремиться им было лень.
Стоя перед узким зданием на Восточной 4-й улице между авеню А и Б, я знал, что могу развернуться и уйти, что могу выбросить из головы этих подростков-переростков и их горькие коротенькие судьбы, но я этого не сделал. Вместо этого я нажал на звонок и рывком распахнул дверь. Вместо этого я пошел по коридору первого этажа старого доходного дома, хотя ясно чувствовал, что иду навстречу чему-то гадкому, но вместе с тем понимая, что эта гадость почему-то притягивает меня. Я хотел посмотреть, что это такое, хотел подойти поближе, хотел разглядеть. В этой тяге было что-то патологическое, и, отдаваясь ей, я понимал, что пакость, которую я стремлюсь найти, уже запачкала меня.
Ничего выдумывать я не собирался, но когда сидящая за столом сомнамбулическая девица подняла глаза и посмотрела на меня сквозь красные стекла огромных очков, когда я увидел у нее за спиной стенд с двадцатью обложками "Расколотого мира", на одной из которых Тедди Джайлз подносил к перемазанным кровью губам ложку с отрезанным человеческим пальцем, у меня не получилось сказать правду. Я представился корреспондентом "Нью — Иоркера", объяснил, что пишу статью об альтернативных изданиях и поэтому интересуюсь концепцией их журнала. В карих глазах за красными стеклами не промелькнуло ни тени мысли.
— Я не понимаю, что вы спрашиваете.
— Я спрашиваю, о чем ваш журнал, для чего он создавался.
— А, ясно, — протянула девица. — А про меня вы тоже напишете? Меня зовут Анджи Роопнарин, Ро-оп-нарин, — произнесла она по слогам.
Я вытащил блокнот и ручку и записал крупными буквами ее фамилию.
— Вы не могли бы прокомментировать название? Почему именно "Расколотый мир"?
— Откуда я знаю? Я здесь просто работаю. Вы бы лучше кого другого спросили, только сейчас здесь никого нет. Обеденный перерыв.
— Но ведь уже вечер, половина шестого!
— А у нас рабочий день начинается в двенадцать.
— Понятно.
Я кивнул головой на фотографию Джайлза:
— Вам нравятся его работы?
Анджи вытянула шею, чтобы посмотреть, куда я показываю.
— Ничего. Прикольные.
— Говорят, у него целая свита: Марк Векслер, Тини Голд, еще одна девочка, ее зовут Виргина, потом какой-то мальчик, которого найти не могут, Рафаэль…
Анджи Роопнарин мгновенно насторожилась:
— Вы и про это пишете?
— Главным образом про Джайлза.
Она бросила на меня недоверчивый взгляд:
— Не пойму, чего вам надо. Обычно про такое другие люди пишут, не такие, как вы.
— В нашем журнале много ветеранов, — успокоил ft ее. — Послушайте, вы знакомы с Марком Векслером? Он работал у вас прошлым летом.
— Работал, как же. Тусовался он тут, а не работал. По крайней мере, Ларри ему ничего не платил.
— Какой Ларри?
— Ларри Файндер. Это же его журнал. У него таких полно.
— Ларри Файндер, владелец галереи?
— Что вы удивляетесь? Об этом все знают!
В этот момент раздался телефонный звонок.
— Редакция журнала "Расколотый мир", — произнесла Анджи внезапно оживившимся голосом.
Я одними губами прошептал: "До свидания", — и откланялся. Только на улице я перевел дух, пытаясь унять мандраж, никак не дававший мне вздохнуть. Зачем было врать? Из какого-то безотчетного желания обезопасить себя? Возможно. И хотя я был далек от того, чтобы трактовать свою выходку как моральное грехопадение, но весь обратный путь мне не удавалось отделаться от чувства неловкости и нелепости ситуации, в которой я был смешон и вел себя недостойно. Что до Марка, то любые открытия, связанные с ним, как правило, оказывались из разряда неприятных. У Гарри Фройнда он прошлым летом не работал. Но в журнале Ларри Файндера он, как выяснилось, тоже не работал. Жизнь Марка представляла собой наслоение вымыслов, где один пласт громоздился на другой, а я свои археологические раскопки только начал.
