Орхан Памук - Мои странные мысли
Райиха. Когда Мевлют работал в кафе, а Фатьма уходила в школу, у меня появилось много времени на вышивание. Нам больше не надо было беспокоиться о том, как свести концы с концами, и я работала потому, что мне нравилось вышивать, и потому еще, что мне было приятно самой зарабатывать деньги для себя. Чаще всего клиенты мне давали какую-нибудь картинку или страницу из журнала… Но иногда говорили: «Сама реши». Когда приходилось решать самой, я оказывалась в тупике, бесконечно рассматривая ткань, спрашивая себя, что я должна сделать, что я должна вышить на ней? Иногда идеи переполняли меня: узоры, цветы, облака, скачущие по полям газели. Я могла нанести их на занавески, наволочки, пододеяльники, скатерти и салфетки.
– Прервись, Райиха, ты опять обо всем забыла за работой, – говорила Рейхан.
Два или три раза в неделю Райиха брала за руку Фатьму и Февзие и отводила их в кафе. Девочки не часто видели отца, только по вечерам, когда он ненадолго заходил домой выпить чашку супа. Мевлют все еще спал, когда Фатьма уходила в школу, и обе девочки обычно были уже в постели, когда он возвращался домой в полночь. Фатьма и Февзие хотели бы ходить в кафе почаще, но отец запрещал им самостоятельно туда выбираться и настаивал, чтобы они всю дорогу держали мать за руку. Райихе не разрешалось ходить в Бейоглу, а особенно на проспект Истикляль. Когда она с девочками перебегала с одной стороны проспекта на другую, ей казалось, что она не столько уклоняется от потока машин, сколько бежит от толпы мужчин Бейоглу.
Райиха. Раз у меня есть такая возможность, мне хотелось бы объяснить – неправда, что я кормила Мевлюта во время обеда только супом. Я часто делала ему менемен[61] с петрушкой и зеленым перцем, жарила картошку, пекла пирожки и тушила фасоль с большим количеством сладкого перца и моркови. Как вы знаете, Мевлют любит жареную курицу с картошкой. Теперь он больше не продает плов, но раз в месяц я покупаю ему и девочкам курицу у Хамди-птичника; Хамди все еще делает мне скидку.
Они никогда не говорили об этом дома, но настоящей причиной, по которой Райиха водила девочек в кафе «Бинбом», было то, что там они могли до отвала наесться кебаба в лаваше и сэндвичей с сыром и сосисками, по горло напиться айрана и апельсинового сока.
Вначале Райиха всегда чувствовала себя обязанной как-то объяснять эти визиты: «Мы просто проходили мимо и зашли поздороваться!» – «Отличная мысль», – отвечал непременно кто-то из работников кафе. После первых нескольких приходов девочкам готовили и накрывали их любимые блюда, хотя они даже не успели еще попросить их. Райиха не ела ничего, и, если любезный улыбающийся работник кафе сам предлагал ей кебаб или горячий сэндвич с сыром, она всегда отказывалась, говоря, что сыта. Мевлют гордился принципиальностью жены и никогда не уговаривал ее: «Ладно-ладно, поешь немного», как ожидали его подчиненные.
Позже, когда Мевлют узнал, что работники «Бинбома» обманывают капитана Тахсина, бесплатные кебабы и сэндвичи для его дочерей начали тяготить его совесть.
17. Крупное мошенничество в кафе
Не вмешивайся в это
В начале 1990 года Мевлют раскрыл сложную, но отлично продуманную схему, с помощью которой работники кафе «Бинбом» обходили правила, установленные их трабзонским хозяином, чтобы помешать им обманывать его. Каждый день работники кафе скидывались и на свои собственные деньги покупали хлеб и булочки в разных пекарнях, а затем аккуратно наполняли их хозяйской начинкой. Эти гамбургеры, кебабы и сэндвичи прятали, как наркотики, в секретные пакеты, которые каждый день в обед доставляли по близлежащим офисам. Работник по имени Вахит посещал каждый офис самостоятельно с маленькой записной книжкой, в которую он заносил отзывы людей о еде, и собирал выручку мимо кассы. У Мевлюта ушло много времени, чтобы понять, как работает эта тайная, хорошо смазанная машина, а работникам «Бинбома» потребовалась целая зима, чтобы осознать, что Мевлют раскрыл их, но шефу на них не донес.
Поначалу Мевлют собирался повесить все проступки в кафе на самого молодого сотрудника, по кличке Бацилла. Тот недавно вернулся из армии, и в его обязанности входила работа в кухне – кладовке, расположенной в подвале кафе, в жуткой и грязной дыре размером два на два с половиной метра, где он готовил котлеты для гамбургеров, томатный соус, айран и жарил картошку, а также небрежно мыл – а точнее сказать, мочил – стаканы и алюминиевые тарелки. Эти труды периодически прерывались в моменты наплыва посетителей вылазками наверх, где Бацилла помогал во всем, от поджарки сэндвичей до разноски айрана. Именно на кишевшей тараканами и крысами кухне Бациллы Мевлют впервые приметил хлеб из посторонней булочной.
Мевлют не питал добрых чувств и к другому работнику, Вахиту; ему не нравилось, как неприлично долго тот глазеет на каждую симпатичную женщину. Он пришел в смятение, когда общая работа начала сближать их. Если не было покупателей, они часами вместе смотрели телевизор. В эмоциональные моменты, происходящие на экране (таких моментов бывало в день по пять-шесть), они всегда обменивались понимающими взглядами. В конце концов у Мевлюта возникло ощущение, что он знает Вахита много лет. Но когда Мевлют понял роль Вахита в незаконной схеме (Вахит отвечал за выручку), то был поставлен в крайне неловкое положение.
Раньше, когда Мевлют торговал пловом на улицах, он мог стоять весь день на холоде, но был свободен. Он мог отпустить свои мысли на волю, он мог повернуться спиной к миру когда хотелось. Теперь же он был прикован к магазину. Днем он отрывал взгляд от кассы и пытался мечтать, утешая себя мыслью, что чуть позже увидит своих дочерей, а потом пойдет продавать бузу.
Управляя кафе «Бинбом», Мевлют стал более преданным и страстным продавцом бузы, чем когда-либо раньше. Когда он кричал «Буу-заа» на полуосвещенных улицах, он не просто взывал к закрытым шторам, скрывавшим жизни целых семей, к голым неоштукатуренным стенам или к псам, чье незримое присутствие он чувствовал на темных углах улиц; он также обращался к вселенной у себя голове. Потому каждый раз, как он кричал «Буу-заа», он чувствовал, как образы его мыслей вылетают у него изо рта, словно пузыри со словами в комиксах, чтобы раствориться на усталых улицах, подобно облакам. Каждое слово было предметом, и каждый предмет был образом. Он ощущал теперь, что улицы, на которых он продавал бузу, и вселенная у него в голове – одно и то же. Иногда Мевлют думал, что он, может быть, единственный, кто открыл эту замечательную истину. Или, возможно, это был Божественный свет, которым Всевышний одарил его одного. Одолеваемый смешанными чувствами, он выходил из кафе и шел вечером домой, а потом бродил в ночи с шестом на плече, и именно тогда он открывал мир своей души, отраженный в тенях города.
Однажды он ходил и кричал «Буу-заа» поздно ночью после очередного дня, проведенного в мучительных раздумьях, как поступить со сговором в кафе «Бинбом». Неожиданно приятный оранжевый свет пролился из открывшегося окна. Его попросили подняться.
Мевлют оказался в старом греческом доме в закоулках Ферикёя. Он вспомнил, что как-то уже носил йогурт в эту квартиру с отцом, вскоре после первого своего приезда в Стамбул (как и многие уличные торговцы, он раз и навсегда запоминал названия домов и имена их жильцов). Этот дом назывался САВАНОРА и все так же пах пылью, сыростью и жареным маслом. Мевлют прошел в дверь на втором этаже и оказался в большой, ярко освещенной комнате: старая квартира была превращена в маленькую текстильную фабрику. Он увидел девушек, сидевших за швейными машинками. Некоторые были еще почти детьми, но большинство было возраста Райихи, и все в них выглядело пугающе знакомым Мевлюту. Человек с доброжелательным лицом, который прежде появился в окне, был владельцем ателье.
– Торговец, эти трудолюбивые девушки мне как дочери. Нам нужно успеть выполнить заказ из Англии; они будут героически трудиться, пока утром мини-автобус не развезет их по домам, – сказал он. – Не мог бы ты оказать любезность и подать им свою лучшую бузу?
Мевлют пристально посмотрел на гипсовую лепку на стенах, на большое зеркало в золоченой раме и на люстру с искусственным хрусталем – все это наверняка осталось от греческой семьи, которая когда-то жила здесь. Он часто потом вспоминал ту комнату. В его воспоминаниях девушки за швейными машинками выглядели в точности как его дочери Фатьма и Февзие.
Фатьма и Февзие уже в черных школьных передниках надевали друг на друга белые воротнички – смесь синтетики и хлопка, – которые выглядели всегда свежевыглаженными, прикрепляя их к пуговицам с задней стороны фартуков, закалывали волосы, хватали ранцы, которые Мевлют купил им со скидкой в магазине в Султанхамаме (место, которое он знал еще со школы, когда они с Ферхатом торговали там «Кысметом»), и выбегали в школу в семь сорок пять каждое утро, пока их отец, все еще в пижаме, выбирался из постели.
