Москва, Адонай! - Леонтьев Артемий
Ужинал с аппетитом, молча. Лиля надеялась: не спросит, как прошел ее день – врать любимому человеку не хотела, и никакая обида не стала бы оправданием, но муж только часто жевал и громко дышал носом. Села напротив и, не отдавая себе в этом отчета, начала фиксировать, насколько черты Сережи отличаются от черт ребенка. С усмешкой вспомнила сейчас, как дальние родственники и друзья выкрикивали в один голос шаблонные фразы: «папин нос, мамины глаза».
Ночью долго не могла уснуть: перед глазами лицо Ярослава, всплывающее из черт Орловского – два лица, будто вложенные одна в другую маски, вдавливались своими формами, сливались в единое целое.
Ничто в жизни не казалось Сергею по-настоящему ценным: бизнес – пустяк, лишь способ получить доход, никакого удовлетворения в полном смысле слова он не давал. Подарить ребенка любимой женщине – единственное, чего он желал: с тоской, обреченно, вымученно. Невозможность этого переламывала успешного бизнесмена и уверенного в себе мужчину, комкала в газетный обрывок. Утешением оставались близость с Лилей и возможность заботиться о ней и ее ребенке – кирпичом это притяжательное местоимение без конца встряхивалось в голове, звякало брошенной монетой – подаянием: ее и его – того самого его (чужого, вторгшегося, обескровившего и унизившего).
Сергей знал, сейчас Ярослав – центр ее мира, но все-таки не мог полюбить мальчика, вошедшего в их жизнь, – ребенок был прекрасен, но тем тяжелее смотреть на него (присутствие Ярослава откровенно угнетало). Глядя на красивого, бойкого мальчишку с умными глазами, Сергей чувствовал себя ущербным – ребенок напоминал своим присутствием о его неполноценности и бесплодности. Если бы Сергей смог подарить Лиле хотя бы одного, а Ярослава они бы взяли в детском доме, он боготворил бы мальчишку не меньше родного, но действительность рвала его на части, мальчик маленьким бесштанным палачом терзал его душу, елозя своими проворными коленками по теплому паркету: каждый раз, когда Сергей смотрел на него, видел близость жены с другим мужчиной, а потому – минутами просто ненавидел ни в чем неповинное дитя; ненавидел его за тот час, который он провел в машине, когда ожидал Лилю рядом с гостиницей, выкуривая сигарету за сигаретой, за то ощущение личной немощности, за испорченные отношения с женой – до появления Ярослава пара не знала ссор, все раздоры начались именно с момента его рождения.
Лиля перебирала старые книги, стирала пыль и заклеивала скотчем разодравшиеся корешки. Ярослав сидел на полу и строил башню из цветных кубиков. Русые кудряшки сваливались на уши густыми перышками. Лиля время от времени поглядывала на сосредоточенное лицо сына и не могла сдержаться от смеха – монархическая серьезность сдвинутых бровей была просто уморительна.
Она начала выставлять заклеенные и протертые книги обратно на полки, но услышав кряхтение, повернулась к ребенку – шатающийся мальчуган шагал к ней, вытянув перед собой зеленый кубик.
Счастливая Лиля опустилась на колени и засмеялась:
– Пошел, золотой мой… пошел, солнечный… Иди-иди же сюда, морковка.
Протянула руки навстречу ребенку. Маленький человечек с деловым видом перебирал ножками и смешно топал, но через несколько шагов не удержался и плюхнулся. Скривил было личико, чтобы заплакать, но слыша смех матери и глядя на ее счастливое лицо, заразился ее эмоциями и улыбнулся.
Лиля взяла ребенка на руки и начала целовать.
– Хороший мой, зайчик… пошел, мужчинка.
Начала кружить его на вытянутых руках. Ребенок хохотал и брыкался, потом снова прижала Ярослава к себе и понюхала его живот.
– Вкусный мой…
Лиля взяла телефон и написала:
«Ярослав встал на ножки и сделал свои первые шаги!!!»
Вошла в телефонную книгу и выбрала адресат:
«ОрАсе. Салон» – так Лиля замаскировала номер Орловского.
Когда сообщение отправилось, набрала мужа.
– Сережа, Ярослав пошел! Ты слышишь? Пошел!
Засмеялась, зажав трубку между ухом и плечом. Ребенок теребил футболку, опуская ворот. Пытался достать грудь.
– Только что, да. С кубиком ко мне потопал, пока я книги перебирала…
Подошла к окну и отодвинула штору пальцами. Дождь стекал по стеклу. Улыбка на лице дрогнула – в ответе мужа что-то очень смутило. Телефон завибрировал. Посмотрев на экран, увидела ответное сообщение Арсения.
«Я очень счастлив! Жаль, что не видел своими глазами! Встретимся завтра?»
Голос мужа из трубки:
– Милая, ты слышишь?
Снова прижала телефон к уху.
– Да, да, что? Да здесь я, просто отвлеклась. Хорошо, купи. Все, Сереж, давай, до вечера, мне некогда.
Только два слова сказал, потом сразу о делах начал и магазинах…
Лиля написала:
«Хорошо, завтра вечером около трех. Там же. Если что-то изменится, я позвоню».
«ОрАсе. Салон». «Отправить».
Арсений снова пил свой любимый, крепко заваренный пуэр, черный, как кофе. Осушил шестую чашку: чувствовал – начинает пьянеть. Немного закружилась голова. Гадал сейчас, в чем она будет одета, как посмотрит, улыбнется или нет? В кожаном рюкзаке лежал небольшой руль с кнопками и несколько музыкальных книжек с картинками. Весь вчерашний день Арсений посвятил съемкам. В Подмосковье нашел интересную натуру, взял на прокат Blackmagic 4K и снял вместе со знакомыми актерами несколько удачных отрывков. Еще несколько недель того же ритма, и первая короткометражка будет готова.
Лиля беззвучно подошла к кабинке и заглянула, отодвинув штору. Орловский даже вздрогнул от неожиданности и привстал.
– Лиличка, здравствуй! Спасибо, что порадовала… чаю хочешь?
Женщина улыбнулась:
– Не откажусь.
Села напротив, сняла ветровку и бросила рядом с собой. Около минуты молча смотрели друг другу в глаза, пока Арсений не наклонился ближе:
– Давай в гляделки. Кто первый моргнет, тот шельма.
Лиля засмеялась.
– Давай.
Арсений придвинулся еще ближе и скорчил такую свиную рожу, что женщина сразу захохотала и несколько раз моргнула. Орловский начал тыкать в нее пальцем:
– А-а-а! Шельма! Шельма! Попалась…
Огромный, широкоплечий Арсений – вылитый солдат с Мамаева кургана – вел себя сейчас, как ребенок, и это ему очень шло. Лиля искренне любовалась им.
– Ну, как там наш легкоатлет?
Женщина ласково усмехнулась:
– Сегодня с утра опять ходил по кухне. Встал с горшка и пошел, бесштанник. Смотри.
Лиля достала из сумки телефон и показала фотографию.
– А-а-а… – Арсений весь преобразился, разбрызгивая счастье восторженными глазами.
Взял телефон в руки и начал рассматривать сына, потом вдруг стал очень серьезным:
– Позволь один раз увидеть его вживую…
«Позволь» – «Не позволю»… «Нет, ну ты позволь» – «Нет, позвольте вам этого не позволить».
Когда шла на эту встречу, ждала именно этого вопроса. Оказавшись напротив, сразу поняла, что не сможет отказать – не только потому, что видела: Ярослав – главная ценность и радость Арсения, но и потому, что глаза Орловского, брови, нос, лоб и губы были лицом ее сына. Сейчас на нее смотрел взрослый Ярослав и это ощущение кружило голову:
– Да… завтра, например, когда буду гулять с ним по парку, ты можешь «случайно» там оказаться… Только надень что-нибудь с капюшоном, а то мало ли, вдруг Сережа увидит.
Орловский часто закивал, потом спохватился и достал из рюкзака приготовленные подарки.
– Вот, скажешь мужу, что сама купила… Я выбрал для него и мне важно, чтобы он своими ручками прикоснулся, понимаешь?
Лиля кивнула и приняла подарки, хотя в детской и без того было слишком много игрушек.
На следующий день Арсений увидел сына. Пришел в парк за несколько часов до встречи и сидел на скамейке. В нетерпении глядел по сторонам. Когда в поле зрения появилась Лиля с коляской, подскочил, но потом, вспомнив обещание держаться непринужденно и не подходить близко, с напускным безразличием отвернулся, хотя каждой клеткой своего тела и каждой мыслью устремился сейчас к сиреневой курточке и красной шапке-ушанке у себя за спиной.
