Эрик Сигал - Однокурсники
Постепенно приходя в себя, он наткнулся взглядом на статуэтки, отливавшие золотом: они стояли на комоде с зеркалом по другую сторону кровати, и их было ровно пять штук. Только тогда к нему стала возвращаться память.
Вчера состоялась ежегодная церемония вручения премий «Грэмми», которыми отмечают лучшие достижения в области звукозаписывающей индустрии. Все проходило в виде праздничного представления в великолепном зале отеля «Сенчури плаза» в Лос-Анджелесе. Прилетев сюда на самолете, он только и успел, что снять номер в «Беверли-Уилшире», переодеться в смокинг, после чего поспешил вниз к лимузину, где его уже поджидали два прилипалы-пиарщика, готовые сопровождать новоявленную звезду на церемонию. Что ни говори, но при распределении всех этих премий способности человека флиртовать с журналистами учитываются в не меньшей степени, чем умение играть на инструменте. А Дэнни с блеском освоил и то и другое.
И если кто-то еще мог не согласиться с тем, что запись всех фортепьянных концертов Бетховена в его интерпретации названа лучшей пластинкой за предыдущие двенадцать месяцев, то в рекламной кампании ему действительно не было равных — в этом сходились все.
Но больше всего вчера наделало шуму то, что он получил вторую статуэтку «Грэмми» — за лучший джазовый сольный альбом. Вот чем обернулась милая музыкальная шутка, родившаяся в тот памятный вечер после дебютного выступления с Нью-Йоркским филармоническим оркестром, когда он играл для своих гостей импровизации на темы известных мелодий.
Джентльмен, предложивший ему идею с записью этой музыки, действительно связался с ним на другой день. Оказалось, это был Эдвард Кайзер, президент фирмы «Коламбия рекордс», абсолютно уверенный в существовании обширной аудитории любителей подобного смешения стилей, которые будут поглощать музыкальные безделушки Дэнни как сахарную вату.
Вначале пластинки «Росси на Бродвее» расходились медленно, но стабильно — благодаря постепенно растущей известности Дэнни. Однако после появления в шоу Эда Салли-вана молодой пианист превзошел по популярности астронавта Джона Гленна. Продажи поднялись с трех тысяч до семидесяти пяти тысяч экземпляров за неделю.
К тому же выход телевизионной программы Салливана очень удачно совпал по времени. Дело в том, что передача появилась в эфире именно в тот день, когда избирательные бюллетени «Грэмми» еще только рассылались по почте тем, кто должен был голосовать. До сих пор люди сведущие сказали бы, что безоговорочным победителем станет Каунт Бейси. Но после того как Эд своим монотонным голосом представил зрителям Дэнни, превознося его до небес («новая величайшая звезда Америки, гениальный музыкант»), дело приняло совершенно другой оборот.
Вот так и случилось, что Дэнни вписал новую страницу в историю музыки, став в один и тот же день победителем «Грэмми» сразу в двух номинациях — в классике и джазе. В самом деле, сказал же о нем сам Каунт Бейси (если верить слухам), что он «везучий маленький засранец».
Как знать, на сколько еще экземпляров в неделю вырастут продажи его пластинки после таких слов!
Дэнни все продолжал складывать воедино мозаику из разрозненных фрагментов своей памяти, но по-прежнему не мог объяснить присутствие здесь всех этих золотых статуэток, блестящих в предрассветных лучах солнца.
Откуда взялись остальные, черт подери?
Но разумеется, все встанет на свои места, как только раскроется тайна его пребывания в этом незнакомом гостиничном номере.
Он услышал шум воды в ванной комнате. Кто-то совершал утреннее омовение. Он явно разделил эту комнату — и, судя по всему, постель — с кем-то еще. Но почему обычно острая, как бритва, память его так подводит?
И в эту самую минуту чей-то хрустальный женский голос пропел:
— Доброе утро, милый.
И тут из дверей ванной комнаты, как на сцену, выплыла безупречно причесанная и почти не одетая победительница трех наград «Грэмми» Клара Аткинс.
— Привет, Клара, — восторженно произнес Дэнни. — Прошлым вечером ты пользовалась успехом.
— Ты тоже был не так уж плох, малыш, — проворковала она, заползая к нему под одеяло.
— Как я понимаю, ты говоришь не только о «Грэмми»? — спросил Дэнни с улыбкой.
— О боже, — засмеялась Клара своим грудным голосом, — в постели эти маленькие статуэтки ни на что не годятся. Полагаю, мы оба заслуживаем особой награды, согласен?
— Рад, что ты так считаешь, — откровенно признался Дэнни. — Жаль только, я почти ничего не помню о том, как провел время с величайшей вокалисткой Америки. Мы что-то пили вчера?
— О, немного шампанского внизу. А потом, когда поднялись сюда, я вскрыла парочку «амиков».
— «Амиков»?
— Да, милый. Амилнитрит. Ну, знаешь, такие маленькие пилюли с бодрящим запахом. Только не говори мне, будто это у тебя в первый раз!
— Так и есть, — сознался Дэнни. — А почему я не помню, понравилось мне или нет?
— Потому что улетел выше всякой ракеты. Мне пришлось пичкать тебя депрессантами, иначе бы ты плясал на потолке. А позавтракать не желаешь?
— Да, теперь, когда ты сказала, — ответил Дэнни. — Как насчет яичницы из пяти или шести яиц с беконом и тостами?
Клара Аткинс улыбнулась.
— Картина ясна, — сказала она и заказала завтрак для «квинтета».
— Квинтета? — переспросил Дэнни после того, как она повесила трубку.
— Да, детка, вон для тех маленьких приятелей.
И она указала на пять фигурок «Грэмми», которые сияли, выстроившись в ряд.
* * *Стюардесса предложила ему шампанское.
— Нет, благодарю вас, — вежливо отказался Дэнни.
— Но, мистер Росси, вам следует отметить ваши победы, — приветливо сказала бортпроводница.
Очень симпатичная.
— Что ж, позовите меня, если передумаете. И мои поздравления.
Она еще несколько неловких секунд потопталась на месте в надежде, что Дэнни попросит номер ее телефона, а потом нехотя отошла от него — обслуживать других звезд, летевших в этот день в салоне первого класса из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк.
Но Дэнни погрузился в свои мысли. Он прочесывал мозги, чтобы восстановить в памяти все происшедшее с того момента, как он вошел в гостиничный номер Клары Аткинс.
Мало-помалу он стал вспоминать. Во-первых, то нервное возбуждение, когда он оказался в обществе бесспорной королевы вечера. Затем страшное волнение, когда они занимались сексом. И наконец, ощущение от пилюль, которые она ему показала.
Да, он вспомнил, что тогда на него напало дикое веселье. Даже сейчас, когда он просто подумал об этом, сердце забилось чаще. От этих пилюль он и в самом деле почувствовал себя… решительным, что ли. А потом, чтобы утихомирить Дэнни, она дала какую-то наркоту, которая затуманила ему мозги, и он отключился.
