Владислав Артемов - Обнаженная натура
Замечалось вдруг, что выпивка закончилась, и моряк снова пропадал в пространстве, впрочем, ненадолго.
И еще один день молнией вспыхивал и сгорал, наступало новое утро…
Глава 9
Ласковая баба
Комаров в трусах до колен подошел к окну и перетаптываясь на клейком как пластырь линолеуме, стал наливать воду из графина в стакан. Набулькал, поглядел на свет и снова поставил нетронутый стакан на подоконник.
— Н-не могу-у! — хрипло и безнадежно провыл и сел на диван.
— В чем дело? — не понял Родионов.
Тот поднял голову, удивившись, что кто-то еще находится в комнате.
— Там кто-то сидит. Существо… Я наливаю, а оно приговаривает: «Быть-быть-быть-быть…» А зачем мне быть?.
— Молчи, — оборвал Родионов. — Пей свою воду и пойдем сдаваться.
— Да. Пора. Сдаваться, — согласился Комаров. — Пока моряк ушел. Или… Может, слушай, по рюмочке, а потом уже?..
— Нет, брат. Так нам отсюда никогда не выбраться. За мной!
Они, стараясь не шуметь, вышли в полутемную прихожую. Комаров завозился с дверью, ища в задвижку. На кухне кто-то невнятно бубнил, за мутной стеклянной дверью вильнуло аквариумное движение. Это карлики, догадался Родионов, все еще не разобравшись до конца, есть они или приснились ему, эти спивающиеся циркачи.
Комаров засветил спичку и присел на корточки. Да, решил Родионов, есть. Замок был врезан как раз под рост карликов, в полуметре от пола.
Комаров зажег еще одну спичку и снова сомнения охватили Родионова — весь косяк снизу доверху был совершенно изуродован и измочален, словно он долгое время служил подставкой для рубки дров. Огромные острые щепы искалеченного бруса торчали по всей длине косяка, только в самом низу, как раз в полуметре от пола, оставалось местечко, пригодное для крепления замка. Так что карлики были ни при чем.
Комаров тяжко хрипел бронхами, возясь с замком, наконец справился с завизжавшей дверью, и приятели на цыпочках покинули пьяную квартиру. Все время, пока они осторожно спускались по лестнице, Родионов решал для себя неразрешимый вопрос о карликах, но едва только они выскочили из подъезда на солнечную улицу и вдохнули полной грудью — тотчас стал рассыпаться как мираж оставленный за спиною страшный дом. И Родионов быстро зашагал прочь, не оглядываясь. Через десяток шагов его догнал отставший Комаров.
— Сань, — дернул он Пашку за локоть. — Слышь, Сань? Нельзя так. Не по-людски получается…
— Что не по-людски? — не понял Родионов.
— Сань, давай по пивку. Не по-людски так вот домой идти…
— Ладно, — поколебавшись мгновение, согласился Пашка, оглядел с ног до головы понурую ссутулившуюся фигуру Комарова. — Действительно, не по-людски.
— Не по-людски-и… — с подвывом твердил тот.
Родионов пошарил по карманам, нашел несколько смятых тысяч. На пиво хватало.
И это солнечное утро, так невинно начавшееся в пивной, постепенно и нечувствительно переродилось в сумбурный, крикливый день. Неведомо откуда нашлись вдруг деньги, и шаткий столик на длинной ноге облепился новыми знакомыми и приятелями, придвинут был вскоре и второй столик…
— Старик, как выйти из этого запоя? Как? — домогался Пашка, положив руки на плечи седенького иссохшего дедушки, похожего на монастырского послушника, который глядел на всех светлоголубыми, удивительно ясными глазками.
— Не могу сказать, Саня… — честно признавался старичок, терзая деснами сухую рыбину. — Тридцать лет пью, ни разу не выходил. В натуре, не знаю. Пей, Санек!
К вечеру деньги иссякли.
— Ко мне, Саня! — решительно и уверенно предложил Комаров. — Деньги, плевать!.. Не на то казак пьет, что есть, а на то, что будет. У бабы моей наверняка есть что-нибудь… Она баба у меня добрая. Ласковая, — уговаривал он сомневающегося Родионова. — Примет за милую душу, поедим хотя бы… Закусим. Картофеля нажарим. Она, Сань, гостей любит, любит гостей-то… Как гостя не любить? Гость святое дело, — бормотал Комаров, ведя по лестнице упирающегося Родионова.
Когда дверь широко распахнулась и Пашка глянул на ласковую бабу, ноги немедленно понесли его вниз, вниз, вниз по изломанной крутой лестнице. Одинокий аплодисмент прозвучал наверху и Родионов прибавил шагу. И еще один аплодисмент — и снова наддал Пашка ходу.
В конце переулка нагнал его Комаров, некоторое время шли быстро и молча.
— Ничего, ничего, — заговорил Комаров. — Сейчас вот завернем вот сюда, — он ввел Пашку в железные широкие врата.
— Тут я сторожем, — объяснил Комаров, — стройку стерегу. Стоп. Вот что, Саня. Я тебе, Сань, жесть отдам. Отличная жесть, цены нет. Тебе бесплатно! — заметив слабое сопротивляющееся движение, предупредил он. — Вместе донесем. Далеко живешь?..
— С километр, наверно, отсюда, — вяло соображал Родионов. — На кой мне эта жесть? Куда я ее дену?
— Загонишь, Саня! — горячо зашептал Комаров, беспокойно озираясь. — Возьмем листа по три, только скрутить надо…
— Воровать грех, — Опомнился вдруг Родионов. — Тюрьма же…
— Э-э, грабь награбленное! — успокоил Комаров.
Они долго сворачивали в тугие трубы вырывающиеся и взвывающие листы, перевязывали их проволокой, и все это время Родионов думал: «Зачем?» — но сил сопротивляться напору ставшего вдруг энергичным и бодрым Комарова не было.
Сдавленно крикнув от напряжения, он взвалил на плечи страшную тяжесть громадных и жестких труб. Жилистый Комаров уже проворно выбегал из ворот, мелко семеня на кривых воровских ногах. Со спины похож он был на узбека, несущего в свой дом свернутый бухарский ковер… Трубы то клонили их вперед и тогда они бежали на полусогнутых ногах, пытаясь выровнять положение, то вдруг начинали заваливать на спину, то тянули к обочине. Друзья упрямо двигались по вечерней улице. То и дело они сталкивались, бились в стены, высекая искры из штукатурки. Родионов вышел вперед, прокладывая дорогу через дворы, где собаки, увидев качающиеся горбатые фигуры, рвались с поводков, а примолкшие пенсионеры долго и подозрительно глядели вслед.
Онемели плечи, ноги мелко дрожали в коленках, когда они с хрипом взобрались на горб моста. Где-то за спиной взвыла милицейская сирена, и они пригибаясь, тяжко поскакали к спасительной арке ближнего дома. Свалили с плеч железо, закатили в кусты и присели в детском теремке на низенькую неудобную скамеечку.
— На хрена мне эта жесть? — отпыхавшись, горько сказал Родионов.
— Бизнес есть бизнес, Сань, — возразил Комаров. — Далеко еще?
— Метров триста…
— Дотащим… — Комаров помолчал. — Я, Сань, у тебя перекантуюсь пару ночей…
— Исключено. Теща с ночной придет, даст жару, — поспешил солгать Родионов.
— Теща? Уважаю… Ладно, пойду объект сторожить, — решил Комаров. — Там, кстати, работы непочатый край. Таскать, как говорится, не перетаскать… Ну, давай, последний бросок…
К счастью, в доме все в этот час находились в своих комнатах. Стараясь действовать по-возможности тише и все-таки едва не снеся аквариум, они пробрались к Родионову и свалили трубы у стены под окном. Комаров попрощался и пропал навеки.
После его ухода Пашка, не раздеваясь, рухнул на диван и провалился в темную бездну.
Часть пятая
Глава 1
Повесть моя окончена
С утра в доме было неспокойно.
Беспрерывно лаял заливистый пуделек Стрепетовой, слышались отрывистые крики и топот ног…
Пошатываясь и зевая, Родионов вышел в коридор, узнать в чем дело.
Бледный скорняк, едва не сбил его с ног, но при этом даже не заметив Пашку, пробежал в свою комнату и яростно захлопнул дверь за собой. Хлопнули дуплетом еще две двери в том конце коридора, где находился злополучный старинный буфет.
Чернокнижник Груздев, никак не отреагировавший на приветственный кивок Родионова, сгорбатившись пробежал мимо и укрылся у себя.
Грозно молчала дверь полковника.
Юра Батраков, включив на полную мощь кран, шумно пил на кухне воду.
— Из-за вещи повздорили? — дождавшись, когда Юра оторвется от хлещущей и брызжущей струи, спросил Родионов.
Тот слепо глянул на Пашку и снова припал к воде.
По квартире змеились линии напряжения.
Битва за собственность.
Он увидел эти расходящиеся линии — изрытое свежими воронками поле боя, дымящиеся останки разбитой техники, контуженную оглохшую тишину отгремевшего артналета, полегшую ничком пехоту, подметки солдатских сапог…
Родионов грустно усмехнулся и покачал головой…
— Ольга твоя уехала, — сказал Юра, вытирая губы рукавом.
— Вот как? — сказал Пашка, все еще продолжая усмехаться.
— Уехала, — повторил Батраков, — пока ты болтался невесть где… Да ты не переживай, через месяц вернется. Съемки какие-то. Я не вник…
