Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 2, 2003)
WWW-обозрение Сергея Костырко
Россия и Восток в интернетовских публикациях, а также «работа над ошибками»: князь Э. Э. Ухтомский, Тибет, Индия, буддизм, буддийская пракнига русской литературы ХХ века и прочее
Сюжет этого обозрения определило полученное мною письмо: «Уважаемый С. К., не сочтите за труд заглянуть на страницу http://www.teneta.ru/2000/rasskaz/ar7Jul351968.953855136323871.html, где обнаружите полезные лично для себя сведения». Я заглянул…
Два года назад на весеннем, 2000 года, сетевом конкурсе «Улов» в разделе «Проза» я прочитал эссе Владимира Коробова «Дальневосточные экспедиции князя Э. Э. Ухтомского и тантрийские мистерии ni-kha-yung-sle’i man-su-ro-bha. (Из истории семиотических культов)» (http://www.russianresources.lt/dictant/Materials/Esper.html) и написал об этом эссе следующее: «Автор не скрывает своих „борхесовских“ беллетристических приемов: придуманный герой князь Ухтомский, придуманный сакральный текст, история культуры, история некой мистической потаенной пракниги чуть ли не всей русской культуры; интеллектуально-детективный боевик, разработанный как бы средствами кондового историко-культурного исследования. Доведенная почти до пародии стилистика научных исследований, явленная, скажем, в популярных ныне культурологических бестселлерах А. Эткинда» («Новый мир», 2000, № 8 <http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2000/8/netlib.html>).
История, изложенная Коробовым, выглядела действительно как интеллектуально-приключенческий боевик: сопровождавший цесаревича, будущего Николая II, в его восточном путешествии 1890–1891 годов князь Э. Э. Ухтомский принял участие в хурале буддистов под Иркутском и оставил подробное описание этого обряда: «Погоды стояли холодные, и монахи, собравшиеся у кумирни, мерзли изрядно. Наконец один из гэлунов взял на левое плечо ганьди и стал отбивать ритм, призывая к служению». Вдыхая дым курилен, Ухтомский поначалу не вслушивался в произносимые на тибетском языке слова, но потом, как пишет он, «показалось мне вдруг, что я совершенно отчетливо понимаю значение молитвы. Прислушавшись внимательно, я явственно услышал сначала слова „…иже еси на небесех“, а потом слова „…и крепкий херес“. Голова моя кружилась. Первенствующий лама бросил сор в костер. Сноп искр поднялся к самым звездам, и я, теряя сознание, стал валиться на землю. Последнее, что я услышал, были совершенно понятные мне слова: „…пора шептать Ом Мани Падмэ Хум“». На следующий день Ухтомский попросил показать ему книгу, из которой зачитывался текст. Книгу ему показали и даже разрешили скопировать. Привезенную в Петербург рукопись, которая получила название «Книга Юнглей Мансуровых», князь издавать не стал, но время от времени публиковал отдельные строки из этой книги в издаваемой им газете «Санкт-Петербургские ведомости». Скажем, в августе 1896 года там были опубликованы строки: «Земную жизнь пройдя до половины… Я список кораблей прочел до середины…»; среди других опубликованных строк: «Сестра наша — жизнь — всех сведет в планетарий», «Майн Додыр. Был-жил убещур — Щыл бул додыр». Сенсационность этого сообщения смягчается только тем обстоятельством, что, по словам Коробова, Ухтомский ознакомил с «Книгой Юнглей» узкий круг представителей петербургской литературной элиты (Блок, Гумилев, Кузмин, Чуковский и некоторые другие). При этом посвященные в тайну книги избегали говорить о ней даже друг с другом. В эссе воспроизводится сцена: на одном из тогдашних литературных собраний кто-то процитировал строки из «Книги», присутствовавший там «Гумилев слушал как каменный, а потом сказал очень значительно, с паузами: „Я знаю, это из мансуровской книги. У меня тоже она есть. Ее про себя мыслить надо“». Далее в эссе кратко излагается теория «скрытого языка в тибетской тантрийской традиции», некоего особого, магического, языка, «структуры которого полностью совпадали со структурой наличной действительности таким образом, что речь фактически являлась актом творения вещей и событий». Речь идет не о каком-то естественном языке, а об особых «порождающих семиотических структурах», которые, «используя определенный естественный язык как своеобразный „носитель“, устанавливают отношения прямой зависимости между языком и вниманием, обращенным к внешним предметам. В результате слово и вещь, данная в восприятии, как бы начинают звучать в унисон, взаимно трансформируя друг друга в новые слова и события».
«В тантрийских школах друг-па, гелуг-па и ньингма-па существует традиция передачи этих порождающих структур из поколения в поколение, от учителя — ученику… Сами порождающие структуры передаются, во-первых, посредством мантр, и, во-вторых, существует якобы некая книга, список, в котором перечислены имена прошлого, настоящего и будущего. Надо думать, что именно эту книгу и получил князь Ухтомский от настоятеля Цугольского дацана», — пишет Коробов.
Естественно (естественно для меня), текст Коробова я прочитал как остроумную пародию на некий уже почти сложившийся у нас жанр эзотерического литературоведения.
И выходит, зря.
Оказалось, что князь Ухтомский — абсолютно реальное историческое лицо. И получается, что эссе Коробова — не борхесовская литературная игра, а попытка историко-религиоведческого и отчасти лингвистического исследования. Об этом я узнал, загрузив указанную в посланном мне письме интернетовскую страницу. Страница оказалась форумом на сайте «Тенёт», участники которого обсуждали мой ляп: «Князь Э. Э. Ухтомский, мне кажется, слишком известная личность, чтобы назвать его „вымышленным героем“. Мне кажется, что, если… Костырко серьезно относится к литературе, он должен дать в „Сетевую литературу“ опровержение своего заявления по поводу князя Э. Э. Ухтомского. Все-таки это история России, а она ошибок не терпит». «Поскольку на „Тенётах“ много говорят об этичности, мне хотелось бы испросить ваше мнение: этично ли мне указывать на ошибки… С. Костырко или мне стоит промолчать?»
Почему ж неэтично? Наоборот. Тогда у меня была бы возможность исправить свою ошибку еще два года назад. Но лучше поздно, чем никогда, — я приношу автору и читателям свои извинения за словосочетание «несуществующий князь Ухтомский».
Князь Эспер Эсперович Ухтомский (1861–1921) — публицист и поэт, выпускник историко-филологического факультета Санкт-Петербургского университета; служил по департаменту духовных дел иностранных исповеданий и был несколько раз командирован в Сибирь и Среднюю Азию для изучения инородцев-буддистов. В 1890–1891 годах сопровождал цесаревича, будущего Николая II, в его путешествии на Восток. Свои путевые впечатления и наблюдения изложил в книге «Путешествие на Восток Наследника Цесаревича». С конца 1890-х годов князь Ухтомский возглавлял Русско-китайский банк и правление Маньчжурской железной дороги. С 1896 года — издатель «Санкт-Петербургских ведомостей». После революции работал ассистентом-хранителем Дальневосточного отделения Русского музея.
Среди высказываний по поводу ситуации с эссе Коробова было такое: «Впрочем, рассказ Коробова, разумеется, не только назидательное напоминание. Его читают, как легко видеть по постам, с включенными фильтрами (в частности, жанровых ожиданий)… А вот если фильтры отключить, что при некотором навыке, надеюсь, возможно, и принять текст целиком…»
Я воспользуюсь здесь словом «фильтр». В качестве такового у меня был, во-первых, контекст, в котором читалось эссе Коробова, — подборка художественной прозы. Ну а второй фильтр, и главный, — это та настороженность, к которой нас приучило чтение исторических и литературоведческих текстов в Интернете. Особенно текстов с привлечением материала разных научных дисциплин, скажем, истории, лингвистики, философии, религиоведения и проч. А именно такие тексты составляют сейчас чуть ли не большинство эксклюзивных публикаций в «историко-филологическом секторе» русского Интернета. Во всяком случае, такое впечатление оставил у меня внимательный просмотр исторических и общегуманитарных серверов, которым я занимался полгода назад, составляя обозрение про «Велесову книгу» в Интернете (см. «WWW-обозрение» в № 8 за 2002 год <http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2002/8/www.html>). Вот, скажем, характернейший образчик «исторического исследования» в Интернете — книга Бориса Романова «Русские волхвы, астрологи и провидцы». Глава, посвященная московскому юродивому Василию Блаженному (http://www.astrologer.ru/book/magi/4.html.ru), содержит исторические легенды о нем, а также запись некоторых его пророчеств. Например, такого: «И не может люд российский жить без кнута. Уж сколь страшен мой друг и кровопийца Ивашка Грозный, уж сколько проклятий высыпано на его голову, яко зола от сожженных душ, а будут чтить его как самодержавца великого… За Ивашкой Грозным будет много царей, но один из них, богатырь с кошачьими усами, злодей и богохульник, наново укрепит русскую державу, хотя на пути к заветным синим морям поляжет треть народа российского, аки бревна под телеги… будет долго править третий душегуб. И ради грозного порядка в великой державе усатый этот царь из диких горцев положит на плаху и сотоварищей своих, и друзей верных, и тысячи тысяч мужей и женок…» Не знаю, как другие читатели, а я не могу принять вот этот стилистический ширпотреб второсортной исторической беллетристики за подлинный язык московской улицы ХVI века.
