Наталья Земскова - Детородный возраст
– Ну да, ну да… Замучился я с вами, с бабами. Дома бабы, на работе бабы. Всех надо утешать и уговаривать с утра до вечера.
– Ага, – кивнула Маргарита, – вот именно. Ты что, не знал? Но ведь не только баб. Любому надо, чтобы хоть кто-то ему посочувствовал. А кто будет сочувствовать? Некому. Всем некогда, все заняты.
– Ты права, права.
– Ну, что ты мне хотел сказать?
– Я? Да, хотел, конечно. – Николай Степанович снова смутился, будто его застали врасплох, погрустнел, закашлялся и на выдохе выпалил: – Как ты съездила?
– Замечательно, я потом расскажу, хорошо? Когда напечатаю снимки.
Маргарита пристально посмотрела на собеседника, взглядом требуя объяснений. Напряженное молчание тотчас разлилось в воздухе, став тяжелым и тягучим.
– В двух словах, если кратко. Тут, видишь ли, такое дело…
Толстобров снова замолчал и принялся тереть салфеткой нос, а затем щеки. Зачем-то пересел на другой стул, долго не мог на нем устроиться и ерзал, как первоклассник.
– Да говори же, наконец, как есть. – Маргарита побледнела от тревожного ожидания и даже перестала думать о своем.
– Да, конечно, конечно, прости. Я решил, будет лучше, если ты узнаешь обо всем от меня и сегодня, чем завтра и от главного. Сама знаешь, любой стресс длится всего неделю, так что, как говорится, раньше сядешь – раньше слезешь…
– Нет, ну ты начнешь когда-нибудь?
– Тот случай с Соколовой, помнишь, два месяца назад? Ну, та, которая ушла домой, а ночью выкидыш на двадцати восьми неделях, насилу откачали. Ты тогда дежурила.
– Конечно, помню, – отозвалась Маргарита сразу охрипшим голосом. – Мне объявили выговор, хотя всем было ясно, что это несчастный случай. Ужасно. За нее я меньше всех боялась…
– Разумеется, несчастный случай, все это знают и все тебе сочувствуют. Я отлично помню все детали: и как она просилась, и как ты отпустила, потому что всё было нормально, дня через два ее должны были выписать. И на тебе!.. Не знаю, что нашло на нашего Стервятника. До сих пор он свою фамилию не оправдывал, а тут как с цепи сорвался.
– И что Стервятников?
– А! Несет какой-то бред – не разберешь, ей-богу. Вроде как Соколова пришла в себя и не нашла ничего лучшего, чем подать в суд на больницу и на тебя: мол, если бы ты ее вовремя перевела в перинатальный центр, то ребенок бы выжил. Требует миллион за моральный ущерб.
– Или моей головы.
– Или твоей головы.
– Ну а главный?
– Ему лишь бы истории не вышло. Представляешь, какой прецедент? А история намечается будь здоров – адвокаты у этой Соколовой какие-то навороченные, где только и сыскали. Ну и пошла писать губерния – предъявлены два иска. Как ты уехала, тут и заварилась каша. Назначена комиссия по выяснению всех обстоятельств, какие-то климактерические тетки. Вчера они шерстили в отделении, истории читали, рылись, рылись, сегодня видел их с начмедом.
– Коля, но это абсурд! – подумав, сказала Маргарита. – Соколова пролежала десять дней, прошла полный курс, анализы были нормальные, я собиралась ее выписывать со спокойной душой. Ни о каком перинатальном центре и речи не было. Да ее бы туда и не взяли. Ее история никак не связана напрямую с тем диагнозом, с которым она поступила.
– Да мне-то ты не объясняй. Сначала все были в шоке и не восприняли всерьез – решили, что истерика у женщины. Ну а потом начальники занервничали. Должно быть, я всего не знаю. Тут явно не так просто. Говорят, что под главного копают, что нужно место. А тут и повод для разборок, раздувается скандал. Мне кажется, мишень не ты, а он. Не знаю, впрочем. Но что-то здесь не так, как видится на первый взгляд.
– Возможно. Кстати, как там Гончарова?
– Ничего не изменилось. Увозили практически силой – боялась и отказывалась ехать. Но все-таки отправили. Еле-еле доехала, в дороге начались схватки, подняли в родовой бокс и капали всю ночь, остановили как-то. Тоже, рассказывают, кричала на всю больницу, грозила всех посадить и зарезать.
– Гончарова?..
– Она-она. Спустили к Эре Самсоновне – та мне звонит и вопрошает, как это она умеет: зачем прислали? Матка, мол, практически идеальная, буду выписывать…
– После капельниц?
– Да, наутро. Попросил подержать, посмотреть. У нее же сегодня так, а завтра шиворот-навыворот. По-прежнему лежит и держит свой живот руками. Вроде как даже устроили в одноместную палату. Забудь ты про Гончарову, Эра вытащит. Только возить ее действительно не стоит, пусть хоть до родов там лежит.
– Теперь уж пусть лежит, конечно. Я позвоню им, попрошу, мне Гамбург не откажет.
– Не откажет. А Соколова – классический несчастный случай, каких сотни, если не тысячи. Если бы все эти женщины вздумали подавать иски, все суды просто захлебнулись бы от их количества. Кто-то ей там посоветовал: вроде как на Западе подобные дела – самые выигрышные. В чем я тоже, кстати, сомневаюсь. В общем, я понял так: если дело дойдет до суда, то главному легче пожертвовать тобой, чем платить миллион, которого нет. Кстати, Гамбург активно тебя защищает, сказала, что придет на суд и приведет коллег – ругалась страшно… Ох, сказал – как камень сбросил. Прости за дурные вести. Об одном прошу: не пори горячку, может, само рассосется. Адвокат, видимо, нужен хороший – по этой теме. Я спрашивал приятеля-юриста, он говорит, что подобные иски длятся годами, все обычно от них устают, и в финале, как правило, обе стороны недовольны решением – всё заканчивается ничем. Слушай, а может, тебе взять больничный?
– Больничный? А на сколько – на год, два?
Маргарита пожала плечами. Она допила шоколад и тронула Толстоброва за руку:
– Спасибо, Коля, не тревожься. Разумеется, лучше узнать это от тебя, чем завтра падать в обморок у главного. Как же всё это не вовремя…
– Что ты решила?
– А что же тут можно решить?.. Как уверял мой дед, кто предупрежден, тот вооружен. Значит, буду вооружаться. Или не буду, пусть идет как идет.
– Вот нет! Нельзя, чтобы шло. Я этого и боялся, что ты сама, по доброй воле отправишься к ним в пасть. Бороться надо, понимаешь? Нельзя сидеть и ждать, пока тебя сожрут. Собрать все силы и бороться.
– Коля, ну какие силы? С кем бороться? С женщиной, потерявшей ребенка? О чем ты говоришь…
– Не сдаваться хотя бы вот так. Не делать необдуманных движений. Не расстраиваться совсем уж. Пройдет, забудем и не вспомним, я уверен.
– Ладно. Ты беги домой к Ирине, а я посижу чуть-чуть, ага? – Маргарита внезапно устала, потерла виски, потом широко улыбнулась, но удержать улыбку не могла и с минуту глядела перед собой без выражения, совершенно забыв о существовании собеседника. Затем встряхнулась, достала из сумки телефон, подумала, снова бросила его в сумку и выжидающе посмотрела на Толстоброва.
