Сири Хустведт - Печали американца
Дорогая Лили, — писал Макс. — Я пишу к тебе в другом человеке, я, тот, кто все эти годы пишет, чтобы жить. Он не жил, чтобы писать. Он писал, чтобы жить. Иногда он чувствует, что больше ничего не сделает, ничего не в состоянии придумать. Иногда он чувствует, что умер. И сказать ему об этом некому. Он говорит это тебе, потому что тебя защищает броня, которую он тебе дал, потому что ты не знаешь, кто он. Не знаешь, кто умирает.
Но Эдди наверняка знала, что Макс гоняется за собственным вымыслом, что письма он пишет не ей, а женщине на экране, которую не найдет никогда.
Наверное, говорил я себе, ты любил Миранду, потому что не мог найти ее. Это мешало тебе двигаться дальше, и ты, как мисс Л., оставался, продрогший, на пороге дома, перед запертой дверью. Запертой намертво. Мертвая точка, тупик. Человеку нужно, чтобы его видели. Мистер Р. поднимает глаза и видит туркменский коврик, висящий у меня в кабинете над столом. В этот момент в нем происходит какой-то перелом. Казалось, депрессия не кончится никогда. Я вижу отца, идущего большими шагами через двор колледжа Мартина Лютера, но он не узнает меня и проходит мимо. Я ему не нужен. Он не видит меня, потому что сейчас ему слишком плохо, старая боль не отпускает его, возвращаясь снова и снова. Это все из-за папы. Инга говорит о Максе. За всю жизнь у человека столько разных «я», и все они равноправны, все разом. Мой отец рассказывает историю своей жизни, о ферме, о военном времени, о путешествиях и работе, о людях, которых знал и любил, и о нас троих — о маме, Инге и обо мне. Рассказ подходит к концу. Отец делает паузу. Глаза его смеются. «Вот почему, — говорит он, — я отзываюсь на кличку Везунчик». «Это что-то совсем новое», — говорит Соня о своей любви. Новое. Новый Свет. Землянка в прерии. Сгинувшие без следа. Холодный труп украл того, кто ночью мне песни пел. Джоэлю никто не будет петь песни по ночам. Он не узнает своего отца. Kyss Рарра. Моя мама, еще совсем девочка, наклоняется над гробом своего отца. Война продолжается. Войны свирепствуют. Свирепствуют люди. Мужчины и женщины. Мой отец спит в вырытой на береговой полосе траншее, а над его головой с грохотом рвутся снаряды. Наша доблестная армия, защитница свободы. Армия. Мальчики и девочки. Полыхающий огнем бревенчатый дом. Пожарные выносят из огня двухгодовалую девочку. Могилы еле нашли, заросло все. Так мы все прибрали, почистили. Горящие башни-близнецы. Кто плохой, того Бог накажет, и он сгорит. Понятно. Но это все равно не так. Мой отец в одиночку валит деревья. Его кулаки пробивают потолок над узкой койкой. Мой дед кричит во сне, и младший сын будит его. Лейн понял это, он это во мне увидел. Он увидел ярость, ярость, от которой отец убегал по ночам, но не мог убежать. Она гнала его из дома, но дорога оказывалась слишком короткой. Японский офицер падает в высокую траву. Сара прыгает и падает. Эгги падает. Соня видит из окна, как прыгают и падают вниз охваченные пламенем люди. Падают дома. Wo ist mein Schade Star. Мертвые говорят, и мистер Т. слышит их голоса. Мы все слышим голоса. Вот мой отец произносит имя матери: Марит. Марит. Он повторяет его снова и снова. Я вижу, как он сидит с пиджаком на коленях в узенькой комнате в Осло, методично собирая розовые мохеровые ворсинки, налипшие на темную ткань. Если бы мне предложили на выбор сохранить в памяти одну-единственную вещь из всей моей жизни… Я стою, смотрю на снег, а все эти вещи происходят одновременно. Это ненадолго, говорю я себе, это чувство не может длиться долго, но ведь это не важно, оно сейчас здесь, со мной. На рисунке Миранды у маленькой девочки за плечами крылья. Кома отступает. Моя сестра лежит в траве. Поцелуй меня, поцелуй, я так хочу очнуться. И потом я вижу мисс У. в конце последнего приема. Она улыбается мне и снова произносит слово «реинкарнация». «Только не после смерти, а здесь, при жизни». Она протягивает мне руку, и я ее пожимаю.
— Мне будет вас очень недоставать, — говорит она.
— Мне тоже. Я буду скучать.
Слова благодарности
Множество людей тем или иным способом внесли свою лепту в написание этой книги. Дэвид Геллерштейн, Дария Коломбо и Энн Аппельбаум дали мне возможность познакомиться с профессиональной деятельностью психиатров. Моника Карски делилась со мной своим опытом психотерапевта. Рита Шэрон, заведующая кафедрой нарративной медицины при медицинском факультете Колумбийского университета, любезно позволила мне присутствовать на своих занятиях со студентами и посещать лекционные курсы, подготовленные кафедрой. Я хочу поблагодарить Фрэнка Хайлера и Ричарда Зигела за консультации по вопросам экстренной медицинской помощи.
Благодаря Марку Солмсу произошло мое знакомство с нейропсихоанализом, сначала посредством его книг, а потом и при личном общении. По его приглашению я смогла посещать ежемесячные лекции в Нью-Йоркском психоаналитическом институте и принимать участие в семинарских занятиях. Я бесконечно благодарна всем исследователям, психиатрам и психоаналитикам, когда-либо участвовавшим в работе этого семинара, но мне бы хотелось сказать отдельное спасибо тем, кто составлял его постоянный костяк: это Мэгги Зеллинер, Дэвид Олдз, Яак Панксепп и ныне покойный Мортимер Остоу. Я также признательна еще одному участнику семинара, Дэвиду Пинкусу, за нашу продолжающуюся переписку по электронной почте по вопросам мозга и сознания.
Неоценимую помощь мне оказал Джордж Макари благодаря своим обширным познаниям в области философии и истории медицины, а также практическому опыту работы в психиатрии и психоанализе.
Я хочу поблагодарить Дон Беверле, под чьим руководством работала в психиатрической клинике Пейн Уитни, где на добровольных началах вела семинар по художественной прозе для пациентов.
Я благодарна всем, кто посещал эти занятия, проходившие раз в неделю. Опыт подобного преподавания оказал на меня мощнейшее влияние, и если бы не мои слушатели, я не смогла бы так остро ощутить сопричастность их переживаниям в борьбе с душевной болезнью.
Огромное спасибо Джеки Монде, Эдне Телвелл и Джорджу Телвеллу за их помощь в поисках и подборе материалов по Ямайке, а также за их собственные рассказы об этом острове.
Но мой самый низкий поклон — моему отцу, Ллойду Хустведту, скончавшемуся 2 февраля 2003 года. На закате его жизни я попросила разрешения использовать фрагменты мемуаров, написанных им для родных и друзей, в романе, над которым я тогда работала. Он дал свое согласие, так что воспоминания Ларса Давидсена, приведенные в этой книге, напрямую взяты из мемуаров моего покойного отца. Текст подвергся незначительной редакторской правке, имена были изменены. Так что, в известном смысле, мой отец даже после смерти смог стать моим соавтором. История моего двоюродного деда Давида также подлинная, газетная статья о смерти Дейва-Карандашника приведена в книге дословно. Это единственные прямые цитаты, в остальном я старалась сочетать подлинные истории и художественный вымысел.
Примечания
1
Перевод Давида Самойлова. (Здесь и далее — прим. перев.)
2
Нет, я не хочу ее зря дергать (норв.).
3
Огюст Конт (1798–1857) — французский философ, один из основоположников позитивизма.
4
Корд — мера объема, равная 128 куб. футам, т. е. приблизительно 3,62 кубометра.
5
Акр — земельная мера, применяемая в странах, использующих английскую систему мер. 1 акр = 0,405 га.
6
Плевательница — типично американская реалия, появившаяся в начале XIX в. и связанная с широко распространенной привычкой американцев сплевывать, жуя табак. Сперва это были специальные наполненные песком деревянные ящички, а с 1871 г. — «куспидоры», — красивые, украшенные узорами плевательницы в виде горшочка. В XX в. привычка жевать табак уступила место курению, но плевательницы еще долго оставались непременным атрибутом любого американского дома или общественного места.
7
Букв.: быть на школе (норв.), что значит «учиться в школе».
8
Имеется в виду отречение от престола 10 декабря 1936 г. короля Великобритании Эдуарда VIII, вызванное его решением жениться на дважды разведенной американке Уоллис Симпсон.
9
Парк Слоуп — престижный жилой район в западной части Бруклина неподалеку от Проспект-парка.
10
Имеется в виду психиатрическая клиника Пейн Уитни при Нью-Йоркском пресвитерианском госпитале.
