Алексей Колышевский - Откатчики. Роман о «крысах»
Шнурков кивнул:
– Да. Я, признаться, чуть было не забыл об этом. Столько дел… Так вот, на группе «алкоголь» сейчас работает человек. Его зовут Даниил Белоусов. Сразу скажу, что это очень грамотный и ценный сотрудник, и именно поэтому мы хотим перевести его на другую товарную группу. Пусть отныне занимается «колбасой». У нас с ней не все в порядке, а он менеджер очень сильный и сможет подтянуть отстающее направление. А вас с вашим опытом мы планируем бросить на «алкоголь». Рекомендации из «Ромашки» у вас неплохие, и думаю, что повышать свое мастерство закупщика вы вполне сможете у нас.
– Благодарю за оказанное доверие. Когда приступать?
– С завтрашнего утра. Сегодня я поговорю с Белоусовым, так как он ничего еще не знает. Мы ничего не афишировали до тех пор, пока не найдется подходящий человек. Так что поздравляю и жду вас завтра.
Ворон ворону глаз не выклюет. Да еще и приплатит
Утром Гера впервые переступил порог отдела откатчиков «Нулевочки». Он давно уже прозвал так всех закупщиков, поэтому и их отдел именовал не иначе. Приняли его довольно холодно. Судя по всему, Белоусов был совсем не готов для того, чтобы совершать подвиги на ниве колбасных всходов, и уже успел поделиться своими соображениями по поводу «чужака» с коллегами. Герман сразу же почувствовал это всеобщее недружелюбие и даже немного оробел поначалу. Он подошел к Белоусову и поздоровался с ним.
Белоусов принадлежал к тому непробиваемому типу очкастых толстяков, которые производят впечатление наивных добряков. На самом деле думать так – это все равно, что верить в искренность наркомана со стажем. Высокие очкастые толстяки в душе мечтают о треуголке Наполеона и являются самыми похотливыми тайными эротоманами и величайшими злодеями во Вселенной.
Герману изначально было неловко оттого, что он против своей воли вынужден был подсиживать человека, который, судя по всему, имел насчет собственной карьеры совсем иные планы. Однако, ощутив в полной мере, что своя рубашка всегда ближе, он попросил Белоусова начать передачу дел.
– Передавать дела я тебе начну после того, как ты вызубришь наизусть гимн и кодекс «Нулевочки».
– Какой еще кодекс?
– А вот изволь видеть, – Белоусов извлек из стола переплетенную пачку листов, – здесь все материалы, которые должен знать каждый, кто работает у нас. Чем быстрее ты выучишь их и, что самое главное, осмыслишь, пропустишь, так сказать, через себя, тем быстрее приступишь к выполнению своих, вернее моих, обязанностей, – Белоусов криво ухмыльнулся. – Особенно напрягаться тебе не придется, ведь ты пришел на все готовенькое.
– Зачем ты так? Я и понятия не имел о том, что эта группа занята.
– Да нет, нет… Не принимай на личный счет. Вообще никогда не обращай внимания на некоторые мои высказывания. Это не более, чем нечаянно высказанные вслух мысли усталого человека. То есть их как бы и нет.
Герман пожал плечами, сел за стол и принялся изучать брошюру. Это был свод правил, который Герман мгновенно про себя назвал «Кондуит». Начинался «Кондуит» следующим образом: на заглавной странице крупными жирными буквами было напечатано:
«Прежде чем придумать что-то самому и огласить придуманное в обществе, Вам следует посмотреть, как это обозначено в настоящем Кодексе, так как ничего нового Вы придумать не в состоянии. Все давно придумано до Вас».
В «Кондуите» имелось описание всех так называемых «бизнес-процессов закупки, прописанное вплоть до таких мелочей, как предпочтительная позиция и время держания авторучки в правой руке во время деловых переговоров. Время прибытия на работу, время, отпущенное на перекуры, время на то, чтобы сходить в уборную
«…не более 10 минут за один раз. В противном случае все свыше проведенное в уборной время будет вычтено из общей регламентной продолжительности рабочего дня и не будет оплачено по итогам месяца».
Каким образом осуществлялся контроль за проведенным во благо исполнения большой и малой нужд временем в сортире, Герман спросить не отважился. Слова знаменитого «Гимна Нулевочки» его порядком озадачили, и он долго ломал голову над двустишием:
Вперед, «Нулевочка», вперед!
На Запад, где заря встает!
Какая такая заря встает на западе, Герман так и не смог понять, и, решив не забивать себе голову поиском смысла написанного в «Кондуите», он принялся зубрить его содержимое наизусть. На это у него ушло два дня, а потом он вновь обратился к Белоусову с прежней просьбой о передаче дел.
Надо заметить, что Данила вел себя в течение этих двух суток крайне нервозно. Он постоянно выходил разговаривать с кем-то по мобильному телефону в коридор, распечатывал какие-то электронные письма и, никому не показывая их, убирал в портфель. На второй день ездил куда-то, отсутствуя при этом около четырех часов, и с той встречи вернулся очень довольным. Не скрывая своей неведомой пока Герману радости, он периодически весело и даже дружелюбно поглядывал на него, поблескивая стеклами больших «профессорских» очков. После просьбы Германа он, соглашаясь, кивнул, вытащил из портфеля увесистый конверт большого формата и предложил Герману выйти на улицу покурить.
– Но ведь нельзя выходить на улицу? Так написано в конд… в кодексе!
– Да ладно, старик. Забей на кодекс. Иногда его полезно нарушать. Пойдем, покурим, да и разговор к тебе имеется.
– Ну, хорошо. Под твою ответственность тогда, ладно?
– Разумеется. Моя ответственность высока, как никогда, – непонятно выразился Белоусов.
Они вышли под осеннее усталое солнце, зашли в тихий скверик перед офисом и сели рядом на скамейку. Закурили. Некоторое время молчали, словно никто не решался начать первым. Наконец Герман не выдержал:
– Так что за разговор такой?
– Да вот хотел тебя попросить уйти. Самостоятельно, так сказать.
Герман даже прыснул от такой невиданной наглости:
– Что-о-о? Ты чего несешь? Я сейчас к Шнуркову пойду и расскажу ему о том, что ты мне тут угрожаешь!
Данила поглядел на солнышко, зевнул. Может быть, и делано зевнул, кто его знает, но получилось у него очень натурально.
– Ага. Иди. Расскажи. – Он повернулся к Герману. – Только я потом к нему тоже зайду, а потом мы вместе с ним зайдем в кабинет начальника СБ, и там я покажу вот это, – Белоусов покачал в руке тот самый увесистый конверт. – И возможность тихо уйти по собственному желанию у тебя, после того как я открою этот конверт, отпадет сама собой.
Герман почувствовал, что в горле начинает неприятно першить. Что может быть в этом конверте? Не похоже на то, чтобы этот толстяк блефовал. Ведь не просто так он взял конверт с собой. Значит, хочет показать его содержимое?
