Елена Катишонок - Против часовой стрелки
Нет, откровение не снизошло внезапно. Ирина даже не смогла бы сказать, сколько времени понадобилось на осмысление истины. В какой-то момент сердце начало биться ровней и медленней, словно истина проникла в его глубину.
Упокой, Господи, душу невинно убиенного раба Твоего Конона и всех принявших муки раб Твоих.
Прости, Коля, что ногами могилу попираю. Знаю: по кладбищу иду. Давно собиралась тебя проведать; долго шла. Ты жди меня, родной; там встретимся. Земля — одна. Жди меня.
Она медленно обошла молодой лесок, вдыхая горьковатый сосновый аромат, потом вышла к дому с невнятной вывеской, уже догадавшись, что нигде, как в этом доме, добротной усадьбе какого-то хуторянина, Федя ждал свидания с ее мужем.
Не дождался.
Теперь осталось дождаться мне.
Обратная дорога всегда короче. Может быть, оттого, что нет больше неопределенности и ожидания. В автобус набилось много народу, ехал он быстро, и вскоре Ирина снова стояла на вокзале, где что-то неуловимо изменилось, сохранив странную симметрию. За книжным лотком теперь стояла, опираясь на локти, девушка с длинной косой и читала книжку. Тележки с газированной водой не было, а на ее месте стояла бочка с квасом, у которой толпилась очередь, но вместо унылой женщины квасом ловко командовал молодой парень в белом халате с закатанными рукавами. В окошке «СПРАВКИ» сидел лысый мужчина в очках. Закатное солнце подправило цвет вокзала, и теперь он выглядел не уныло-желтым, а песочным.
Вот и съездила.
Поезд двинулся, но как-то неохотно, рывками, и коричневые треугольные крыши походили на женщин в темных платках, которые тихонько кивали на прощание. Всякий раз, когда показывались деревья, казалось: тот лес, хотя тот давно остался позади. Колеса, наконец, заторопились: «Так корот-ка, так корот-ка».
На кухонном столе лежала телеграмма от Левочки: «ПРИБЫВАЕМ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОГО ПОДРОБНОСТИ ПИСЬМЕ ЗПТ ВСЕМ ПРИВЕТ СКОРОЙ ВСТРЕЧИ ВСКЛ ЦЕЛУЕМ = МЫ».
Перед приездом сына Ирина была очень занята, да оно и к лучшему. Левочка демобилизовался, и теперь она не обмирала при виде реактивных самолетов, которые оставляли на небе две меловые полосы: из военной авиации сын перешел в мирную и безопасную гражданскую. Семья решила переехать в Город, а жить на первых порах у матери; где же еще. Пришло и письмо, содержащее немногочисленные подробности: сын сообщал, что в течение полугода ему обещали квартиру, Милочка будет работать в школе, а там посмотрим. Просили подыскать для сынишки детский садик поблизости.
Рассказать — не поверят. Родная сестра не верила, как вчетвером не только уместились, но и ужились в одной комнате, умудряясь не раздражаться или не выплескивать раздражения, которое сравнить можно только с керосинчиком в костер. Сколько времени прошло, пока сын получил квартиру, полгода или больше, сейчас не вспомнить. Правда, Ирине повезло с невесткой: Милочка была милым и теплым человеком, а уж спокойна и покладиста настолько, что даже Надежда не билась в падучей из-за лужи у раковины; умница Милочка.
А квартира-то, квартира! Новенькая и такая же игрушечная, как только что появившиеся новые деньги. Совсем миниатюрная, словно кукольная: две комнатки, аккуратный курятничек с белой газовой плитой — кухня, а также каморка с ванной и унитазом. Последнее помещение именовалось стыдливым словом «удобства», а официально — «совмещенный санузел». Но к чему придираться, если у квартиры было огромное достоинство: она была отдельной, да к тому же с иголочки, в новехоньком пятиэтажном доме, похожем на кусок рафинада. Эти дома только-только начали вырастать там и сям, и квартира в таком доме была мечтой многих. Это потом, лет через десять, озлобленные сегодняшние счастливцы с подросшими детьми и парализованными дедушками назовут свои квартиры «хрущобами» и будут рваться из них всеми силами, а сейчас они на седьмом небе.
Как и Лева с Милочкой, уставшие от гарнизонного жилья, от тесноты у матери, а тут — отдельная квартира, целых две комнаты на троих и даже прихожая, где могут уместиться два человека в единицу времени. Невестка с Ириной озабоченно покупают все необходимое, и так получается, что почти все — китайское, веселое и яркое, так что, даже если необходимости насущной нет, купить очень хочется: большие термосы с небывалыми цветами, махровые полотенца, соперничающие экзотичностью цветов с термосами, яркие покрывала, одеяла из верблюжьей шерсти… Одеяла продавались бело-рыжей и зелено-белой расцветки. Они выбрали рыжие — «под цвет верблюдов», как пошутил сын. Кипучая дружба с Китаем выплеснулась в магазинные витрины. Появилось в продаже дамское белье из очень мягкого трикотажа, но фасона столь монашеского, что интересовались только пенсионерки. Продавались атласные тапочки без задников, с вышитыми на них цветами с термоса, но тапочки размеров по преимуществу китайских, отчего спрос был ограничен. В витринах лежали дивные веера: их тонкие пластинки выглядели, словно источенные жучком, но как искусно! Раскрывались веера павлиньими хвостами разного радиуса, но одинаково головокружительной красоты, и граждане толпились с восторгом у витрин: «Девушка, покажите, пожалуйста…» — и продавщицы с пресыщенными лицами неохотно вытаскивали красоту из витрины и раскрывали; да кому, скажите на милость, в западном портовом городе может понадобиться веер?!
Трудно было избавиться от впечатления, что жизнь у китайцев веселая и счастливая, если каждое утро они суют свои миниатюрные китайские ножки в атласные тапки, вытираются дивными расписными полотенцами, пьют чай из цветастых термосов и спешат на работу, обмахиваясь красочными веерами. Сын объяснил: «Это торговый обмен. Мы оказываем Китаю экономическую помощь, там полный развал». И показал фотографии в «Огоньке». Ирина была разочарована: мужчины и женщины все в одинаковых синих застиранных спецовках, и отличить их можно только по прическам. Стало понятно, отчего дамские трусы такие унылые. Правда, все китайцы радостно улыбались, несмотря на сиротскую одежду.
Она никому не рассказывала о поездке. Сыну забот хватало, а больше никого это не касалось. Будь с Тайкой нормальные отношения, все равно бы ей не рассказала: Тайка не только не заинтересовалась бы, а, что всего вернее, еще и посмеялась бы над ней.
Так бывало очень часто. Ирина не решалась сказать: всегда, хотя привыкла, что они с дочкой живут и видят жизнь по-разному. Конфликт отцов и детей? — В этом она не разбиралась и книжку Тургенева не любила. У них в семье ни братья, ни они с Тоней с родителями не конфликтовали; разве что Андрюша, единожды, перед немилой женитьбой. Ни у Моти, ни у Тони она тоже не видела якобы неизбежных противоречий и взаимонепонимания. Просто дети — они и есть дети: хотят быть взрослее, иначе причесываются, по-другому говорят… Так было всегда.
