Елена Катишонок - Против часовой стрелки
— Мама!
Ольга вбежала в комнату. Бабушка лежала с закрытыми глазами и медленно водила головой по подушке, жалобно повторяя: «Мама! Мама!..»
— Здесь твоя мама, Ласточка. Вот фотографии, и мамы, и папы. Попить хочешь?
— Мама… — Не открывая глаз, бабушка улыбнулась, — не уходи, мама.
Это походило бы на игру, если бы не было еще одним флажком на карте инсульта.
Первое слово ребенка, осторожно трогающего мир, стало последним бабушкиным словом. Отныне она звала внучку не по имени, а — мамой.
Следующий удар лишил бабушку последнего слова. Теперь она только стонала.
Новый Год пришел, как не вовремя и некстати приходит случайный гость. Через неделю наступило Рождество, но бабушка об этом не ведала, а значит, и Рождество не считалось, потому что Рождество без бабушки — все равно что незажженная елка в Новый Год.
И все же Рождество сияло по вечерам в окнах разноцветными огоньками на елках, доживающих свой праздничный век, а днем продолжало сиять ослепительным холодным солнцем. Бабушкины глаза были закрыты, и не нужно было задергивать занавески, как стало не нужно поворачивать пальмочку зеленой, пышной стороной к постели, тем более что, если немного зелени еще оставалось, то о пышности говорить не приходилось.
Собаки и кошки умирают у одра хозяина; пальма тоже умирала долгой и мучительной смертью.
Как бабушка.
Она жила, хотя дыхания не было слышно, а только стон. Иногда стон затихал, и она лежала, погружаясь в никому не ведомые глубины. Тело, истончавшееся на глазах, давно не принимало ни еды, ни даже питья, кроме капель воды, которые оставались на смачиваемых губах. Едва слышно отзывался пульс.
В детстве Ольга прочитала в какой-то восточной сказке: «Отец простился с сыном и ушел туда, откуда не возвращаются». Да, оттуда не возвращаются; возвращаются туда. Смерть — это и есть возвращение.
В доме звенел будильник; стучали дверьми, топали у порога, сбивая снег; говорили по телефону, что-то роняли — бабушка не слышала. «Ну, заяц, погоди!» — кричал под веселую музыку волк в мультфильме, и дети смеялись, — бабушка не слышала. На экране корректный Игорь Кириллов рассказывал о новостях, так доброжелательно глядя на зрителей, словно был уверен, что бабушка тоже смотрит на него. Но бабушка не слышала о достижениях перестройки и ничего, кроме своей боли, не чувствовала; лицо было напряженным.
Боль ушла, оставила навсегда на рассвете 11-го января. Бабушка лежала улыбаясь, и утреннее солнце падало на еще теплое лицо.
Это не смерть, нет! Бабушка не умерла — она вернулась, и поэтому улыбается. Ласточка, наконец-то тебе не больно…
А смерти не было, просто не было! Ольга радовалась, как радовался человек из только что перечитанной жизни; но только сейчас она поняла его полностью. Действительно, не было. Инсульт — был, муки смертные — были; была даже панихида, и Ольга впервые в жизни увидела бабушку в моленной улыбающейся. Было и погребение; но смерти — не было!
Бабушка вернулась, — вот почему она не разрешила плакать на своих поминках: «Я хочу, чтоб весело было, чтобы вы песни пели, а я послушаю…»
И я не умру, Ласточка, никогда не умру. Я состарюсь и тоже стану бабушкой. Буду так же неистово и нежно любить внучку — или внука? И пусть они зовут меня бабусей. Или бабушкой Лелей.
А потом я вернусь к тебе.
