Айн Рэнд - Источник
Он шёл по направлению к дому Лусиуса Хейера, стараясь не замечать лица людей, мимо которых проходил. Но не замечать он не мог. Он привык смотреть на людей, и те тоже смотрели на него, как обычно. Ему хотелось крикнуть им, чтобы они отвернулись, оставили его в покое. Они глазеют на него, потому что он обречён на провал, и они об этом знают, — так думалось Китингу.
Он направлялся к дому Хейера, чтобы спасти себя от надвигающейся катастрофы, спасти единственным способом, который ещё оставался в его распоряжении. Если он проиграет этот конкурс (а он не сомневался, что проиграет), Франкон будет неприятно удивлён и разочарован. В таком случае, если Хейер умрёт (а умереть он может в любой момент), у Франкона, только что пережившего по вине Китинга горькое публичное унижение, появятся сомнения, брать ли Китинга в партнёры. А если у Франкона появятся сомнения, то игра будет проиграна. Ведь подобной возможности ждут и многие другие: Беннет, которого Китинг так и не сумел выжить из бюро; Клод Штенгель, который процветал и уже обратился к Франкону с предложением выкупить долю Хейера. Китингу рассчитывать было не на что, кроме веры в него Франкона, а это был капитал весьма ненадёжный. Как только на место Хейера придёт другой партнёр, всем видам Китинга на будущее придёт конец. Он слишком близко подошёл к цели и промахнулся. Такого не прощают никогда.
Бессонными ночами оформилось чёткое и окончательное решение — он должен закрыть этот вопрос раз и навсегда. Он должен воспользоваться беспочвенными надеждами Франкона, пока ещё не объявлен победитель конкурса. Ему нужно заставить Хейера уйти и самому сесть на его место. У него оставалось всего несколько дней.
Он вспомнил, что говорил Франкон о характере Хейера. Он просмотрел папки в кабинете Хейера и нашёл то, что надеялся найти. Это было письмо от подрядчика, написанное пятнадцать лет назад. В нём просто констатировалось, что подрядчик прилагает к письму чек на двадцать тысяч долларов на имя мистера Хейера. Китинг просмотрел документацию на здание, о котором шла речь. Действительно, оказалось, что строительство обошлось дороже, чем следовало бы. Как раз в том году Хейер начал собирать свою знаменитую коллекцию фарфора.
Хейер был в своём домашнем кабинете один. Это была маленькая тёмная комната, воздух в ней казался спёртым, словно она годами не проветривалась. Тёмные панели красного дерева, гобелены, бесценная старинная мебель — всё содержалось в безукоризненной чистоте, но всё же в кабинете почему-то пахло нищетой и гнилью. На маленьком столике в углу горела одинокая лампа, освещая пять нежных драгоценных чашечек старинного фарфора. Хейер сидел, ссутулившись, и изучал чашечки в тусклом свете, с выражением какой-то бессмысленной радости на лице. Он слегка вздрогнул, когда его старый слуга ввёл Китинга. Хейер удивлённо моргнул, но пригласил Китинга присесть.
Услышав первые звуки собственного голоса, Китинг понял, что страх, который он испытывал на пути сюда, покинул его. Голос его был холоден и ровен. «Тим Дейвис, — подумал он, — Клод Штенгель. Теперь надо убрать с дороги ещё одного».
Он объяснил, что ему надо. Всё было изложено в одном сжатом, лаконичном, законченном абзаце, идеальном, как чисто огранённый драгоценный камень.
— И следовательно, если вы завтра утром не сообщите Франкону о своей отставке, — закончил он, держа письмо двумя пальцами за уголок, — вот это будет направлено в гильдию архитекторов.
Он ждал. Хейер сидел неподвижно, выкатив бесцветные, ничего не выражающие глаза. Рот его сложился в идеальную окружность. Китинг вздрогнул — ему показалось, что он разговаривает с идиотом.
Потом Хейер зашевелил губами. На фоне нижних зубов показался бледно-розовый язык.
— Но я не хочу в отставку, — сказал он простодушно, чуть прихныкивая.
— Вам придётся уйти в отставку.
— Я не хочу. И не собираюсь. Я знаменитый архитектор. Я всегда был знаменитым архитектором. Я не хочу, чтобы ко мне приставали. Все хотят, чтобы я ушёл в отставку. Я расскажу вам один секрет. — Он наклонился к Китингу и с хитрым видом прошептал: — Вы, может быть, не знаете, но я-то точно знаю, меня ему не обмануть. Гай хочет моей отставки. Он думает, что может меня перехитрить, но я его насквозь вижу. Так что здесь Гай просчитался. — Он тихо захихикал.
— Мне кажется, вы меня не поняли. Это вы понимаете? — Китинг всунул письмо в наполовину согнутые пальцы Хейера.
Он смотрел, как тоненький листочек дрожит в руке Хейера. Потом письмо упало на стол, и Хейер безнадёжно попытался зацепить его, как крючком, парализованными пальцами левой руки. Хейер сглотнул и произнёс:
— Вы не можете отправить это в гильдию. Тогда меня лишат лицензии.
— Конечно, — сказал Китинг. — Лишат.
— И об этом напишут в газетах.
— Во всех.
— Вы не можете так поступить.
— Могу. Если вы не подадите в отставку.
Плечи Хейера опустились до края стола. Голова его оставалась над столом, робко и нерешительно, словно тоже намереваясь исчезнуть из виду.
— Не делайте этого, пожалуйста, не надо, — бормотал Хейер на одной плаксивой ноте без всяких пауз. — Вы хороший мальчик, вы такой хороший мальчик, вы же не поступите так со мной?
На столе жёлтым квадратом лежало письмо. Беспомощная левая рука Хейера тянулась к нему, медленно наползая от края стола. Китинг наклонился и вырвал письмо из-под руки Хейера.
Хейер посмотрел на него, открыв рот, склонив голову набок. Он смотрел так, будто ожидал, что Китинг сейчас его ударит. Его омерзительный молящий взгляд говорил, что он стерпит этот удар.
— Пожалуйста, — прошептал Хейер. — Не надо делать этого, ну пожалуйста. Я неважно себя чувствую. Я ведь никогда вас не обижал. Я даже помню, что когда-то, кажется, сделал для вас что-то хорошее.
— Что? — отрезал Китинг. — Что вы мне сделали такого хорошего?
— Вы ведь Питер Китинг… Питер Китинг… Я действительно кое-что для вас сделал… Вы тот самый юноша, в которого так верит Гай Франкон. Не доверяйте Гаю. Я ему не доверяю. Но вы мне нравитесь. Когда-нибудь мы сделаем из вас проектировщика. — После этих слов рот его остался открытым. С края рта стекала тонкая струйка слюны. — Пожалуйста, не надо…
Глаза Китинга засверкали от презрения. Отвращение толкало его на более решительные действия. Ему надо было сделать эту сцену ещё более мерзкой, потому что он не мог больше выносить этого.
— Вас разоблачат публично, — произнёс Китинг громовым голосом. — Вас разоблачат как взяточника. Люди будут указывать на вас пальцами. Ваши портреты опубликуют в газетах. Владельцы дома подадут на вас в суд. Вы попадёте за решётку.
