Элена Ферранте - Моя гениальная подруга
— Мы встречаемся всего двадцать дней.
— Ты его любишь?
— Нет.
— А зачем тогда?
Я посмотрела на нее с вызовом:
— А ты любишь Стефано?
— Очень, — ответила она серьезно.
— Больше, чем родителей? Больше, чем Рино?
— Больше, чем кого бы то ни было. Но не больше, чем тебя.
— Смеешься?
В то же время у меня мелькнула мысль: даже если она надо мной смеется, как здорово сидеть с ней на горячем пирсе, опустив ноги в воду, и болтать, хоть она и не спрашивает, что я сейчас читаю и как сдала экзамены. Может быть, еще не все потеряно? Может быть, и после ее свадьбы между нами что-то сохранится?
— Я хожу сюда каждый день, — сказала я ей. — Приходи и ты.
Ее это предложение воодушевило. Она передала его Стефано, и он не возражал. Это и правда был чудесный день. Когда солнце начало клониться в закату, я сказала, что мне пора везти девочек домой. Стефано пошел к кассе и обнаружил, что Антонио уже за всех заплатил. Стефано немного посокрушался, но потом просто сказал спасибо. Как только Стефано с Лилой уехали на своей машине, я отругала Антонио. Мелина и Ада мыли лестницы в подъездах, а он в своей автомастерской зарабатывал всего ничего.
— Зачем ты полез платить? — чуть ли не кричала я на него.
— Затем, что мы с тобой красивее их. И благороднее, — ответил он.
50Сама того не заметив, я привязалась к Антонио. Наши сексуальные игры стали чуть смелее. Я хотела спросить у Лилы, что делают они со Стефано, когда остаются одни в машине. То же, что мы с Антонио, или больше? Например, то, что врал о ней Солара? Кроме нее, мне больше не с кем было это обсудить. Но мне так и не удалось задать ей эти вопросы: она больше ни разу не появилась в Sea Garden.
К середине августа моя работа закончилась, как и радость от солнца и моря. Продавщица канцтоваров осталась мной очень довольна, хотя девочки, расхваливая меня, рассказали матери, что иногда к нам на пляж приходил мой друг, с которым они вместе прыгали в воду. Я боялась, что она станет ворчать, но она лишь обняла меня и сказала: «Слава богу! Тебе надо стать чуточку легкомысленнее, а то ты слишком уж серьезна для своих лет. Вон, посмотри на Лину Черулло, — с усмешкой добавила она. — Вот уж кто времени даром не теряет».
Вечером на пруду я сказала Антонио:
— Всегда так было, с самого детства: все считали ее плохой, а меня — хорошей.
Он поцеловал меня и спросил с иронией:
— А что, разве это не так?
Меня так растрогал его ответ, что я не смогла заставить себя сообщить ему, что мы должны расстаться. Мне казалось, что я обязана это сделать. Привязанность — не любовь, а любила я Нино и знала, что буду любить его всегда. Я заготовила для Антонио целую речь: «Мне было с тобой очень хорошо. Ты очень помог мне в трудное время, когда мне было одиноко, но теперь начинается школа. Я перешла в выпускной класс, у меня будет много новых предметов, мне придется целыми днями заниматься. Мне очень жаль, но мы не будем больше встречаться». Каждый вечер я отправлялась на свидание на прудах, повторяя в уме эту речь. Но он казался таким влюбленным, таким страстным, что мне не хватало смелости и я все откладывала разговор. Скажу в день Успения Богородицы. Скажу после дня Успения Богородицы. Скажу в конце месяца. Я внушала себе: «Нельзя целоваться с человеком и позволять ему трогать себя просто потому, что ты им увлечена. Лила любит Стефано, а я Антонио не люблю».
Время шло, а подходящий момент для решающего разговора все не находился. Мелина всегда плохо переносила летний зной, и во второй половине августа ее состояние заметно ухудшилось. Опять у нее не сходил с языка Сарраторе, которого она называла Донато. Она рассказывала, что виделась с ним, что он приезжал за ней. Дети не знали, как ее отвлечь. Меня ее рассказ заставил волноваться. Я боялась, что Сарраторе действительно вернулся в наш квартал и бродит по нашим улицам, только ищет он вовсе не Мелину, а меня. Иногда я внезапно просыпалась среди ночи с ощущением, что он здесь, в моей комнате, куда проник через окно. Я твердила себе, что этого не может быть, и вообще он сейчас в отпуске, в Барано или Маронти — что ему делать у нас, среди уличной пыли и полчищ мух?
Но однажды утром, когда я шла в лавку, меня окликнули. Я обернулась, но узнала его не сразу. Потом взгляд сфокусировался на черных усах, приятных чертах загорелого лица, тонких губах. Я пошла прямо, он — за мной. Он сказал, что очень огорчился, не найдя меня этим летом у Неллы в Барано. Что он целыми днями думает только обо мне и жить без меня не может. Что наша любовь вдохновила его и он написал много новых стихов, которые мечтает мне прочитать. Что должен видеть меня и разговаривать со мной. Что если я ему откажу, он себя убьет. Я остановилась и злобно прошипела, чтобы он оставил меня в покое, что у меня есть жених, а его я больше не желаю видеть. Он забормотал, что всегда будет меня ждать и каждый полдень будет стоять на шоссе, у выхода из туннеля. Я изо всех сил замотала головой: в жизни туда не пойду! Он потянулся меня поцеловать, и я с отвращением отскочила. Он криво улыбнулся и сказал: «Ты такая чувствительная! Я принесу тебе свои лучшие стихи». Развернулся и ушел.
Я была жутко напугана и, не зная, что предпринять, решила обратиться к Антонио. В тот же вечер, на пруду, я сказала ему, что его мать права: Донато Сарраторе бродит по кварталу. Он остановил меня на улице и просил передать Мелине, что будет каждый полдень ждать ее возле выхода из туннеля. Антонио помрачнел: «И что мне с этим делать?» Я предложила пойти туда с ним вместе, чтобы объяснить Сарраторе, в каком состоянии сейчас Мелина.
От волнения я всю ночь не сомкнула глаз. На следующий день мы отправились к туннелю. Антонио шел молча, словно нехотя, и я догадывалась, что его угнетает. Он злился, но в то же время не мог побороть смущение. «Солара он не испугался, когда вступался за Аду и Лилу, а теперь стесняется!» — сердито думала я, хоть и понимала, что он робеет перед Донато Сарраторе потому, что испытывает к нему уважение. Я чувствовала себя гораздо увереннее. Меня так и подмывало схватить его за грудки и крикнуть ему в лицо: «Ты не писал никаких книг, но этот мерзавец тебе в подметки не годится!» В итоге я ограничилась тем, что взяла его под руку.
Сарраторе заметил нас издалека и поспешил скрыться во мраке туннеля, но я окликнула его:
— Синьор Сарраторе!
Он обернулся.
— Не знаю, помните ли вы Антонио, старшего сына синьоры Мелины, — начала я.
— Конечно, помню! Привет, Антонио, — дружелюбно произнес Сарраторе.
— Антонио — мой жених.
— Прекрасно!
