Джоанн Харрис - Леденцовые туфельки
— Изумительно, — только и вымолвила она. — Просто… изумительно!
Я притворилась скромницей.
— Ой, это ты уж слишком…
— Но я действительно так считаю, Зози. Ты вообще столько для меня делаешь…
Мне показалось, что она чем-то встревожена. А впрочем, это вполне возможно; знак Эекатля,[46] Ветра Перемен, — символ весьма могущественный, символ путешествий и смены жизненного пути; должно быть, она почувствовала его воздействие, причем не только вокруг, но, возможно, даже и в себе самой (ведь приготовленные мною mendiants — особые во многих отношениях). И теперь все это, в сочетании с ее собственными мыслями и переживаниями, неуловимо ее меняет…
— А я даже жалованья тебе пристойного заплатить не могу, — продолжала она.
— А ты плати мне по-другому, — улыбаясь, предложила я. — Разреши мне съедать столько твоих шоколадок, сколько смогу.
Вианн покачала головой, нахмурилась, словно прислушиваясь к чему-то за дверью, но туман поглощал все звуки.
— Я стольким тебе обязана, — снова заговорила она, — а сама для тебя ничегошеньки не сделала…
Она умолкла, словно что-то услыхав, словно в голову ей вдруг пришла настолько занимательная мысль, что она временно лишилась дара речи. Это, конечно же, опять мои mendiants, ее любимое лакомство! Они напоминают ей о прошлой, более счастливой жизни…
— А знаешь что? — вдруг воскликнула она, и лицо ее просветлело. — Ты могла бы переехать сюда, к нам! В те комнаты, где раньше жила мадам Пуссен. Сейчас ими никто не пользуется. Это, конечно, не много, но все же лучше, чем пресловутый «ночлег и завтрак». Ты могла бы и жить вместе с нами, и питаться, да и дети будут просто в восторге. Нам-то много места не нужно, а после Рождества, когда мы отсюда съедем…
Она немного помрачнела, но глаза все еще горели.
— Я буду вам мешать, — возразила я, качая головой.
— Не будешь. Ни в коем случае не будешь! И потом, у нас же работы полно. Да нет, ты просто одолжение нам сделаешь…
— А что скажет Тьерри? — спросила я.
— А при чем здесь Тьерри? — В голосе Вианн послышался вызов. — Мы же все делаем, как он хочет, разве нет? Вот и к нему на улицу Святого Креста переезжать собрались, верно? Так почему бы тебе не пожить с нами, пока мы еще туда не переехали? А когда мы окончательно к нему переедем, ты сможешь заодно и за магазином присматривать. Чтобы тут все было в порядке. Да он ведь и сам, в конце концов, это предлагал — он сам сказал, что мне нужен управляющий…
Я сделала вид, что обдумываю ее слова. Неужели Тьерри действительно теряет терпение? Неужели он уже продемонстрировал ей свою дикую, звериную сущность? Должна сказать, я это в нем давно подозревала — а теперь, когда еще и Ру снова появился невесть откуда, Вианн нужно их обоих держать на расстоянии вытянутой руки, во всяком случае, пока она не определится с выбором…
Компаньонка. Вот что ей сейчас необходимо. А разве можно найти кого-то лучше, чем ее ближайшая подруга Зози?
— Но ты ведь совсем недавно со мной познакомилась, — сказала я. — Мало ли кем я могу оказаться на самом деле…
Она рассмеялась.
— Да никем особенным ты оказаться не можешь!
«Мало же ты меня знаешь», — подумала я с улыбкой и сказала:
— Ладно. Договорились.
И снова я оказалась в выигрыше.
ГЛАВА 5
4 декабря, вторник
Итак, она переезжает к нам. «А что, это действительно клёво» — сказал бы Жан-Лу. Она уже и вещички свои вчера перетащила — хотя их у нее кот наплакал. Никогда не видела, чтобы у кого-нибудь при переезде было так мало вещей, пожалуй, только у нас с мамой в те времена, когда мы постоянно находились в пути. Она притащила два чемодана — в одном обувь, во втором все остальное. Через десять минут она уже все распаковала, разложила, и у меня такое ощущение, что она всегда здесь жила.
В ее комнате до сих пор стоит старая мебель мадам Пуссен; типичная мебель старой дамы — тощий шкафчик, пропахший шариками от моли, комод, полный больших колючих одеял. Занавески на окнах коричнево-кремовые с рисунком в виде роз, а кровать старая, с просевшими пружинами, и в головах валик, набитый конским волосом; еще там есть зеркало, от старости настолько покрывшееся пятнами, что, заглянув в него, запросто можно решить, что у тебя чума. В общем, как я уже сказала, типичная старушечья комната; впрочем, Зози сумеет быстренько все там переделать, и наверняка получится клёво.
Я помогала ей вчера вечером распаковывать вещи и подарила одно из своих сандаловых саше для гардероба, чтобы помочь избавиться от старушечьего запаха.
— Да ничего, — сказала она, развешивая свою одежду в старом шкафу. — Я кое-что захватила с собой, чтобы немного оживить эту комнату.
— А что?
— Увидишь.
И мы увидели. Пока мама готовила ужин, а мы с Розетт ходили гулять — в очередной раз любовались вертепом, — Зози трудилась над убранством своего нового жилища. Ей-богу, она на все потратила не больше часа, но когда я заглянула к ней, то, честное слово, эту комнату просто не узнала. Старые занавески с коричневыми розами исчезли, вместо них она повесила два огромных полотнища, из каких делают сари, — одно красное, другое синее. Еще одним сари (на этот раз пурпурного цвета с серебряной ниткой) она накрыла широкую кровать, а над камином повесила двойную гирлянду маленьких цветных лампочек, на каминной полке расставила в рядок все свои шикарные туфли — точно украшения.
На пол Зози постелила яркий лоскутный коврик, а к абажуру настольной лампы подвесила все свои сережки; на стене, там, где когда-то висела картина, теперь красовалась одна из ее шляп, за дверью спрятался длинный, до полу, китайский шелковый халат, а на раме старого пятнистого зеркала устроился целый выводок украшенных «драгоценными» камешками бабочек вроде тех, которые она носит в волосах.
— Вот клёво! — воскликнула я. — Мне ужасно нравится!
И еще там как-то по-особому пахло — такой сладкий, церковный запах, слегка напомнивший мне Ланскне.
— Это ладан, Нану, — пояснила Зози. — Я всегда курю ладан там, где живу.
Да, это был настоящий ладан, какой жгут в курильницах. Мы с мамой тоже когда-то часто его жгли, хотя теперь никогда этого не делаем. С ним и правда возни многовато, зато он так хорошо пахнет! И потом, как мне кажется, в том беспорядке, что вроде бы царит в комнате Зози, куда больше смысла, чем в том порядке, каким его представляют себе почти все.
Затем Зози извлекла из недр своего чемодана бутылку «Гренадина», и мы все устроили внизу маленький праздник — с шоколадным тортом и мороженым для Розетт. Когда я наконец собралась лечь спать, оказалось, что уже почти полночь; Розетт так и уснула прямо на «бобовом» пуфе.[47] Мама мыла посуду, а я стала смотреть на Зози, и мне показалось, что она со своими длинными волосами, звенящими амулетами на браслете, с горящими волшебным огнем глазами удивительно похожа на маму — какой она была в Ланскне, когда ее звали Вианн Роше.
