Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 2 2013)
«…Ученики терпеть не могли чеха <…> не выносили в нем сухого изнурительного педантизма и убивающей односторонности; они даже за человека его не считали, а называли машиной. <…> Белоглавек и на самом деле имел много общего с машиной. <…> Это был засохший, окаменелый педант, какая-то безплодная смоковница, выросшая на развалинах слепого увлечения классицизмом. <…> Да и весь Белоглавек походил на живого мертвеца: казалось, стоило только снять с него виц-мундир с золотыми пуговицами и обернуть в саван, и получился бы подлинный труп — хоть отпевай его: до такой степени ни в походке, ни в глазах, ни в лице, ни в голосе этого человека не было жизни. Только по неопрятной мочалистой бороде можно было догадаться, что он не совсем умер и продолжает принимать пищу (ученики уверяли, что в бороде Белоглавека всегда можно было найти прошлогодние макароны)» [15] .
Повесть Н. М. Гарина-Михайловского «Гимназисты» вышла в свет на несколько лет раньше «Человека в футляре», в 1893 году. Место действия — провинциальная гимназия (биографически — Ришельевская), время — конец 1860-х — начало 1870-х, классическая система уже вступает в силу. Среди персонажей, точно так же как у Чехова, выделяются учителя-функции, учителя-чиновники. Их называют «амфибии», первый и самый неприятный из них — учитель латинского языка Хлопов:
«Когда он пробегал торопливо по коридору, красный, в синих очках, с устремленным вперед взглядом, то все, стоя у дверей своего класса, старались смотреть на него как можно нахальнее, и даже самый тихий, первый ученик Яковлев, раздувая ноздри, говорил, не стесняясь, услышат его или нет:
— Это он красный оттого, что насосался кровью своих жертв» [16] .
Второй латинист — Митя — был тихим алкоголиком, но в нашем контексте более характерен другой эпизод: гимназисты составляют план своего журнала, и едва ли не первая тема, которую они придумывают, звучит так: «О вреде классического образования».
«— А теперь я вот что возьму, — продолжал Карташев. — Я напишу о вреде классического образования.
— С какой стороны?
— Со всех... Во-первых, теоретически докажу.
— То-то теоретически, — вставил Рыльский, — а то практически...
Все рассмеялись.
— Ты напиши, — дал совет Корнев, — что практически неудобно классическое образование в том отношении, что есть иногда опасность умереть от смеха. И знаешь: маленькую иллюстрацию к этому... Картинки...» [17] .
Гимназические журналы, о которых пишет Гарин-Михайловский, — одна из специфических культурных реалий конца XIX — начала XX века. Я приведу свидетельство некоего «бывшего гимназиста», написавшего обзор таких журналов. Обзор этот был помещен в журнале 2-й пензенской гимназии (№ 1 за 1906 г.). Он так и назывался: «Рукописные гимназические журналы семидесятых годов». Вначале там обозначена эпоха — 1870-е годы, главный временной маркер таков: «Толстовская реформа уже совершилась…», и автор полагает, что появление ученических журналов как попытки самостоятельного творчества в системе «школьного классицизма» мыслилось «великой ересью». Тем не менее они в большом количестве издавались, но в заключение своего обзора «бывший гимназист» вновь возвращается к жупелу — к пресловутой реформе: «…самым характерным для этой эпохи мне кажется <…> уцелевшее стихотворение, рисующее, конечно в юмористическом тоне, взгляд автора на одну из самых важных отраслей человеческого знания — филологию. Схоластичность системы г. Толстого не могла не отвратить многих от изучения тех наук, которые легли в основу миросозерцания И. С. Тургенева, Л. Н. Толстого и других корифеев нашей литературы. И вот результатом этого отвращения был ряд карикатур, помещенных в журнале „Стрела”, а также юмористическое стихотворение с повторяющимся рефреном „Удел филолога ужасен!”» [18] .
В этом контексте «Человек в футляре» в самом деле выглядит одной из таких «гимназических карикатур». Он напоминает и кровопийцу Хлопова в синих очках из гимназической повести Гарина-Михайловского, он похож на расхожие карикатуры из гимназических журналов, которые были перед глазами у того же Михайловского и, вероятно, были известны Чехову. По большому счету, когда мы помещаем чеховский рассказ в реальный исторический контекст, у «человека в футляре» появляется не столько традиционно приписываемый ему «синонимический ряд» из «маленьких людей» вроде Башмачкина, но, скорее, очевидный антипод — тургеневский Базаров [19] . Именно «реалисты» и «естественники» в «школьных» полемиках выступали радикальными оппонентами классических филологов, а главная опасность, от которой призван был защитить гимназию учитель греческого языка, — это нигилист-естественник с непомерным самомнением.
Наконец, сюжетный прием и настоящий смысл чеховского рассказа проясняется с параллельным чтением тех же «Гимназистов», либеральных памфлетов, направленных против школьных «классиков», и гимназических журналов с их «веселыми картинками». Главной сюжетной пружиной чеховской «гимназической карикатуры» была… карикатура, тот самый «влюбленный антропос», так напугавший Беликова. За карикатурой последовало потрясение — велосипед! — затем Беликов явился объясняться к Коваленко, был спущен с лестницы, осмеян потенциальной невестой, заболел от всего пережитого и спустя месяц умер, оплаканный все той же потенциальной невестой («Я заметил, что хохлушки только плачут или хохочут, среднего же настроения у них не бывает»). Иными словами, персонаж, родившийся из расхожей карикатуры, персонаж-жупел погиб в тот момент, когда пытался «стать как все», «выскочить» из карикатурных крайностей, вступить в «один из тех ненужных глупых браков, каких у нас <…> совершаются тысячи…». Но тут явилась карикатура, и пружина лопнула.
[1] Чудаков А. П. Мир Чехова. Возникновение и утверждение. М., 1986, стр. 300.
[2] Здесь и далее цит. по: Чехов А. П. Сочинения в 18-ти томах. Т. 10. М., «Наука», 1977, стр. 64.
[3] См., например: Эпштейн М. Маленький человек в футляре: синдром Башмачкина — Беликова. — «Вопросы литературы», 2005, № 6, стр. 193.
[4] «Значение классической школы как общеобразовательной». — «Московские ведомости», 1864, № 205.
[5] «Русская старина», 1891, т. 69, № 5, стр. 207.
[6] «Русская старина», 1891, т. 69, № 5.
[7] Белявский Е. В. Педагогические воспоминания. М., 1905, стр. 58 — 61.
[8] См.: «Об изменениях и дополнениях в уставе гимназий и прогимназий 19-го ноября 1864 года». — Сборник постановлений по Министерству народного просвещения. Т. V. СПб., 1877, стр. 270.
[9] Неслучайно В. В. Розанов в педагогическом трактате «Сумерки просвещения» (1893), говоря об образовании реальном и формальном (классическом), считает своим долгом отдельно заступиться за греческий. У него есть пассаж о «формальных», «бесполезных» предметах, первый из которых греческий. Латынь и математику он полагает предметами «методическими», в них прозрачна внутренняя логика, тогда как «греческий язык не имеет формально-образующего значения», его значение «историко-культурное» (Розанов В. В. Сумерки просвещения. М., 1990, стр. 240 — 241).
[10] Чехов А. П. Указ. соч., т. 8, стр. 331.
[11] Катков М. Н. Возобновившаяся агитация против учебной реформы. — «Московские ведомости», 1880, 6 февраля.
[12] «Голос», СПб., 1867, 28 февраля.
[13] Дондуков-Корсаков А. М. Заметки по Харьковскому генерал-губернаторству. — ГАРФ, ф. 569, оп. 1, д. 50, л. 10 об.; Васильев И. — Лорис-Меликову М. Т. 16 марта 1880. — РГИА, ф. 1282, оп. 1, д. 643, л. 361 об. — 362. Цит. по: Сафро- нова Ю. А. Нигилист — преступник — недоучка: образы террориста и их восприятие русским обществом 1879 — 1881 гг. — «Вестник Пермского университета». История. Вып. 2(14), 2010, стр. 37.
[14] Богданович А. В. Три последних самодержца. М., 1990, стр. 52.
[15] Яблоновский А. А. Очерки и рассказы. Харьков, 1902, стр. 231 — 232, 233.
[16] Гарин-Михайловский Н. Г. Детство Темы. Гимназисты. М., 1950, стр. 79.
[17] Там же, стр. 90.
[18] «Журнал учеников пензенской 2-й гимназии», 1906, № 1-2, стр. 20.
[19] Здесь уместно вспомнить слова И. Е. Репина, с которых начинается его короткий рассказ о встречах с Чеховым: «Положительный, трезвый, здоровый, он мне напоминал тургеневского Базарова». («А. П. Чехов в воспоминаниях современников». М., 1986, стр. 84).
