Дневник одинокого копирайтера, или Media Sapiens (сборник) - Минаев Сергей Сергеевич
– Nice job, Anthony!
– Welcome! – небрежно отвечаю я и снова кричу в мегафон: – Больше крупных планов! Переводчики, передайте, больше крупных планов! Работаем быстро, у нас времени еще пять минут.
Вертолеты работают из пулеметов. Кругом стоит грохот, в воздухе висит пыль. За моей спиной что-то взрывается, и я инстинктивно падаю на землю. Понимая, что мне такое поведение не к лицу, я встаю и поспешно объявляю в мегафон:
– Массовка, в кадр! Массовка, в кадр, легли в развалинах и работаем!
– Так ведь стреляют, Антон Геннадьевич! – кричит мне главный по массовке.
– На войне как на войне! – смеюсь я. Действительно, это война. Великая отечественная медиавойна, которую придумал, срежиссировал, воплотил в жизнь и отснял для истории один человек – я. Я чувствую себя Шивой, который играет роли сразу нескольких сторон – и нападающих, и обороняющихся. И охотников и жертв. Хотя нет, жертв еще нет, аудитория увидит нашу войнушку только вечером. И состояние у меня в этот момент сродни наркотическому опьянению. Хотя нет. Кайф от любого наркотика НИЧТО по сравнению с кайфом, какой ты получаешь, когда управляешь ситуацией. Когда четко понимаешь, что завтра миллионная аудитория впадет в панику и тупо побежит по дороге, которую укажут ей аналитики. Она увидит и услышит войну, которую создал ТЫ, аналитиков, чьими устами говоришь ТЫ. А потом, всему этому поверив, начнет делать выводы и принимать решения. Но все эти выводы и решения давно уже придумал и вложил в их головы ТЫ. Хотят они того или нет, у них нет выбора. Медиа давно решила за них абсолютно все. Она действительно разумна. Потому что МЕДИА – ЭТО ТЫ…
И несмотря на то что в воздухе висит пыль и видно довольно плохо, мне кажется, я различаю вдали солнечные лучи, которых не было еще десять минут назад. Я вижу, как они медленно пробиваются сквозь пыль и бьют в нашу сторону. Или все это мне только кажется?
Ко мне подбегает главный по массовке и спрашивает, почему взорвались машина и пушка, если вертолеты стреляют холостыми. Я объясняю ему про пиротехнику, заранее заложенные заряды, а сам слежу за вертолетами. Один из них снова описал над нами круг и завис над лесом. Вот идиоты! Опять над лесом. Блядь, какого черта он полез туда?! Вообще, какого черта было лететь со стороны Грузии?!
Вертолет открывает огонь из пулеметов. Пули похожи на косой дождь, первые капли которого падают метров за сто перед американскими журналистами, а последние, похожие скорее на град, методично сносят небольшую насыпь, сделанную для удобства операторов. Затем они сносят камеры первого ряда, а в финале – самих операторов. Последний из группы, высокий белобрысый парень, по инерции продолжает снимать в эти секунды стреляющий вертолет, пока пули в клочья не разрывают его тело.
Я думаю, что это какая-то чудовищная нелепость. Катастрофическая ошибка, сбой приборов. Еще я думаю, много ли мы успели снять, выглядело ли все натуралистично? Успел ли кто-то снять гибель американской группы? Мои мысли бегают от «Хороший ли получился сюжет?» до «Как же мы будем отмазываться перед америкосами?». И тут ракета попадает в блиндаж, в котором сидит группа, снимающая общий вид. Я успеваю вспомнить, как мы боролись с нависающей на окна маскировочной сеткой, которой укрыта крыша, и тут ракета пробивает крышу, и следует жуткий взрыв. Меня охватывает паника. КТО-НИБУДЬ ПОНИМАЕТ, ЧТО ПРОИСХОДИТ? КАКОГО ЧЕРТА?
Гремит еще пара взрывов, которые поднимают в воздух несколько человеческих тел. Я вижу, как Джефф оборачивается ко мне с белым, как мел, лицом. Что-то мне подсказывает, что все происходящее – не спецэффекты. Или мне это только кажется? Тем не менее я кричу:
– RU-U-U-U-UN! – поворачиваюсь спиной и несусь сломя голову прочь.
– What the hell are they doing? – кричит бегущий за мной Джефф. – They killed the CNN guys!
– I don’t know, Jeff, I’m really sorry, – отвечаю я, не оборачиваясь.
– YOU TOLD ME IT’S GONNA BE SAFE HERE, BASTARD! – свирепеет Джефф, подбегает ко мне и бьет в лицо.
Я падаю. Он еще пару раз поддает меня ногами с криками «Answer me!», «Answer me!». Я закрываю лицо руками и пытаюсь увернуться от ударов. Мне удается откатиться от него, потому что его колотит. Я лежу и смотрю, как Джефф, воздев руки к небу, плачет и кричит, непонятно к кому обращаясь: «Are you a human? No, you’re not!»
Я встаю на ноги и вижу, как вертолеты продолжают поливать свинцом окружающее пространство. Позади Джеффа что-то взрывается, его подбрасывает, меня вместе с ним. Я падаю, каким-то чудом успев вытянуть руки перед собой, но все равно грохаюсь о землю, как мешок с костями. В паре метров от меня приземляется Джефф. Точнее, то, что от него осталось. Еще точнее – его голова. В ушах звенит до резкой боли, и все погружается в тишину. То ли вертолеты улетели, закончив свою работу, то ли я оглох. Глядя на голову Джеффа, я вспоминаю нашу первую встречу. Тогда кто-то из его начальников, представляя его, сказал, что хед-хантеры всего мира охотятся за его головой. Вот она, берите. Это было последнее, о чем я успел подумать.
Ад вертайзинг энд медиа TM
Я брел по какой-то дороге…
Куда она вела и как я на ней оказался, мне было непонятно. Зато я отчетливо понимал, что идти по ней можно только вперед, туда, где на горизонте виднелась гора, поросшая редкой растительностью ядовито-зеленого цвета. Я знал, что не могу повернуть «обратно», что его больше не существовало. Во всяком случае для меня.
Впереди показалась очередь из стариков, старух, молодых людей и детей разных возрастов (попадались даже самостоятельно передвигавшиеся грудные младенцы). Очередь растянулась на многие километры, и, по моим прикидкам, оказаться в ее голове мне светило не раньше, чем через неделю, а то и месяц. Я встал в хвост, размышляя, как просочиться вперед. Сначала я начал нервничать, но, раскинув мозгами, пришел к выводу, что раз есть очередь, значит, есть и чуваки, которые наживаются на том, что продают свое место. Так было в советское время, и, уверен, сейчас мало что изменилось. Я стоял за старухой в белом платке и простом ситцевом платье. Лицо ее показалось мне удивительно знакомым. Она явно никуда не торопилась. Либо потому что местная – либо знала, куда нырнуть, чтобы оказаться впереди. И не торопится, потому что барыжит местами. По-любому, к ней стоило обратиться, чтобы просечь, что к чему.
– Бабуль, куда стоим-то? – начал я нарочито простецким тоном. – Дают чего, не в курсе?
– Дают? – Бабка обернулась ко мне, удивленная. – Скорее уж берут. Эх, молодежь, все бы вам паясничать.
– Ну чего сразу учить-то. Я не местный, первый раз тут.
– Да я и сама не второй раз, – засмеялась бабка.
– Ты лучше скажи мне, – я наклонился к ее уху, – тут наверняка есть эти… как их… «волчки» или «жучки», ну, короче, верткие ребята, которые за денежку без очереди пропускают. Не знаешь таких? Вон, через двух человек, мужик в телогрейке, он не из этих? Мне просто очень надо. Не могу я тут долго, мне по делу, быстрее бы.
– Быстрее? – Мне показалось, что у бабки аж глаза вдавились внутрь от моей наглости. – Никаких мужиков, которые тебе помогут, тут нет. И быстрее не получится. Да и медленнее тоже. Тут все вовремя. Вроде как и не торопится никто.
– Простите, а мы с вами… нигде раньше не встречались? Не разговаривали?
– Не знаю, – пожала плечами старуха и улыбнулась.
– Да? Странно… – только и промямлил я. Бабка ввела меня в ступор своими ответами. Я первый раз видел длиннющую очередь, стоящую за чем-то очень важным, в которой никто никуда не торопится. До сегодняшнего дня я в реальности такого не видел. Тем не менее не прошло и часа, как я весьма странным образом оказался в голове очереди. Моему взору открылась небольшая площадка, посредине которой стоял стол. Люди, подходя, доставали что-то из карманов и выкладывали на стол. За столом сидел старик с бородой, одетый в белое. Он оценивал содержимое карманов людей и весело трещал с ними о чем-то. Многие смеялись в ответ. После беседы со стариком одни уходил направо, другие – налево от стола. Передо мной, кроме бабки, стояли трое детей, их мать и отец и два старика, один из которых был в военном мундире. Из всех этих людей налево пошел только военный. «Понятно, – подумал я про себя, – эти-то чижики все, простые лохи, а дед, небось, генерал. Или комитетчик бывший. Показал ксиву – и прошел туда, куда простым смертным даже по телевизору не покажут». После деда настала моя очередь. Я подошел к столу, думая, с чего бы начать разговор, чтобы старик сразу воткнул, что я человек серьезный, а не просто погулять вышел. Но он меня опередил:
