Чарльз Буковски - Из блокнота в винных пятнах (сборник)
– ЭЙ! – завопил я. Соскочил с кровати и побежал к ванной. А когда добежал, она была пуста – в смысле, никаких других существ. Будучи с сильного бодуна, я вернулся в постель. На часах в радио читалось 1:32 дня. Я подумал о том, что увидел – или вообразил, будто увидел. Потом выгнал эту мысль из головы. Еще можно успеть и застать несколько заездов на скачках. Я начал одеваться…
Приехал к третьему. Среда, толпа не слишком велика. Поставил в третьем заезде, затем отошел и взял себе сэндвич и кофе.
Мне становилось лучше. Ипподром – место, где я расслабляюсь. Может, оно и дурацкое, но лучше, чтобы развеяться, я ничего не мог придумать. Без ипподрома и выпивки время от времени жизнь стала бы довольно мрачна и бессмысленна.
Я доел, пошел к фонтанчику. Он располагался в дальнем северо-западном углу, под большой трибуной. Пока шел, услышал за спиной шаги. Мне не нравится, когда за мной ходят. Я сменил маршрут, но шаги сзади по-прежнему раздавались. Затем я почувствовал, как кто-то хлопает меня по плечу на ходу.
– Прошу прощения, сэр…
Я остановился и обернулся. Человек спросил:
– Не подскажете, где тут мужская уборная?
– Пройдите мимо окошек тотализатора. Там за ними лестница, направо. По ней и спускайтесь.
– Благодарю вас, – сказал мужчина, повернулся и ушел.
Я стоял и себе не верил. Человек выглядел в точности как я. Нужно было подольше с ним поговорить. Надо было его задержать, побольше разузнать. Теперь он уже почти дошел до лестницы в мужские туалеты. Затем я увидел, как он спускается. Двинул за ним следом.
Толкнул дверь в мужской туалет и зашел. У раковин его не было. Я завернул за угол и проверил писсуары. Там его тоже не было. Наверное, в кабинке. Заняты лишь три – под каждой дверью я видел ноги.
Подожду. Я прислонился к дальней стене и сделал вид, будто читаю «Беговой формуляр». Несколько мгновений спустя из одной кабинки вышел человек. Низенький и черный, в синем спортивном костюме. Заметил, как я на него поглядываю поверх «Формуляра». Он был дружелюбен.
– Жаркая есть в этом забеге? – спросил он.
– Не-а, ничего, – ответил я.
Он подошел к раковине ополоснуться.
Открылась другая дверца. Вышел старик. Бедняга был ужасно скрючен. Едва мог ходить. Но бега ему требовались. Он подсел. Старик добрался до раковины и принялся мыть руки.
Оставалась одна кабинка. Подберусь к этому парню, когда выйдет. Наверняка же он заметил точное сходство между нами? Что он задумал? Почему ни словом не обмолвился? Когда он на меня посмотрел – это ж, должно быть, как в зеркало.
Я увидел, как начинает приоткрываться дверь последней кабинки. Двинулся к ней. Вышел человек. Азиат. А я – белый, уставший белый калифорниец.
– Слушайте, – начал говорить ему я.
– Да, в чем дело? – спросил он.
– Ни в чем, – сказал я.
– ЛОШАДИ У ВОРОТ! – раздался голос комментатора.
Я прыгнул в очередь на ставки. Передо мной стоял другой усталый белый калифорниец, а перед ним – усталый центральноамериканец. У усталого центральноамериканца были сложности с языком. Затем ему удалось совершить свою сделку. Потом усталый белый калифорниец попросил двухдолларовый билет на три первых места на фаворита. Такие вот дрочилы каждый день и засоряют очереди. Потом он отошел.
Я был у окошка. Грохнул о прилавок двадцаткой.
– ДВАДЦАТЬ НА ПОБЕДИТЕЛЯ НА 9-Ю! – завопил я.
– Что? – спросил у меня кассир.
Это он специально. Садист потому что. Треть кооперативных кассиров – садисты.
– ДВАДЦАТЬ НА ПОБЕДИТЕЛЯ НА 9-Ю!
Он начал выстукивать мне билет. Звякнул колокол, машина отключилась, а лошади рванули из ворот.
Я забрал свою двадцатку и пошел смотреть заезд. Он был на милю. К тому времени, как я добрался до поля, 9-я на полтора корпуса опережала на дальнем отрезке и бежала легко. На последнем повороте оторвалась на три корпуса. На середине отрезка было уже четыре. Затем она стала немного уставать. На нее набросились четыре или пять лошадей. Жокей работал хлыстом жестко, и у 9-й перед финишем по-прежнему оставался корпус форы.
Я пошел за кофе. А когда вернулся к своему месту, цена поднялась. 9-я оплачивалась 18,70 доллара. Этот ебаный садист стоил мне 167 долларов.
Я задержался на бегах. Походил вокруг, поискал того человека. Видел много уродов, несколько придурков, убийцу-другого, но он больше не попадался. После восьмого заезда я ушел и поехал домой…
Поставил машину и пошел к своему двору. Отпер дверь и вошел. Там была моя подруга, Кэрин. Милая Кэрин с невинными карими глазами, этими ее тонкими губами, толстыми икрами. Она сидела на тахте и смотрела телевизор. У нее был свой ключ. Она подняла голову.
– Я думала, ты за водкой пошел. Где водка?
– Ты о чем это, нахер?
– Ты ж сам сказал, что пошел за водкой, когда пошел.
– Куда пошел?
– Отсюда пошел. Минут двадцать назад.
– Меня тут не было двадцать минут назад. Я весь день был на скачках.
– Это шутки у тебя такие? – спросила Кэрин. – Ты что, не помнишь, как здорово мы занимались любовью?
– Какой еще любовью?
– Сегодня днем, бутуз. И ты был хорош, очень хорош – для разнообразия.
Я зашел на кухню и налил полстакана виски, дернул, открыл бутылку пива и вышел, сел с пивом и виски. Я сидел в кресле напротив Кэрин.
– Так я, значит, на самом деле хорошо любовью позанимался, а?
– Да еще как! Сама не знаю, что в тебя вселилось.
– Так, Кэрин, послушай, посмотри на меня. Я был вот так вот одет, когда ты меня видела последний раз?
– Вообще-то нет, если вдуматься… Когда ты пошел за водкой, на тебе была белая рубашка, темно-синие брюки и черные ботинки. А теперь рубашка у тебя желтая, штаны рыжие, ботинки коричневые. Странно… Ты где-то переоделся?
– Нет.
– Что ж тогда ты делал?
– Ничего я не делал. Тот парень, с которым ты в постель ложилась, был не я.
– Ой, да ладно! – Кэрин рассмеялась. – Если не ты, кто ж тогда?
– Не знаю.
Я допил виски и глотнул пива.
Кэрин встала.
– Я пошла отсюда. Мне не нравится, как ты себя ведешь. Когда наконец одумаешься – позвонишь.
– Ладно, Кэрин.
И она ушла, за дверь.
Может, я и впрямь схожу с ума. Но я ж был днем на скачках. Я не мог быть дома. Может, меня пополам раскололо? Может, я оказался в двух местах одновременно? А помню только про одно?
Мне требовалась помощь. Но я не знал, куда обратиться. Никто бы не поверил мне.
Я пошел в единственное место, куда мог: на кухню, еще выпить.
И по пути вспомнил, как был одет мужчина на ипподроме: белая рубашка, темно-синие брюки, черные ботинки…
Прошло несколько недель, а других подобных случаев не было. Я даже начал вновь видеться с Кэрин.
