Захар Прилепин - «Лимонка» в тюрьму (сборник)
– Да!.. – Я раздражённо махнул рукой, отгоняя неприятный разговор. – Спускайся давай, тебя жду, не завариваю.
– Это хорошо… – Голова Консультанта исчезла. Пошуршав одеждой, он спрыгнул на тапочки, заботливо подставленные мною.
Пока он плескался у умывальника, я заварил чифира на двоих. И когда я накрывал двухсотпятидесятиграммовую кружку крышкой, сделанной из жестяного тюбика из-под зубной пасты, уже умытый Консультант сидел у меня на шконке и протирал очки.
– Курнём одну на двоих, пока запаривается? – спросил он осипшим со сна голосом.
Я прикурил сигарету, протянул ему.
– Кури, оставишь.
Чифирнув, закурили уже по целой. Оживившийся Консультант кивнул в сторону монаха:
– Что за фрукт?
– Тот ещё… – Я рассказал, за что сидит монах.
– Нормально, – улыбнулся Консультант. – Колхозники воруют комбикорм, монахи иконы, нормально. А чё ты на него напустился? Ты ж у нас типа христианин, а тут какое-никакое духовное лицо.
– Какое на хрен лицо! Тупая рожа. Прикинь… – Я пожаловался Консультанту на глупое поведение монаха.
– Ну что ж, если не совсем дурак – поумнеет, а дурак – так и черт с ним. Чё ты завёлся?
– Да ладно, психанул и психанул. Пойду вторяк залью.
– Я письмецо написал в газетку о положении в камере для душевнобольных. Может, журналюги шевельнут начальство. А то ведь при таком раскладе мы тут загнёмся. Начнётся жара, отсюда начнут выносить.
– Уже выносят… За два месяца два жмура.
– Во-во, а по летушке и нас с тобой вынесут, – шептал Андрюха.
– Дай прочту, – попросил я.
Консультант достал из кармана тетрадный лист.
– Черновик.
Я побежал глазами по мелкому, но разборчивому почерку Консультанта…
Владимир Тюрин
Молодёжная зэкаполитика
Финансист Алексей, лет пятидесяти, интеллигентного вида дядька в очках. За весь год, проведённый мною в тюрьме, он был единственным сокамерником, которого я называл на вы. Хотя в тюрьме и принято обращение на ты, но его мне неудобно было бы так называть.
Он считался уже опытным зэком, всегда был сдержан и больше слушал, чем говорил, но в тот вечер его прямо прорвало.
– Что наше государство делает со своей молодёжью? Какого хрена, блин, только ящики таскать? Ни ума не дает, ни знаний, вот они тут, блин, вообще! Как это можно?!
– Да ладно тебе, при чём тут ящики, при чём тут государство? – попытался утихомирить его смотрящий за хатой.
Но Алексей не унимался:
– Я говорю то, что вижу. Вот посмотри вокруг, где наша молодёжь! – И он обвёл взглядом камеру № 257, находящуюся на малом спецу Матросской Тишины. – Вот она где, наша молодёжь. Вот один, – указал он на 21-летнего боксёра из Таджикистана. – Ему предложили заработать триста рублей. Нужно было взять свёрток в одной машине и донести до другой. Он до сих пор не понимает, почему его держат в тюрьме, если в свёртке был не его, а чужой героин, и будет ему теперь от семи до пятнадцати лет с конфискацией. Ну, это ладно. Вот ещё один, – указал он рукой на 19-летнего Ивана, приехавшего в Москву на заработки из Белоруссии. – Жил, как и большинство гастарбайтеров, с утра до вечера работа, потом пьянка, затем сон в каком-то вагончике. Когда ему не выдали зарплату (попросту кинули!), он несколько дней ничего не ел, а на билет обратный денег не было. И вот теперь он здесь, с нами. Спит на полу, на нарах всем места не хватает, хата переполнена. Но ему не привыкать, он и на воле жил в подвалах и вагончиках, ещё до того, как совершил с голодухи грабёж и заехал на тюрьму по сто шестьдесят первой статье. Теперь ему светит срок до семи лет. Если бы вот он и хотел в институте выучиться, у него б такой возможности не было. Государство ему даёт возможность только ящики таскать, – продолжал свою зэкаполитическую речь Алексей.
– Ну так ведь они же не граждане России, – возразил очень уж любивший спорить наш смотрящий, 22-летний Илюха. В свои годы он уже чётко понял, что ему никто ничего не преподнесёт, ни государству, ни кому-то другому он особо не нужен. Потому Илюха и решил взять всё сам. И взял бы, наверное, если б менты не взяли его самого по ст. 105: «Убийство».
– А что, со своими гражданами наше государство лучше обращается? – ответил Алексей. – А ты вот на него посмотри. – И Алексей указал рукой на 24-летнего Ивана, приехавшего в Москву из города Ефремова Тульской области.
История русского Ивана была похожа на историю его белорусского тёзки и коллеги. Разница была лишь в том, что русский Ваня не пошёл грабить случайного прохожего, а прирезал своего «барина» и забрал принадлежавшие ему по праву деньги.
– Здорово туляк придумал, – сказал Алексей и указал рукой на третьего Ивана по прозвищу Ананас. – А вот ещё один!
Ананасом московского Ваню прозвали за причёску, с которой он заехал на тюрьму. Этот парень из обеспеченной семьи был завсегдатаем дискотек и ночных клубов. После очередного «заседания» в клубе ему было предъявлено обвинение по ст. 131 «Изнасилование». А было оно или не было, Иван и сам не помнил, слишком уж усердно он отдавал дань моде «продвинутой» молодёжи. Такую роль людям его класса также отвело государство. Он добросовестно эту роль исполнял…
– А вот ещё один. – Алексей посмотрел на меня, 20-летнего национал-большевика, сидящего в тюрьме по обвинению в попытке захвата власти. Алексей немного помолчал и продолжил: – У Лимонова, конечно, хорошие идеи есть, но какими методами он собирается их реализовать? Тебе вот учиться сейчас надо, работать обязательно, ну, может быть, и совмещая это с партией. А ты куда полез? Вот эти ящики таскают, им жизнь других возможностей не даёт, а ты в политике – пешка разменная. И пока институт не закончишь, в политике ничем большим не станешь!
– Посмотрим! – ответил я и отвернулся.
Алексей замолчал, и каждый ушёл в свои мысли.
Я смотрел в окно на вечернее зимнее небо, разделённое стальной решёткой на равнодушно-одинаковые и до тошноты правильные квадраты.
«Эх вы, серые дядьки-тётьки. Всё-то вы знаете, обо всём можете судить, скорчив умную рожу. И всякими витиеватыми фразами говорите, что государство наше – дерьмо полное. А простых вещей понять не можете. Не понимаете вы того, что мы, молодые, хотим жить сейчас, а не после того, как закончим институт. Нам не интересны ваше спокойствие и работа на безбедную старость. Нам не нужна ваша правоохранительная система, подавляющая нашу свободу. В чём виноват я? В том, что не захотел идти предложенной мне тропой «детство – школа – институт», а решил попробовать что-то сделать, то есть занялся политикой?
