Александр Терехов - Каменный мост
Я позвонил утром и попал в середину ночи, я дождался глубокого вечера, пока гудел телефон, успел нарисовать крейсер с пятью пушками и заставил себя произнести из ночного города Москвы:
– Доброе утро.
Человек говорил медленно, в его словах можно было жить, прохаживаться, прилечь, как внутри подползающего к станции поезда.
– Фишер? Вам нужен Фишер. Но он не общается ни с кем. Фишер в тяжелом общем падении интереса. Только жена сдерживает его, в смысле движения еще глубже в этом направлении.
– Почему он не хочет вспоминать? Он чего-то боится?
– Он не то чтобы осторожен… но вам будет трудно договориться. А что вы хотите от него? Уманский? Не знаю, не знаю… С кем Уманский был близок? Литвинов? И что же вы хотите от Фишера? Он отказался от прошлого. Переслал бумаги своего отца мне – там не встречается имя Уманский. Да-а, могла бы что-то сказать Берта Фишер, – в старческом шелесте вдруг протекло теплое, кровное течение того, что не стареет и менее всего заслуживает смерти, – но, к великому сожалению, Берты Фишер больше не существует. А сын ее сузил воспоминания до предела. Он несколько сократил свои воспоминания. Сказал мне: я даже пожертвовал общением с тобой… Чтобы не говорить о том, о чем я предпочитаю не говорить. И что же вы хотите от меня? Номер? Телефон. Но вам будет очень трудно. Я сейчас пойду за телефоном, почему нет? Память моя ведь тоже старая. Двигаюсь я медленно. Передам трубку жене и начну двигаться. Когда вы позвонили, я сидел и слушал «Голос Америки», вернее, «Голос России». Ну, хорошо. Я начинаю движение. – Началось молчание, и послышались уходящие, тяжело шаркающие шаги на другом континенте по коридору в сторону смерти.
Я немного подождал и почему-то положил трубку.
Бригада дяди Феди
Я прочел листовку «Оздоровление организма» на железной подъездной двери: «Знаете ли вы? Что в кишечнике каждого из нас находится десять килограммов запекшегося кала?», мы присели на украшенный сигаретными ожогами подоконник между пятым и шестым этажами.
– Мальчик наш Чухарев в лежке. Ни с кем не расплатился. Коммерс, что дал ему денег на бизнес, подогнал своих, – Боря показал на синюю «девятку» с грязными окнами, втиснувшуюся между качелями и тротуаром; на переднем сиденье, откинувшись, дремали туши. – Дом обложили, уже четвертый месяц. Скоро начнут долбить. Как-то мне грустно все это…
– А что за люди? Черные?
– Мы их ошкурили во вторник. Выставили своих дэпээсников на маршруте: документы на стол, машина в розыске. Короче, бригада Федора Николаевича из Красногорска.
– А вообще?
– Вообще, они, получается, под Сашей Ташкентским. Если уж совсем «вобще», то под Дедушкой. Дерьмо они. – Глаза у Бори опять кровянисто слезились, я подумал: самое плохое, что пьет он один, глядя в белую стену, когда некуда ехать. – У Чухарева маленький ребенок. Спит, я проверил, с часу до трех. Как раз сейчас. – И Миргородский, чтоб не разбудить, махнул рукой мимо звонка и нарастающе постучал согнутым пальцем в квартирный номер, утопленный в черный дерматин. – Получится, мальчика мы выковыряем, опросим, а они его прессанут. – И воскликнул с пьяной восторженностью на задверное пожилое вопрошание. – Раиса Федоровна, это Игорь! Это я вам звонил! Насчет квартиры!
Замок пережевывающе похрустел, и мать Чухарева застряла в дверной щели, как кусок погребального покрова, не дающий гробовой крышке сесть на место, вздрагивали и наползали друг на друга бесцветные, морщинистые губы, освежаясь промельком языка, Боря пропихивал ее, как баржу, вдоль коридора под марш:
– Телефон не спаренный? Договор с телефонным узлом можно посмотреть? Перепланировку не делали? Кто соседи? Слушайте, да вы сгорите на хер с такой проводкой! Балкон посмотрим? Спит? А я тихонько… А что по деньгам, Раиса Федоровна? А если оформление за наш счет?
В первой же комнате по левую руку я нашел ее. Жена Чухарева навалилась спиной на книжные полки: только уложила ребенка и заснула сама. Вскочила, в руках тряпки для стирки, не успела добежать до ванной и прячется здесь. Она повела рукой: вот комната. Четырнадцать и восемь. Паркет. И уходите.
Незнакомая мордочка с бледными щеками. Ничего не осталось, время сожрало тот весенний размах, спросил: стоят ли в доме счетчики расхода воды? – и двинулся поближе, словно зацепить вид из окна – бывает ли солнце?
– Хорошая квартира. Почему решили продавать? – Я без жалости разглядывал чернеющий передний зуб, брызги туши на плохо промытом лице, отворачиваясь от ее личных запахов.
– Хотим поближе к природе, у нас маленькая… Подберем что-то за городом, с участком. Мама хочет грядки, цветы, – прочитала она невидимые буквы, что показывала ей злая доля.
– Муж не против?
– Муж в командировке. Но так – не против.
– Выбрали направление? Все что-то хвалят Зарайск, между Рязанкой и Каширкой.
Она дернула плечом, словно пытаясь погасить зазвеневшее в ухе: точно не решили, подумаем… Я подсказал со всего маху:
– В Мордвес, Тульской области. К сестре. На улицу Ленина. Там, думаете, не найдут? – И заорал: – Где муж?
Женщина покачалась и опустилась на низкую кровать, уткнувшись в тряпки. Но не заплакала.
– К нему есть два вопроса. Не деньги. Я оставлю телефон, в течение суток пусть позвонит. – Я покосился: завыла? давай, милая, и хихикнул: – Девочка спит ваша? Гуляете у пруда? С Леной и Наташей? Смотрю, нравится ей горка… Так смеялась вчера… Присматривайте за дочкой, Ксения Александровна. Знаете, какое бывает зверье… Чтоб потом не вешаться.
Она вскочила, собралась убежать, но запуталась, зашаталась, захрипела – забитая, изможденная мать:
– Мужа нет… – с каким-то отголоском, как в трубу, – он взял кредит. У него случились неприятности с налоговой. Он всем должен. Он уехал. Сказал, найдет деньги. Я не знаю, где он. Не звонит, – подышала и: – Все, что есть, мы и так отдадим. Продаем квартиру… Участок… – И, наконец, полилось – При чем здесь наш ребенок?!! – Она кричала, стараясь погромче, соседям.
– Они вас не отпустят.
– А вы кто?
– Мы красная конница. Какая на хрен разница? Миргородский просунулся с зычным:
– А мы с Раисой Федоровной чайку затеяли! – И замахнулся: – Ты чо мать пугаешь, с-сука?! Человек помочь тебе хочет… Где муж?!! Человек из главного управления по борьбе с бандитизмом… Сейчас уйдем, а ты у черножопых сосать будешь! – И прикрыл дверь.
Я отправил руку за удостоверением, клиентка потрясла немытыми космами:
– Не надо. Я все равно не знаю, где он. Уходите. Ну, пожалуйста.
Вот здесь они жили, купили стол из ореха, заказали полки столяру с «Мосфильма», чтобы занимался… учился в Финансовой академии или академии ФСБ… чтоб получился кабинет… чтоб у ребенка была своя… Я опустился на вращающееся кресло хозяина – хозяина нет, – уставившись в середину созвездия рамочек с семейно-родственным счастьем, – и встретил взгляд девочки с пухлым лицом с тонкими губами – Нину Уманскую.
