Елена Съянова - Гитлер_директория
Сара Черчилль, сидя за столом, подняла голову, что-то напряженно вспоминая; чуть шевеля губами, она словно произносила про себя какой-то текст.
Дальше Сталин предложил провести польскую границу по Западной Нейсе. Он попросил Рузвельта и Черчилля его в этом поддержать.
Был также поднят вопрос о польском правительстве. Сталин заявил, что настоящие поляки проживают в Польше, а в Варшаве уже есть правительство, тогда как лондонское правительство и связанные с ним подпольные круги постоянно наносят Красной Армии вред: нападают на советские склады с оружием, уже убили 212 красноармейцев…
Черчилль, горячась, возразил, сказав, что у советского и британского правительств, видимо, разные источники информации…
Но заседание уже подошло к концу.
Рузвельт, взявшись за голову, дал понять, что у него больше нет сил:
— Польский вопрос в течение пяти веков причинял миру головную боль!
— Вот и нужно постараться, чтобы польский вопрос больше не причинял головной боли человечеству! — заявил Черчилль.
— Непременно это нужно сделать, — заключил Сталин.
В 17.30 6 февраля Даллес телеграфировал Рузвельту:
«Операция «Доктор N» в стадии успешного завершения. Информация поступит в течение ближайших суток».
После этого заседания все трое демонстративно разошлись в разные стороны.
Сталин скрылся из виду первым.
Рузвельт бессильно раскинулся в кресле, его везли. Стеттиниус, наклонившись, отдал президенту сообщение от Даллеса. Рузвельт сразу воспрянул, оживился. Обернувшись, он хотел было подать Черчиллю какой-то знак, но премьер уже удалялся в сопровождении Сары.
Черчилль процедил сквозь зубы:
— Слышала? Эти болваны в Лондоне совершенно не владеют ситуацией, от них вреда больше, чем реального дела.
— Настоящие поляки проживают в Польше, — сказала Сара.
— Не нужно мне Сталина цитировать.
— Тогда позволь, папа, я процитирую тебя: «Мы будем разбрасывать листовки, взывающие к нравственности немцев. Но мы и пальцем не шевельнем для Польши, когда немецкая военная машина станет ее давить и уничтожать. Чтобы Гитлер не имел оснований на нас жаловаться». В тридцать девятом году ты не считал Польшу — делом чести, а теперь ждешь от Сталина понимания.
Черчилль только равнодушно пожал плечами:
— Кстати, детка, я прозондировал насчет покупки дворца. Сталин ответил: «Увы!».
«Доктор N», выполняя приказ «предъявить еще доказательства», привез Уилби и Уилберта к последней, пока не взорванной лаборатории исследовательского центра острова Рюген.
Почти все оборудование уже вывезли, на полках стояли разные колбы и сосуды всех размеров; часть разбитых валялась на полу. Среди осколков что-то шевелилось.
Оба разведчика, много чего на этой войне повидавшие, отчего-то поежились.
— Идите четко по моим следам, если не хотите взлететь на воздух! — обратился немец к Уилби, который был в эсэсовской форме. — Здесь все уже заминировали ваши службы. А кстати, кто же вы все-таки? На какую разведку работаете? Надеюсь, не на советскую?
— А что? — откликнулся Уилби.
— А то, что вон там, за окнами, холмик, видите? Там четыреста русских военнопленных, а дальше, в той стороне — еще триста, — резко хохотнул немец — Тьфу! Что это я?! Ваш начальник, Шуманн, и подписывал приказ! Или вы сами? Когда еще работали на нас!
— Я на вас никогда не работал! — возразил Уилби. — И здесь никогда не был. У меня пропуск только в зону С.
— Зона С — это для обслуги! Ха-ха! — немец указал на шевелящееся на полу. — Недавно еще ползало… Скоро все передохнут! Персонал расстреляли, кормов нет, генератор взорван… скоро все тут остынет… Все погибнет, все! А! Вот! Вот вам доказательство! Документ! Фотографируйте, а то воняет! — он ткнул пальцем в трупик какого-то зверька с пятью ногами и роговым наростом между глаз.
Уилби сфотографировал и поинтересовался, отчего сдохло это существо.
— С голоду, — ответил немец. — Дети приходили кормить… Больше не приходят.
— Какие дети?
— Такие же!
— Для чего вы нас привели в этот… зоопарк?
— Я вас привел, куда просили.
— Хватит валять дурака! — возмутился Уилби. — Сначала ваша семья, теперь какой-то… зверинец! Послушайте, доктор N…
Немец расхохотался:
— А вы так и не поняли?! Нет никакого «доктора N»!.. Вот — «доктор N»!.. Лечебный павильон для больных детишек! Сказочное царство! Для «сказочных» детишек! Они тут зверюшек кормили, цветы поливали, грибы рисовали! — он говорил быстро, точно в бреду. — Все началось… с грибов! Грибы начали расти первыми… Здесь все росло — грибы, ветки, листья. Я обещал детям, что и они вырастут. Все дети хотят вырасти побыстрей. Но они… не росли. Дети… умирали. Они умирали… в мучениях — Неожиданно он выпрямился, откинул голову; его речь сделалась возвышенно-патетической: — Это был великий эксперимент! Столько труда, догадок, гипотез, которые подтвердились! Сотни тысяч марок! Тысячи жизней! Плюс еще трое — моих детей! Зато теперь мы знаем, что ждет наших врагов! Мы знаем, что ждет их детей… — в его глазах вспыхнула ненависть — Ваших!.. И я не позволю, я не дам вам уничтожить…
Говоря, он отступал все дальше и дальше, в глубь лаборатории. Забывшись, задел ногой какую-то проволоку, споткнулся и упал.
Уилби, схватив Уилберта за руку, бросился наружу…
За их спинами раздался первый взрыв. Потом еще несколько.
Вечером того дня Черчилль подъехал к резиденции Рузвельта.
Перед четвертым заседанием три лидера договорились устроить неформальную встречу. Точное время не было строго оговорено, и, воспользовавшись этим, Черчилль нарочно приехал первым, чтобы поговорить с Рузвельтом до приезда Сталина.
Черчилль, усаживаясь в кресло, заметил:
— Нужно отдать должное хозяевам — нас тут прекрасно устроили. И кормят сносно. Попросил тренажер — дали. Прихватил с собой ящик сардин — так и стоит не распакованным. Ну, как поживают ваши планы? Своей интерлюдией о том, какие мы все овечки, Сталин удачно предварил ваш план о «мире четырех полицейских»! Дьявольская все-таки интуиция! Словно так и ждал, что вы это тотчас и предложите! Что там наши на Рюгене? Моя информация пока подтверждается?
— Пока да, — ответил Рузвельт.
— Итак, если бомба у Гитлера все-таки есть… Если джинн уже выпущен из бутылки?
— Вы слишком торопитесь.
— А вы — не чересчур ли медлите? Сталин скоро будет в Берлине и подомнет под себя пол-Европы! Советское влияние станет нарастать, и тогда… смотрите, как бы все столицы древних государств Центральной и Восточной Европы не оказались бы под тотальным контролем Москвы! Варшава, Берлин, Прага, Вена, Будапешт, Белград, Бухарест, София…
— Воображение завело вас слишком далеко.
— Отнюдь нет, — возразил Черчилль. — Я не вижу для этого серьезных препятствий. Сегодняшнее обсуждение польского вопроса показало, как станет действовать Сталин. Кстати, а что тут делают французы? Сидят под дверьми в ожидании, что их пустят в Контрольный совет по Германии? Логичнее было бы допустить в него китайцев.
— Почему, почему вы так упорно не хотите меня понять, сэр?! — неожиданно взорвался Рузвельт.
Черчилль, тоже взрываясь:
— Да потому что, пока мы все только разорялись, великая Америка богатела! Черт подери! Вам легко обойтись без ударной армии, потому что 70 процентов всей мировой промышленности, нефть, финансы, мировая торговля — лучшая «ударная» сила! Русские так милитаризовали страну, что готовы прошагать и еще пол-Европы! Франция… разбери ее, почти целехонька и туда же — в великие лезет! А что бедной старой Англии делать?!
— Оставаться другом моей Америки! — меняя тон на проникновенный, заговорил Рузвельт. — Ничто в этом мире не может быть достигнуто без братского союза англоязычных народов. Это ваши слова. И я их полностью разделяю. Это означает особые отношения между нами! Мой дорогой друг, неужели вы меня до сих пор не поняли?! «Мир четырех полицейских» — это мир без гонки вооружений! Это здоровая экономика, это достаток, это спокойствие наших народов! Могильный камень на военный атом! Вооружившись мирным атомом, мы все равно победим!
— Да понял я вас, понял… Но все это в перспективе. Пока же мне остается воевать тут за те крохи британского величия, которые еще остались! И все-таки… а если мы завтра же получим донесение, что джинн уже выпущен?
— Меня все стремятся в этом уверить! — жестко произнес Рузвельт. — Особенно наши, в Лос-Аламосе! Точнее их главный заказчик. Знаете, Уинстон, я с некоторых пор воюю с собственными спецслужбами. Даллес опасается, что я прикрою программу атомных военных испытаний, и тогда его покровители уже в ближайшем будущем могут остаться без военного госзаказа. Но я президент. Я отвечаю за всю нацию. Мы сильная нация, а сильным выгодно жить без войны!
