Там темно - Лебедева Мария

Внизу, на асфальте, на дне в голосину хохочет чайка. Вороны с явственным птичьим акцентом выкликают Кирино имя.

Заметив Киру, старик помахал ей рукой. Она махнула в ответ, локоть прижав к животу, – на случай, если машет не ей, руку будет быстрее убрать.

Они не сказали друг другу ни слова за всё время, что были знакомы (если это считать знакомством). Но казалось, что этот старик не из тех, кто изводит рассказами о десятках бывших любовниц, из которых одна была краше другой, ведь фантазия милосердна; не из тех, кто пытает советом как жить не просивших об этом совете.

На балкон всякий раз он выходит один, но Кира всё же предпочитает думать, что по выходным к нему прибегает целая орава внуков, а он рассказывает им о прошлом, и все вместе пьют чай с карамелью, такой квадратной, в обсыпке из сахаринок, её только деды и берут. Всё очень славно и просто, как на коробке с печеньем.

Очень давно Кире было тепло думать так. Сейчас думает на автомате.

Чайка нахохоталась всласть и пошла доедать голубя.

Кира возвращается в дом, утыкается в монитор. Нужно просто смотреть и не думать, смотреть и не думать. Мелькают красивые картинки с цитатами. Вниз, вниз, вниз. Ставь лайк и листай дальше. Заполнить день, чтобы не оставаться с собой, – вспомни, как это делают постояльцы хостела. Отлично ты их понимаешь.

Суши за перепост. Целый огромный набор.

Чем проще – тем лучше, быстрее насытишься. Море, панельки, закатное солнце, рука крупным планом, тело в татуировках, розы.

Все, кто когда-то сюда заходил, разом гибли от пафоса десятками, сотнями. Кира выстояла – закалена интернетом. Кира смотрит на фотки волков – в полный рост, профиль или анфас. Узнаёт: сильный не тот, кто силён, – ну где же ещё узнать. Столько пространства, и в нём все что-нибудь создают, хоть какое-нибудь, но своё сообщение (материал).

Выиграй суши за перепост.

Что угодно не стоит почти ничего, если разъять на куски: части маются заданной немотой, только целое говорит.

Хоть кто-то когда-то выигрывал этот набор суши за перепост?

А вот и короткие видео, короче уже не бывает, листай.

Обманчивые, неверные цитаты, вырванные из контекста, фразы, отобранные у произнесших их людей, выхваченные наспех обрывки толстенных нечитаных книг.

Фрагменты.

Суши.

Праздный наблюдатель, прогуливаясь по кладбищу, может лишь оценить фото да кто сколько прожил («о, этот пожил хорошо», «а эта – мало совсем», «парень вон на актёра похож», «стоило тратиться, им-то уж всё равно», «этот ровесник мне… да это ж я и есть!»). Вырази сожаление и иди дальше.

Сборники цитат – кладбищенские надгробия, так же наоборот.

Перемешанные осколки.

Комната заполняется призраками.

Кира обхватывает руками колени. Здесь же нет никого, почему тогда вновь началось?

На белой стене две тени – такое уж освещение – чёткая тёмная и светлая, расплывчатая, тень от тени.

Кира смотрит на них и думает, точно ли она отбрасывает их обе? Нет ли кого-то ещё, притаившегося позади, почти что вжавшегося в спину? Точно ли почти неслышное дыхание принадлежит только ей?..

Волосы застят глаза. Ничего уже не помогает.

не смей думать не думай не думай не думай иди купи хлеба

Кира думает: да, нужен хлеб.

Тень на асфальте походила на качающиеся кроссовки.

Задрав голову, Кира тут же всё поняла: тень и бросали кроссовки, связанные за шнурки. Шнурки намотались на провод.

Тут много чего висело. На дереве – бык. Большую тушу из плюша притащила с помойки женщина из совета жильцов. Она же к дереву и привязала. Двор участвовал в конкурсе на лучшую придомовую территорию. Жители соседнего дома в ответ накромсали цветов из цветных пластиковых бутылок. Получилось не хуже быка. Поэтому было пока непонятно, чей выигрыш.

Кира больше не смотрела наверх – хватило быка и кроссовок. Там, наверху, должно где-то быть небо, но она начинала опасаться, что и на него какой-нибудь мусор забросили.

Пискнула крыса, почуяв Кирину поступь, пискнула и промелькнула – длинное гладкое тело, крупное, все на подбор, хоть в костюмчики их наряжай. Резвились: то ли играли с голубями, то ли ловили. Кира не стала вникать.

Рядом стоял дедушка, распространяя пищу для пищи. Он прицельно швырялся в голубей сухарём. С явным намерением проломить головы тем, кто не столь расторопен.

– Ишь, щенки разыгрались, – умилялся дедушка, подслеповато щурясь на крыс.

Крыса бесплатная, можно забрать домой, будет тебе подружка. Хочешь увидеть щенка, милый дед, – вот тебе сразу щеночек. Крыса блестит гладким боком, смотрит диккенсовым сироткой.

Магазин совсем рядом. Вон два дома вдали под одинаковым номером, разница в литере: «А» – сетевой продуктовый, «Б» – это церковь. Не перепутай.

Магазин упорядочен: акции, полки товаров, карта любимого покупателя каждому покупателю, как зашёл – так уж сразу любим.

Кира думает: там уж всё явно идёт как обычно.

И тут:

– Всюду ложь, – изрекла продавщица.

Так и сказала. Со странной какой-то интонацией, не вполне для того подходящей. Как бы то ни было, здесь, в магазине, где товар настолько просрочен, что даже не утруждали себя перебивать даты, просто затирали год – дни и месяцы всё равно каждый раз одинаковы, – прозвучали эти слова:

– Всюду ложь.

Кира заметила на полу пакет чипсов. Подняла, поставила на место. Кире нравится, когда всё на своих местах. Чипсы падают. Ничего не зависит от Киры.

Потолок давит на жалость, весь в каких-то разводах. Сложная система балок поддерживает его, и на каждой таится по птице – ждут, когда воровать зерно.

Птицам не надо платить. Птицам не писан закон.

Некто в толстовке, на которой без жирных пятен разве что бейдж «менеджер по свежести», передвигает кефир: сильно просроченный ставит поближе – при любом раскладе его проще будет продать.

Бабуля тырит пакеты посреди овощного отдела. Активно мотает на руку, потому что пенсия маленькая, а пакеты бесплатные, у директора не убудет, всю страну растащили в пакетах эти директора магазинов. Километры мешков всё тянулись шуршащей лентой, слой за слоем скрывали бабулину руку. Нужно больше и больше пакетов. Бесцветная киноплёнка, на которой заснято ничто. Кире тоже так хотелось в них завернуться, укрыться, укутаться со всех сторон. Схорониться – чтоб с надписью сбоку «осторожно, хрупкий товар». Гроб хрустальный, как кокон пакетный.

Кира находит хлеб и прижимает к себе.

Холодный.

– Я кому говорю, всюду ложь! А ты куда ложишь? Ты на одну полку их ложишь, надо везде! – возмущённо кричит продавщица.

Воробей слетел вниз, пачка пшёнки посыпалась тонко. Воробей (который не слово: если надо, то можно поймать) на секунду припал – да и скрылся. Кто там пачку расколупал, может, Кира?

Охранник косится от нечего делать. Он болен желанием нужности – так прям и ждёт, молится божеству всех своих кроссвордов с ютубом: пусть какая-нибудь бабуля не заплатит за три пачки масла, а он может её изловить, станет и молодец, и герой. Но пока что даже тот воробей украл куда больше, нежели Кира. А бабуля мотает пакеты. И куда ей их столько домой.

Воробей смотрит.

Охранник смотрит.

Бабушка с бронированной пластиком рукой всё шуршит и шуршит, но ведь смотрит.

Кира тоже смотрит на всех, когда те не замечают, и удивляется, почему взгляд не оставит в одежде дыры. Это другой, умоляющий взгляд: сделай меня как они.

Всюду ложь.

не смей думать не думай не думай не думай пора на работу

Они останутся там стоять и смотреть в магазине: персонажи привязаны к данной локации, и нет им пути никуда.

Где-то вдали шумела вода или же кровь в ушах. Кира остановилась и приложила пальцы к вискам. Шумело всё-таки в Кире.

Птица оттолкнулась от ограждения моста и полетела над ещё не успевшей замёрзнуть водой. Белый – не цвет, но отсутствие цвета: стоило солнцу коснуться перьев, и те впитали тепло и силу, и птица стала цвета солнца.