У смерти два лица - Фрик Кит

Рот наполняется слюной, и трудно сказать, вызывает ли у меня мысль о холодном напитке в руке чувство жажды или дурноту. Мне одновременно и хочется этого, и не хочется. Мне вообще не так уж и нравится пить. Во всяком случае, первые несколько глотков, пока вкус выпивки еще напоминает о возможности убежать от всего. Новый вечер, новые лица, новая Анна. И всегда облом. На следующее утро я остаюсь все той же. Я держала себя в руках достаточно, чтобы не скатиться на плохие оценки. Попасть в приличный колледж. Но последние несколько месяцев выпускного класса… Я говорю себе, что из-за этого-то здесь  и очутилась. Этим летом у меня будут занятия поинтереснее, появится возможность стать лучше. И все равно от вечерней духоты и перспективы провести несколько часов без дела у меня чешутся руки и пересыхают губы.

Я роюсь в сумке в поисках телефона, чтобы хоть чем-то занять руки. Зря. С тех пор, как мы вернулись с пляжа, пришло три новых сообщения от Кейли, а я еще и на вчерашние-то не ответила. Я вздыхаю и быстро набираю ответ — как я занята из-за работы и как я по ней скучаю. Обещаю скоро позвонить и в конце добавляю эмодзи — пляжный зонтик.

Знаю, что она взбесится. Паршивый получился ответ. Но сейчас мне не до личных драм Кейли, как бы я по ней ни скучала. Мне нужно научиться быть одной, дать шанс этой новой, лучшей Анне. Девушке, способной провести тихий летний вечер у бассейна с дешевой книжкой или альбомом для рисования. Девушке, которой не нужно, чтобы парни угощали ее выпивкой. Которой вообще не нужна выпивка.

Телефон звонит, и я готовлюсь выдержать гневный натиск Кейли. Но это не Кейли.

— Привет, мам.

— Значит, жива все-таки.

— Я только вчера приехала. Собиралась позвонить тебе в выходные.

Это совершенно не похоже на мою маму — вести себя так… ну… по-матерински. Она была не из тех, кто вечно просит «позвони, как доедешь».

— Я ведь не просто так купила тебе новый телефон.

— Знаю.

— Ты можешь вернуться домой. Если передумаешь.

— У меня все хорошо, — заверяю я ее. — Здесь очень красиво. Пейсли очень смышленая, Беллами добры ко мне. Я справляюсь.

Я говорю уверенным тоном. Прикидывайся, пока сам в это не поверишь.

— Конечно, справляешься. Дело не в том, что я тебе не доверяю, Анна.

— А в чем тогда?

Но как только слова слетают с губ, я и сама понимаю. Я впервые уехала из дома. Ей впервые пришлось побеспокоиться. Наверное, ей стоило бы немного побеспокоиться, пока я еще была в Бруклине, но после гулянки я всегда возвращалась домой. Она уже довольно давно знала о Нью-Палце, но этой работой я застала ее врасплох. У нее почти не было времени психологически подготовиться.

— Прости, — говорю я, прежде чем она успевает ответить. — Я постараюсь звонить почаще.

— Тебе действительно нравится там, в Херрон-Миллс?

— Да, тут здорово. Я смогу хорошо подкопить к осени. Хорошо, что я здесь, мама.

Она вздыхает:

— Конечно, куколка. Просто я по тебе скучаю.

Я слушаю историю о ее коллеге из лаборатории, потом обещаю прислать фотографии Кловелли-коттеджа и пляжа. Когда она кладет трубку, я откидываю голову на спинку шезлонга и подставляю кожу последнему дневному свету. Задняя сторона дома обращена на запад и солнце виднеетса за линией деревьев таким же сверкающим оранжевым шаром, что и вчера в это же время. Здесь красиво. Я прнказываю себе расслабиться и сосредоточиться на том, какой девушкой я хочу стать. Просто дыши…

4. СЕЙЧАС. Август

— Сестренка, как же тебе повезло!

— Э… Привет!

— Поверить не могу, что тебя отправили в «Тропы». Когда Райана Денни на втором курсе поймали на выращивании травки, его держали на Райкерсе.

Анна слушает болтовню Кейли на другом конце провода. Она пристраивает липкую телефонную трубку поудобнее к уху и бросает взгляд на женщину-охранника в зале. Та наблюдает. Последние пару недель она редко считала, что ей повезло. Она снова в Бруклине, но это место могло бы находиться где угодно. Она никогда не чувствовала себя так далеко от дома.

— Ага, повезло, — Анна переминается с ноги на ногу, и выданные в «Тропах» кроссовки отвратительно хлюпают по бетонному полу.

Тот вечер с детективом Холлоуэй и помощником детектива Мейси, кажется, был в другой жизни. За четырнадцать дней, прошедших с ее ареста, ей было предъявлено обвинение. Ее направили сюда, изучили физическое и психическое здоровье, осмотрели зубы, осмотрели, нет ли травм. К ней приставили работницу по имени Обри, взбалмошную женщину на несколько лет старше самой Анны, которая, казалось, совершенно не подходила для работы с малолетними правонарушителями. Анне следовало бы быть дома, собирать вещи для отъезда на учебу в Нью-Палц. Семестр начнется на следующей неделе, без нее. Дату суда еще даже не назначили.

— Но это же полный бред. Ты ведь сама понимаешь, да?

Анна уже не в первый раз задумывается, что, возможно, что-то не так с ее «психическим здоровьем и благополучием», как любят говорить здешние психологи. По вечерам, лежа в кровати, она закрывает глаза и мысленно исследует собственную голову изнутри в поисках любых признаков, зацепок, следов гнильцы. Но ее разум остается непроницаем. И когда ее сюда привезли, она прошла обследование. Никто ни словечком не обмолвился о психическом заболевании. Во всяком случае, при ней. Или она одурачила всех, включая саму себя, или ее воспоминания о той ночи реальны.

— Возможно, — соглашается она с Кейли. — Но я помню то, что помню. Что я сделала.

— Но убийство, Анна?! — пищит Кейли. — Ты серьезно думаешь, что убила какую-то девчонку в Хемптонсе?!

Анна отодвигает трубку от уха и ждет, пока на том конце провода не наступит тишина. Она переминается с ноги на ногу снова и снова, слушая, как хлюпают по полу подошвы.

— Не убийство, — тихо говорит она. — Причинение смерти.

— Ав чем разница?

В этом вопросе Анна за две недели стала специалистом.

— Меня обвиняют в причинении смерти второй степени. Это значит, что она погибла из-за моей неосторожности…

А потом она спрятала тело — второе преступление. В сумме эти две статьи тянут на тюремный срок от восьми до двадцати лет. В декабре Анне стукнет восемнадцать. Если ее осудят, то, наверное, отправят на остров Райкерс. О закрытии этого тюремного комплекса говорят уже много лет, но Анна еще успеет там побывать.

— Ни хрена ты не помнишь, — говорит Кейли, и мысли Анны разлетаются вдребезги, словно стекло от удара камня. — Ты сказала им, что в тот вечер я была с тобой! Хочешь наказать меня за то, что случилось на пляже? В этом все дело?

Анне требуется минута, чтобы понять, о чем спрашивает Кейли. Ее воспоминания возвращаются на полтора месяца назад, к четвертому июля на пляже в Монтоке. Тогда они с Кейли виделись в последний раз.

— Это была обычная вечеринка. И я никогда не злилась на тебя, я думала, что это ты злишься.

Дело не в этом. Совсем не в этом. Дело вообще, на самом деле, не в Кейли.

— Хочешь пойти ко дну? Хорошо? — Кейли не замечает, как морщится Анна от ее слов. — Но меня в это не втягивай! Все это время я думала, что ты той ночью надралась так, что ничего не сможешь вспомнить. Похоже, ты надралась куда сильнее, чем я думала.

— Что ты…

— Послушай, Анна. Если ты в самом деле что-то помнишь, ты должна знать, что в произошедшем… что бы там ни произошло… мы не виноваты.

Анна пытается сглотнуть, но рот словно набит песком.

— Я сказала, что ты была в доме, когда она умерла, — выдавливает из себя она. — Я сказала, что ты не помогала мне прятать тело.

— Конечно, не помогала. Потому что меня не было в Хемптонсе, Анна. И тебя там не было. Не знаю, с чего у тебя в голове такая каша. Ты знаешь, что к нам с мамой на этой неделе приходили копы? Хотели поболтать о том, что я делала на Новый год.