Десять поколений - Арфуди Белла

Несрин в тот день ложилась спать счастливая, полная мечтаний о том, как пройдет свадьба. Она уснула, едва коснувшись подушки. Черные ресницы рисовали на ее лице темный полукруг, похожий на тот, что снился Несрин. Она видела, как входит в него, следуя за желанием познать свое будущее. Ей казалось, что вот-вот она узнает что-то важное, но добраться до людей никак не получалось. Ее окружала бесконечная темнота. Если же вдруг зажигался какой-то огонек, то Несрин стремительно бежала ему навстречу. Каждый раз он потухал до того, как она успевала его коснуться. В отчаянии Несрин стала стучать, топать ногами, пока внезапно возникший вихрь не схватил ее и не забросил в пустыню. Непрерывный ветер дул ей в глаза и мешал смотреть. Песчаная буря накрыла ее с головой, превращаясь из золотисто-желтого потока в пурпурно-красный.

Несрин ворочалась в кровати до утра, пока восход не подарил ей покой.

Глава III

Проселочная дорога, полная ухабов, от которых Ари то и дело подскакивал в машине, вела к дому, где когда-то жил его прадедушка. Горы вокруг были покрыты островками зелени и казались Ари более уютными, чем отель, в котором он остановился. Ари откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Его утомляла музыка, сопровождавшая их всю поездку. Водитель, давний друг дяди Мсто, был ярым поклонником рабиза [11]. Ари же не переносил ничего, что хоть едва напоминало какие-то национальные мотивы. Музыка играла на всю машину, но просить ее выключить Ари было неловко. На каждый праздник отец включал что-то подобное и пускался в пляс, вскидывая руки вверх.

– Такие душевные песни больше не пишут, – подмечал он. – В мои времена все всегда имело смысл. Никто не пел и не писал о ерунде. Стихи были философскими и рассказывали о жизни, о любви. Сейчас – сплошная матерщина и невнятные мычания, которые издают эти новомодные рэперы. Поди пойми, что они говорят.

Когда же Ари пытался переключить музыку или демонстративно надевал наушники, отец злился и начинал скандалить:

– Ничему я тебя не научил! Ты стыдишься всего, что связано с культурой твоих предков и местами, где они жили.

– Сейчас мы живем не в Ираке, Турции, Армении или где-то еще, баво! – резко отвечал Ари каждый раз. – Я не обязан любить то же, что и ты. От этих блеяний, которые ты называешь мелизмами, хочется застрелиться.

– Где я упустил тот момент, когда мой сын из езида начал превращаться то ли в русского, то ли в американца?! В чем моя вина?! Я вырастил человека, которому стыдно за то, кто он есть.

– Не преувеличивай, отец.

Ари каждый раз старался не входить в новый виток ссор, но у него никогда не получалось. Его кровь закипала, а беспощадные ответы отцу лились бурным потоком. Они ранили друг друга, словно чужие люди, хотя каждый отдал бы жизнь за другого.

– Ты совсем оторвался от нас. Не признаешь наших обычаев, наших ценностей. И даже музыка, которую я слушаю, тебя раздражает. Кто ты? С кем я живу? Кого я вырастил?

На эти вопросы ответов не было и у Ари. Сколько он себя помнил, никогда не мог понять, куда приткнуться, чтобы обрести дом. Родители сначала забросили его в Армению, где он мучился среди местных ребят, понимавших только язык стычек и драк. Ничем не лучше был переезд в Россию. Он возвращался из школы домой то с подбитым глазом, то с расцарапанными руками. Мама накладывала компрессы и обрабатывала мазью, приговаривая, что все станет лучше. Маленьким Ари ей не особо верил, но спустя пару лет и правда стало лучше. Он уже понимал, о чем говорят все вокруг, нашел друзей и научился давать сдачи. После жестокой драки в четвертом классе, когда он побил грозу всей началки Вову Петровского, закрепившаяся за ним слава психа стала его защитным куполом.

Кто же знал, что, вплетаясь в новую для себя жизнь и обретая друзей и понимание русского языка и культуры, он одновременно теряет что-то важное в себе. Нечто, ускользнувшее от него так незаметно, что его отсутствие Ари заметил, лишь став старше. Встретившись со своими однокурсниками на новой для него американской земле, он не мог понять, что ответить на стандартный вопрос «откуда ты?». Откуда он? Из Ирака, где не был ни он, ни множество поколений его предков? Из Ирана, где его род жил от силы лет пятьдесят? Может, из Турции, где его предки задержались на два столетия? Из Грузии, Армении или России?

В какой-то момент Ари даже поймал себя на мысли, что ему как будто стыдно отвечать на этот вопрос. Говоря «езид», он не мог толком объяснить, что это значит, где его страна, почему ее нет. В какой-то момент подобные вопросы стали его раздражать, и он решил говорить, что он грузин. Понятная схема для многих американцев: раз родился в Грузии – значит, грузин. Так Ари научился молниеносно отвечать на вопросы тех, кто, заслышав легкий акцент, начинал интересоваться его биографией, и одновременно выпустил из рук какую-то важную нить.

– Почти приехали. – Дядя Мсто всучил Ари огромный персик. – Перекуси пока.

– Посмотрите направо, – сказал водитель. – Ну разве это не самые красивые горы на свете, Ари? У вас в Америке, небось, ничего такого нет.

– Там и правда нет таких гор. – Ари не хотелось вступать в долгие рассуждения и рассказывать о том, что Америка разная. Там есть и горы, и океан, и леса. Проще было соглашаться со всем, что говорят.

– Как давно ты вообще в Америке?

– Пять лет.

– Ари у нас головастый. – Дядя Мсто раскинул руки в стороны, демонстрируя, насколько большая у Ари голова. – Весь в своего отца, тот тоже был отличником. Даже серебряную медаль в школе почти получил, да не хотел заморачиваться и исправлять оценку по химии. Ари у нас учится в университете, скоро он будет американским профессором.

– Я только начал диссертацию. – Ари смутился от похвалы. – Если повезет, через три года только закончу, а до профессора мне очень далеко.

– Все будет, Ари-джан, все будет. Я в тебе не сомневаюсь. Такой умный парень, как ты, обязательно добьется успеха.

– У меня вот тоже есть родственник в Америке. – Водитель прямо на ходу полез в карман за смартфоном, чтобы показать фотографию лысеющего мужчины и его семьи на фоне входа в парк аттракционов. – Живет в Глендейле, там вообще полно наших. Говорят, даже на улицах вывески на армянском есть. Уехал он туда еще в девяностые, когда не уезжал только ленивый. Сначала, конечно, трудно ему пришлось, но сейчас уже потихоньку дела выправились. Дочку замуж недавно выдал, сын в университете учится, юристом будет.

– Почему вы не уехали с ним?

– Так не звал он меня с собой. – Хриплый прокуренный смех водителя напомнил Ари раскаты грома, которых он безумно боялся в детстве. – А вообще я никогда уезжать отсюда не собирался. Куда я уеду? Это же моя родина. На кого мне ее оставлять? Нет, я принадлежу этому месту, тут похоронены мои родители, живут люди, похожие на меня. Мне нигде не будет так хорошо, как здесь, какие бы золотые горы ни были на чужбине. Вот мой сын – другое дело. Постоянно рвется куда-то уехать, да только у нас так сложно получить визу в Европу или Америку.

– Он может попробовать перебраться в Россию, может, ему даже не понравится жить где-то далеко.

– Да что он там будет делать? Английский он хоть немного знает, а с русским вообще беда. – Мужчина тяжело покачал головой, словно его расстраивало каждое слово. – Как Союз распался, так молодежь все реже и реже русский учит. Мол, английский нужнее. Так-то, может, и нужнее, но лишних языков не бывает. Еще мой отец говорил: сколько языков знаешь, столько раз ты человек. Вот ты сколько языков знаешь?

– Три: езидский, русский и английский.

– Значит, ты трижды человек, Ари-джан. Этому миру нужны такие образованные люди.

– Вон уже наш дом. – Дядя Мсто указал пальцем на видневшееся вдали каменное здание. Его окружал кирпичный забор, через который свисали ветви плодовых деревьев. – Тут родился твой отец, Ари, да и дедушка с прадедом тоже.