Не суди по оперению - Брисби Зои

Максин запыхалась от своей тирады. И сама себе удивилась. Она только что высказала вслух негодование, запрятанное так глубоко в душе, что она и не отдавала себе в нем отчета. Да, она негодовала на дом престарелых, на мужа, на болезнь, на жизнь и на смерть.

Глаза ее затуманились от слез.

– Ну что ж, надо признать, что вы не одарены талантом поднимать настроение!

Максин взглянула на Алекса и повеселела. Ее звонкий смех справился со слезами, имевшими наглость выкатиться из глаз.

8

В конце концов они сошлись на «Радио Ностальжи». Достаточно бодрое для Максин и вполне спокойное для Алекса. Достаточно современное для нее и вполне винтажное для него.

Мягкий голос Ареты Франклин наполнял салон теплыми вайбами. Звуки ударных разносились по всему «Твинго» из слабеньких динамиков дешевой радиосистемы.

R.E.S.P.E.C.T, взывала Арета Франклин. Максин покачивала головой в такт музыке и видела себя вновь молодой, гораздо более молодой, пританцовывающей под эту же самую мелодию в тот момент, когда она готовила ужин для мужа. Он подходил к ней, обнимал за талию, и они танцевали вдвоем. Он кружил ее, и ей казалось, что они одни на всем белом свете и что счастливее быть невозможно. И она не ошибалась. Они были такими красивыми, сильными, полными жизни и надежд, что она вдруг почувствовала, как все сжалось у нее внутри, да так сильно, что ей стало больно.

Максин решила, что лучше будет смотреть на Алекса. Она ожидала увидеть то наполовину сосредоточенное, наполовину обреченное (будто завтра конец света) выражение, которое обычно присутствовало на его лице, однако, к немалому удивлению, обнаружила, что оно преобразилось. Лицо у него сияло! А рот открывался и закрывался с некоторой закономерностью, которую она не сразу, но все же соотнесла со словами песни. Его руки слегка похлопывали руль, а голова, прежде неподвижная, будто ее посадили на кол, а не на шею, стала поворотливее и мягко покачивалась влево и вправо. Максин остолбенела от такой перемены.

– Ты знаешь все слова?

Макс моментально напрягся, перестал качать головой и постукивать руками.

– Э-э-э… мне нравится эта песня.

У него был вид застигнутого врасплох хулигана.

– До того, что ты знаешь все слова. А ведь ты еще не родился, когда она появилась.

– И что?

– Разве тебе не пристало скорее слушать Давида Гетта [11] или Джастина Тимеберлейка?

– Предпочитаю Отиса Рединга и Фрэнка Синатру.

– Ну и устаревшие у тебя предпочтения! Вы с Джеки Потье точно бы закорешились.

– Кто этот Джеки Потье?

– Мой бывший сосед по комнате в доме престарелых. Покойный.

– Сожалею.

– Да не стоит. Знаешь, в моем возрасте мертвых знакомых уже гораздо больше, чем живых.

Она пожала плечами:

– Это закон жизни. Ты бы еще сошелся с Жозефиной Ламот, шикарная девчонка, эта Жозефина. Ах, да, забыла – она ведь тоже скончалась.

– Ну, что ж, я счастлив узнать, что мог бы поладить со столькими покинувшими нас людьми.

– Я даже думаю, что с твоими музыкальными предпочтениями ты бы мог стать весьма популярным в доме престарелых.

И Максин одарила его лукавой улыбкой, от которой морщины вокруг ее глаз легли еще глубже, подчеркивая при этом их лазурную синеву.

– Послушай, я думала, что помру со скуки в этой поездке с Александрой, которая не моет голову, и только и будет со мной говорить, что о пыльных книгах…

– Александра?.. Если вы вдруг не заметили – я мужского пола.

– Спасибо, заметила. Но почему бы не написать в твоем профиле, что ты любишь музыку?

– Я не решился сказать, что слушаю старый американский соул – боялся спугнуть потенциальных пассажиров.

– Неужели ты всерьез думаешь, что твой профиль вызывал желание ехать с тобой? Ты единственный ехал в Брюссель, только поэтому я тебя и выбрала. Что за нелепая идея писать, что ты любишь путешествовать, читать и бог знает какую еще ерунду?

– Еще люблю ходить в музей. Я полагал, что так у меня больше шансов найти кого-то поспокойнее.

– Тебе это удалось! На твое счастье тебе попалась я. Именно из-за этого описания и из-за имени я и подумала, что ты – девушка.

– П-ф-ф…

– Извини, но музеями и книгами парни, как правило, не увлекаются.

– Значит, поскольку я парень, то должен быть неграмотным невеждой? Великолепное клише! Тогда и вы не говорите мне, что на самом деле любите механику, виски и Тур де Франс, потому что я тоже, представьте себе, ожидал увидеть представителя другого пола. Я думал, вы – мужчина: Макс.

– Так меня зовут друзья.

В ее голосе слышалось больше оправдания, чем ей того хотелось бы. Но она продолжила уже более спокойно:

– Ты прав. Я немного погрешила против истины.

– Стало быть, соврали.

Она помахала рукой, как будто отгоняла муху от лица.

– На самом деле я не интересуюсь механикой, я так написала, чтобы исключить сексуальных маньяков.

Алекс не верил своим ушам:

– Сексуальных маньяков?

– Да. Я смотрела репортаж Бернара Вильярдьера. Он шел как раз после сюжета о проституции и наркотрафике в Либероне. Или о Лилле, где процветает нелегальная торговля поддельным маруалем [12].

Он глядел на нее в полном изумлении.

– Маруаль, сыр такой, – сочла нужным объяснить Максин.

– Но какое отношение имеют сыр и проституция к вашему профилю на сайте?

– Ясно какое: эта передача предостерегала меня от психопатов, которые используют Интернет, чтобы наброситься на молодых женщин. Мне совсем не хотелось очутиться в могиле!

– Так вы подделали ваш профиль?

– Ну, зачем сразу громкие слова! Не мудрствуй лу́ково! И вообще, в отличие от тебя, я соврала всего один раз.

– Ну, разумеется! Вы же в самом деле любите Тур де Франс.

– Именно так.

Алекс недоверчиво посмотрел на Максин. Он явно не верил ей.

– Велосипедные гонки, да?

– Да. И что?

– Мне казалось, что это скорее по мужской части.

Краска залила щеки Максин, испещренные мелкими морщинками.

– Замечание твое – сексистское, а «это», как ты выражаешься, – не болезнь, «это» увлекает до страсти массу людей. Я знаю множество женщин, обожающих Тур де Франс.

– В самом деле? – спросил Алекс, скорчив скептическую мину.

– В самом деле. Реймонда Лёкё, например.

И на ее лице появилась довольная улыбка, из разряда «Ну, что, съел?», которая, судя по всему, ничуть не смутила «мальчика».

– А это кто?

– Моя бывшая почтальонша. Тоже покойная.

– Стало быть, информация проверке не подлежит.

– Жермена Ришье.

– …

– Моя школьная подруга.

– …

– Покойная.

Он закатил глаза.

– Жоржетта Дебу.

– Дайте угадаю: покойная.

Она пожала плечами с самым невинным видом:

– Что я могу поделать.

Алекс на секунду задумался:

– Ладно! Кто выиграл Тур де Франс в 1985 году?

Максин, задумавшись, прикрыла веки:

– Проще простого! Бернар Ино.

– Впрочем, вы могли бы мне сказать все что угодно – я про это не знаю абсолютно ничего.

Он вздохнул и сделал музыку громче. Максин тут же убавила громкость, заткнув рот Бони М.

– Теперь, когда мы кое-что знаем друг о друге, не мог бы ты мне сказать, зачем отправляешься в Брюссель?

– Просто так.

Максин почувствовала, что он не хочет ничего больше ей говорить, и предпочла его не торопить.

Алексу, не привыкшему скрывать правду, было не по себе. Он уже столько всего порассказал этой даме, о которой, однако, по-прежнему ничего не знал сам. И задал ей тот же вопрос:

– А вы-то зачем едете в Брюссель? Навестить кого-то? Может, вашу семью?

– У меня больше нет семьи.

Воцарилась тягостная тишина. Та, что заставляет почувствовать малейшие колебания воздуха. Алекс хотел лишь поддержать разговор, но коснулся какой-то болевой точки. Нужно было немедленно что-то сказать, только что? В подобных случаях всегда так трудно найти слова.