Наталия Терентьева - Училка
— Детям, наверно, хорошо, а коллегам — не уверен. Ладно. Ну что, пиши книжки дальше. И немцев переводи. Я люблю твои переводы читать. Ничего не понятно, но ужасно интересно, слог такой отличный.
Подбодренная братом, я решила в школу больше не устраиваться. Действительно, если всё решают мои две-три дурацкие шутки…
— Анна Леонидовна?
Я не узнала голос звонившей мне дамы. И только через несколько фраз поняла, что это одна из моих пионерских подружек, учительница то ли биологии, то ли математики в той школе, куда я так безуспешно ходила устраиваться на работу.
— Роза, ты, что ли?
— Да, — дама слегка замялась. — Да, Аня, это я. Как поживаешь?
— Нормально. Хорошо.
— Ты работу нашла?
— Да я все время работаю. Только дома. Вот сейчас книжку новую начала, детскую, и статьи перевожу для «Техники сегодня».
— Понятно. Ты знаешь, Маргарита Ивановна просила тебя зайти.
— Директриса?
— Директор, — поправила меня Роза.
Наверно, зря я так с ними. Они же стали начальницами. Роза — замдиректора. Большие начальницы в своем маленьком коллективе. Да и не таком уж маленьком. В подчинении столько детей, а значит, и их родителей! И для других учителей Роза ведь тоже начальник, полагаю.
— А ты учителям тоже начальник?
— Что? — растерялась Роза. — Что ты говоришь? Не понимаю.
Она не понимает. А я хотела идти работать в школу и стать такой же? Не понимать обычных человеческих слов? Она бы поняла, но она сейчас настроена говорить официально, а официальный слог, по привычке, не содержит шуток.
— Роз, вот наш нынешний президент шутит где угодно. Не стесняется. Ты же знаешь. И правильно делает. Я не за президента, я за шутки. Так жить веселее. «Смеясь, человечество расстается со своим прошлым». Не помню, кто это сказал, но это очень правильно.
— Это сказал Карл Маркс, — спокойно пояснила мне Роза.
— Да, идея коммунизма с треском провалилась, а мысли хорошие были. Смеясь, расстается и, смеясь, мирится с настоящим — это уже от меня. Денег при этом столько же — как не было, так и нет, проблем — тоже. Но жить как-то лучше. И я вот — просто шучу. Ничего особенного.
— Да, — медленно ответила Роза. — Маргарита говорила, что ты немного странная.
— Да я сильно странная!
— Ладно. Я не могу долго болтать. Слушай, у нас тут учительницу русского переманили. Ушла с повышением. Ушла по знакомству в частный лицей директором. Сама каша манная — какой из нее директор! А у нас теперь словесники давятся от нагрузки, стонут.
— Так им денег платят больше, нет?
— Нет. Деньги теперь на учеников выделяют, что называется, подушно. Ты разберись в этом, пригодится. Поэтому к ученикам по-другому относятся. Каждого ценят.
— За деньги, которые на них выделяют?
— Аня, давай ближе к делу. Ты в школу идти не передумала? Хотя бы временно? А то у нас учителя падают от усталости, и уроки вести некому. А у тебя все-таки образование хорошее. Потом, может быть, кто-то найдется…
Я услышала всё, что сказала и не сказала мне Роза. Но я ведь хотела работать в этой школе? Чтобы через год Никитос бегал по коридорам старшей школы под моим присмотром. Он начнет задираться к старшеклассникам, они его будут бить, это точно. Хотела ходить по тем же коридорам, что и он, и Настька. Чтобы никто не обидел хрупкую Настьку. Собиралась я и общаться со своими пионерскими подружками. Теперь, правда, последнее обстоятельство у меня начало вызывать легкую панику. Кто-то из нас сильно изменился. Скорей всего, все. Ушли в разные стороны. Ну и ладно. Зато школа рядом с домом. Школа хорошая, крепкая…
Решено! Они сделали так, как хотела я. Кто-то где-то меня услышал и позвал ту учительницу русского и литературы в частный лицей. И для меня освободил место. А Игоряша еще говорит: «Бога нет! Есть естественный отбор!» По естественному отбору меня забраковали, а по другому, по тайному, — позвали. Иди, Анюта, работай в школу. Ты хорошая девочка, не слишком юная уже, но бодрая, крепкая, живая. И себя найдешь, и детям — чужим — что-то дашь, возможно. И свои будут тут как тут, присмотрены.
— Да, Роза, спасибо, я поняла. Когда приносить документы?
— А сегодня и приноси, что тянуть. Сможешь?
Я взглянула на часы и на себя в зеркало сбоку на стене.
— Смогу, — подмигнула я своему отражению в зеркале.
Приятно, когда твои проблемы решаются в высших сферах. Зачем только так сейчас все совпало? Чтобы я радовалась и заодно пасла своего маленького и очень активного Никитоса? Или для чего-то другого?
Глава 4
— Мамуль, тебе эта кофточка очень идет! — Настька за завтраком потянулась ко мне и погладила меня по груди. — Очень красиво.
— Ага! — активно согласился Никитос с полным ртом и изо всей силы неловко шлепнул ложкой по каше. — Ой…
— Силушка богатырская, Никитос, да ручки-криворучки! Ай ты, господи…
— Мам, извини, хочешь, я водой тебе замою… — Никитос, сам измазанный кашей до ушей, застыл с полной ложкой.
Я посмотрела на пятно на блузке.
— Да ладно! Я лучше переоденусь. Доедайте.
В своей комнате я быстро скинула нарядную блузку, которую я накануне купила, в стиле своей мамы — с большим односторонним жабо. В мамины времена асимметрии в одежде еще не знали. А сейчас — самая фишка. С одной стороны пусто, с другой — густо — взбитая пена кружев. Глупо и нарядно до безумия. Вот и хорошо, что Никитос не рассчитал и брызнул на меня. Не мое это. Подумав, я и костюм сняла. Надену как-нибудь… На праздник. Я влезла в привычные тугие брючки. Не знаю, мне нравится. Свитер подлиннее, поприличнее, белый, скажем, вот и нормально. Лишнего не видно. А у меня приятное подтянутое ощущение. И в белом я выгляжу мирно и свежо. Вчера убегались на лыжах с малышней и Игоряшей — так румянец на пол-лица. И косметика никакая не нужна. Кстати. Я сняла украшения, которые теперь ни к чему. Вот, всё привычно и нормально. Я волнуюсь, что ли? Ну да. Мне важно, как меня встретят.
— Мам, ты, главное, запомни, как их зовут. Поняла? — напутствовал меня Никитос. — А то у нас училка по английскому никого не зна…
— Учительница, Никита, а не училка.
— Ну да. Вот она… а-а-а… — Никитос, прыгавший на одной ноге, не удержался и упал в сугроб. И стал тут же громко хохотать, совершенно не собираясь вставать.
— Никита!
— Мам, он так и в классе хохочет, а Юлия Игоревна плачет, — сообщила мне Настька.
— Плачет? Отчего?
— Не знаю. От горя, наверно.
Я рывком за шкирку подняла Никитоса и стала отряхивать с него снег.
— Мам, плохо в темноте ходить в школу, правда?
