Кевин Милн - Шаги навстречу
Через несколько секунд хлопает дверь, потом еще раз. И тут же в гостиную решительно входит отец, за ним следом мама. Он вне себя. Она плачет.
Он направился к гардеробной, схватил куртку. Она спешит ко входной двери, чтобы преградить ему путь.
Кажется, никто из них не замечает, что мы замерли на диване и наблюдаем за разворачивающейся драмой. Если бы у нас был попкорн, это бы походило на кино. И в сценарии было бы написано следующее:
Мама (со слезами на глазах). Я даже поговорить с тобой спокойно не могу. Ты постоянно злишься! Я всего лишь сказала, что было бы неплохо, если бы ты хоть немного помогал по дому.
Папа. Но как ты это сказала! Как будто постоянно обвиняешь меня в том, что я ничего не делаю! Ты же знаешь, как много я работаю ради семьи.
Мама (слезы струятся по ее лицу, но она не торопится их вытирать). Я не говорила, что ты не работаешь!
Папа. Но намекала на это.
Мама. Какая глупость! Я хотела бы, чтобы ты не приходил в бешенство от моих просьб о помощи. Я не могу все тянуть одна, Делл.
Папа. А я не могу терпеть, когда ты изводишь меня каждый раз, когда я присяду на пять секунд отдохнуть, только потому что именно в эту минуту тебе что-то нужно сделать.
Мама. Если бы я тебя ни просила, никогда ничего бы и не делалось. Или мне пришлось бы делать это самой — обычно так и происходит.
Папа (надевая куртку и громко, тяжело дыша). Ты долго будешь путаться под ногами? Видеть сейчас тебя не могу.
Мама (с сарказмом в голосе). Вот именно. И когда мы поедем на побережье океана, ты не хочешь составить мне компанию, разве что (она понижает голос, чтобы передразнить его) на «всех выходных, на которые я только смогу вырваться». Признай же, что ты мог бы остаться и подольше, если бы захотел.
Папа. Вот, значит, к чему все эти разговоры… Ты затеяла со мной ссору из-за того, что я лыжи навострил, потому что злишься на меня из-за дома на побережье?
Мама. Нет, но ты слишком эгоистично распоряжаешься своим временем. Это и твоя дочь, Делл. И ты должен быть рядом не только время от времени по выходным.
Папа. Вот как?! Это я эгоист? Серьезно? Неужели ты действительно думала, что я смогу все лето провести на побережье? Эмили, у меня работа. Разве в желании остаться на выгодной работе есть что-то эгоистичное? Моя работа — и причитающаяся по ней страховка — единственное, что позволяет нам держаться на плаву.
Мама (шепотом). Ты же не хочешь приезжать. Признайся…
Папа (сокрушенно качает головой). Мне нужно ненадолго выйти. Поговорим об этом позже.
Мама (на глаза наворачиваются новые слезы). Ты куда?
Папа (смотрит на нас, потом на маму). Гулять.
Ненавижу, когда они ссорятся. Жаль, что я не могу встать и выбежать за дверь, чтобы не видеть, как разваливается их брак. Но на месте меня держит сильнейший из страхов.
Страх неизвестности.
Страх неизвестности того, что ждет нашу семью в будущем.
Глава 4
Туннель. Так Энн описывала свое предсмертное состояние — как будто летишь вниз по очень темному туннелю, а света в конце не видно. Она уверяла, что понимала, что происходит — что она умирает, — и пыталась разглядеть свет в другом конце туннеля. В конце концов забрезжил серебристый огонек. И тут же она почувствовала абсолютный покой и поняла, что все будет очень хорошо. А потом, без предупреждения, ее рвануло назад в мучительную пасть жизни, где было много света, но и почти столько же боли.
Больше она об этом не заговаривала, но я постоянно думаю о «туннеле». Может быть, потому, что именно сейчас, в худшие дни моей жизни, я сама нахожусь в похожем туннеле и ищу выход. Вокруг меня так часто сгущается темнота, рожденная из беспокойства, страха и разочарования всем, что есть в моей жизни, что, кажется, исход печален. Все, что мне нужно, — тоненький лучик света в конце, чтобы знать: все будет хорошо.
Что я наделала?
После ухода Делла я целую минуту стою, прислонившись к двери, опустив глаза и не говоря ни слова. Я знаю, что на меня смотрят дети — Энн с Кейдом сидят на диване, а Бри стоит вверху на лестнице, — но не могу заставить себя посмотреть на них. Должно быть, они очень расстроились.
Разве в семье любовь не главное? Неужели мы друг друга не любим? Тогда почему так тяжело? Почему я так устала? Почему мне грустно? Одиноко? Почему я убита горем?
И чувствую себя виноватой.
Делаю глубокий вдох, чувствую, как расширяется грудь, потом сжимается. Воздух рождает в моей душе крошечный лучик надежды, что когда-нибудь каким-то чудом все останется в прошлом.
Мы справимся. Обязаны справиться.
Наконец я расправляю плечи и поднимаю взгляд на детей.
— Простите, ребята. — Голос мой еще дрожит. — Особенно ты, Энн. Но, пожалуйста, не волнуйтесь о нас с папой. Это простое недопонимание.
— Конечно, мама. — Сложно сказать, то ли Энн соглашается со мной, то ли с сарказмом выражает свои сомнения относительно моих слов. Не важно.
Я вздергиваю подбородок и объявляю:
— Утро вечера мудренее. — Затем нарочито медленно направляюсь в сторону своей комнаты. Проходя мимо дивана, одними губами произношу: — Надеюсь.
В спальне тепло, но сама постель холодна. И остыла она не сегодня. Канули в лету те времена, когда мы целовали друг друга на ночь и желали спокойной ночи, а потом засыпали, как одно целое, обнявшись, обмениваясь друг с другом теплом тел. Теперь мы молча выключаем свет, тут же разворачиваемся к своему одинокому краю матраса и лежим без сна — ни один из нас даже пальцем ноги не решается нарушить невидимую границу посредине. Мы больше похожи на боксеров, каждый из которых в своем углу ринга ждет удара гонга, чтобы начать бой, чем на любящих людей, ждущих хотя бы намека на нежность. Я знаю: если бы он захотел, мог бы дотянуться до меня, а я до него, — но в последнее время никто из нас подобного желания не выказывает.
Сегодня я, насколько достает, протягиваю руку через холодную постель, надеясь коснуться его плеча… но я знаю, что это обман. Если бы он лежал рядом, я не была бы такой дерзкой. Лежала бы на своей половине кровати, одна, в ожидании, что он захочет меня… но этого бы так и не сучилось.
Уже почти час ночи, а Делл так и не вернулся домой.
Когда он уходит, я не могу спать. Я волнуюсь за него. Хочу, чтобы он был рядом, даже когда мы ссоримся.
