Рауль Мир–Хайдаров - Пьянея звуком голоса, похожего на твой…
Новое предложение Карлена в УКСе было встречено враждебно. Дело в том, что, когда Муртазин оформлял свое первое рацпредложение, ему четко дали понять, что не мешало бы кого-нибудь из руководства УКСа взять в соавторы: деньги-то были немалые.
В соавторы набивались и товарищи из проектного института, для окончательного оформления предложения нужно было согласие института на замену и дополнение в утвержденном проекте. Но Карлен в инженерном деле на компромиссы не шел.
Закрыть дорогу его идее не смогли, слишком уж большой резонанс получило его предложение о водоснабжении комбината, об этом даже появились статьи в газетах и технических журналах. Да и молва, что начальник лаборатории «Строймеханизации» доказал несостоятельность проекта крупного института, еще долго не стихала в строительных кругах. Потому-то и встретили в штыки новое предложение Муртазина. Дело шло и о чести мундира УКСа комбината, ведь именно его инженеры должны были обнаружить в заказанных проектах ошибки. Руководство комбината на партийном собрании как раз указало им на это. А теперь еще одно изменение, тем более удорожающее строительство и исходящее вновь от подрядчика, подрывало веру в их авторитет, инженерную состоятельность. Карлен, не подозревая, что зашло так далеко, пытался подступиться к УКСу комбината с разных сторон, но натыкался на стену сопротивления. Тогда он предупредил, что выйдет с докладной к директору комбината.
За неделю обстоятельно подготовившись, перепроверив свои расчеты и данные, Карлен явился на прием к директору. Секретаршей директора оказалась давняя знакомая Карлена по общежитию для молодоженов, из-за которой ему и вышибли в свое время дверь. Узнав о цели его визита, она рассказала ему любопытную историю. На днях, соединяя директора с начальником УКСа, она услышала его фамилию и, заинтересовавшись, прослушала весь разговор. Хотя разговором назвать это было нельзя. Начальник УКСа обливал Карлена грязью… Говорил, что Кабулов подобрал в заркентском ЖЭКе пьяницу и развратника, которого ни одна организация у себя больше трех месяцев не держала, и сделал у себя в Ташкенте начальником лаборатории по основаниям. Правда, признал, что Муртазину пришла идея снабжения комбината паводковой водой, но теперь он, мол, вообразил себя Наполеоном и подвергает сомнению каждую часть проекта известного института. Замучил своими советами, предложениями, работать не дает, заявил, что Муртазин сводит с УКСом личные счеты, потому что в свое время его не взяли туда на работу, советовал директору гнать Муртазина в три шеи, если тот появится. Но самое главное ― он попросил разрешения от имени комбината написать письмо в партком треста «Строймеханизация», раскрыть, так сказать, моральный облик начальника лаборатории и потребовать, чтобы он прекратил под видом рацпредложений вымогать деньги у государства.
Карлен при всей своей очевидной талантливости и инженерной проницательности не был борцом. Не стоило ему отказываться от визита к директору, хотя и знал, что его облили грязью. В конце концов, при всей занятости и Кабулов помог бы ему в возникшей ситуации. Но Карлен не сделал ни того, ни другого. В этот день он остался в Заркенте, основательно выпил и ночь провел у секретарши директора комбината. Через неделю он пришел в себя и отправил в институт в Ленинград на имя главного инженера проекта докладную. В докладной он приводил доводы, расчеты и анализы своей лаборатории и утверждал, что, если отсыпать такое, как в проекте, основание, дамба при определенных обстоятельствах просядет. Он понимал, что это письмо будет холостым выстрелом, потому что для института указчик один ― заказчик, тот, кто денежки за проект платит. Но докладную все же он отправил заказным письмом, с уведомлением о вручении.
Письмо в партком треста с комбината все-таки пришло. В нем говорилось, что доверие, оказанное трестом «Строймеханизация» заурядному инженеру, скомпрометировавшему себя в Заркенте пьянками, приводами в милицию и аморальным поведением, конечно, дело благородное. Далее, на всякий случай, перечислялись службы, где не пришелся ко двору Муртазин, и особенно подробно описывались скандальные истории, действительно имевшие место. Поводом для письма, мол, послужила теперь иная, ранее не известная сторона «деятельности» Муртазина ― рвачество. Говорилось, что удачная идея, случайно пришедшая в голову, позволила сорвать солидный куш, который и вскружил ему голову. После чего Муртазин вообразил себя гением и теперь в корыстных целях предлагает изменение за изменением в проекте, разработанном известным институтом, что вносит нездоровую атмосферу в работу коллектива. Заканчивалось письмо тем, что Муртазин, — в общем-то, молодой и не без способностей инженер, и партийная организация треста должна поставить ему на вид, осудив рваческие настроения.
Секретарем партийной организации треста была женщина, и хотя она решила без согласования с Кабуловым, находившимся в командировке в Каракалпакии, не давать письму хода, содержание его стало известно ее лучшей подруге, а дня через три оно стало достоянием всего треста.
Дошли слухи и до Муртазиных. Тяжелее всего в эти дни пришлось Светлане Архиповне. Карлен сразу почувствовал на себе любопытные взгляды и усмешки, снова сорвался и запил.
Когда Даврон Кабулович вернулся из командировки, его ознакомили с письмом в парткоме. Кабулов тут же вызвал Карлена к себе и дал ему прочесть письмо. Муртазин, еле сдерживаясь, чтобы не нагрубить, спросил с вызовом:
― Ну и что дальше?
— Да ничего, продолжай работать, ― и на глазах парторга и изумленного Карлена Кабулов разорвал письмо.
Но в Карлене уже что-то надломилось.
Да еще в эти дни получил он из института объемистый пакет на свое имя. В официальном ответе, подписанном двумя докторами наук и главным инженером проекта, говорилось, что предложения Муртазина внимательно изучены; несмотря на их дельность, вносить изменения в проект институт не намерен. Тем более что мнения проектной организации и заказчика в этом случае совпадают. Но ответ института к тому времени Карлена волновал мало. Как и заключение нейтральной лаборатории по земле Министерства энергетики, возводящей в Заркенте мощную подстанцию. А данные были любопытные, они абсолютно повторяли выводы трестовской лаборатории. Однако Муртазину было уже на все наплевать.
Поведение Карлена, которого словно подменили, не могло не броситься в глаза, и Кабулов снова вызвал его к себе.
― Карлен, может, тебе нужно отдохнуть, развеяться? Если хочешь, я позвоню сейчас же в обком профсоюзов, найдем подходящую путевку. Вернешься, я думаю, все утрясется, уладится; боюсь, как бы в таком настроении ты дров не наломал.
Муртазин вдруг вскочил с места и закричал:
― Знаю, знаю твой долгосрочный план! Терпением, измором хочешь взять! Сначала перевел нас, бедненьких, сюда, облагодетельствовал, а теперь избавиться от меня решил, а там, гляди, и станет она твоей любовницей! Ты ведь ей и должность уже предложил в сметно-договорном отделе, а она, дура, и рада до беспамятства…
Кабулов вдруг побледнел, схватился за сердце… с усилием приподнявшись с места, хрипло выдавил:
― Вон отсюда… вон!
Услышав его, в кабинет заглянула секретарша, и на ее крик сбежались сотрудники, вызвали «скорую помощь». С инфарктом Кабулов пролежал в больнице почти два месяца.
Когда он вернулся на службу, в первый же день, как только поутру на какую-то минуту остался один, торопливо набрал городской номер сметно-договорного отдела. «Слушаю вас»,― раздался голос Светланы Архиповны, но Кабулов молча держал трубку, и рука его мелко-мелко дрожала. О том, что Карлен уволился, он узнал еще в больнице.
После больницы врачи настоятельно рекомендовали Кабулову взять отпуск и провести его в спокойной обстановке в лесу или у моря.
Он не отдыхал уже два года, да и третий отпуск был не за горами, но дамба, строительство которой было в самом разгаре, не отпускала Кабулова. И в больнице ни на один день он не забывал о ней. В больничном саду ему и пришла идея на некоторых карьерах применять только скреперы. Случайно он узнал, что у комбината на рудниках есть много скреперов, работающих не в полную мощность, получить их в аренду не составляло труда. Скреперы заработали у него бесперебойно в две смены. Тогда в ходе работ и определился знаменитый кабуловский метод перемещения грунта скреперами.
То, что дамба строилась с опережением сроков почти на год, вдруг оказалось весьма кстати. Комбинат сумел на старых мощностях увеличить выход так необходимого стране металла, и старый шламонакопитель стал заполняться непредвиденно быстро; были уже опасения, что задолго до пуска второй очереди комбинату понадобится новый накопитель, иначе придется останавливать завод. Поэтому стройка, поначалу находившаяся в тени, стала первоочередной, и на всех планерках, совещаниях, коллегиях говорили в основном о ней. На дамбу зачастили корреспонденты радио, телевидения и газет.
