Леонид Жуховицкий - Умирать не профессионально
Потом, уже без Макарыча, Тимур сам учил пацанов, умеющих все, кроме главного. И с кайфом повторял им эту фразу, даже не по необходимости, а потому, что уж очень была хороша. Красивая фраза. И точная. Лет десять парень наращивает физику, еще года три, или пять, или семь уходит на главное. И после этого от какой-то вшивой пули – в яму? Стоило ли столько времени готовиться, чтобы в дурную секунду уйти в ноль? Это солдатики идут в атаку, и в штабе уже просчитано, что из сотни останется семьдесят. Математика! А в морском резерве счет на штуки, и ни одну терять нельзя. Пехотинца можно призвать, и через месяц уже казарму подметает, а через три склад сторожит. А морского резервиста не призовешь, его призывать неоткуда.
В купе оказались бабы, примерно сорокалетние, да еще из торговли, да еще пьющие, да еще компанейские. Тимуру пришлось соответствовать, Буратина уклонилась, скорчив рожу и сложив ладошки на животе.
– Беременна, что ли? – спросили бабы.
– Отчасти, – бестолково брякнула девчонка, видимо, к вопросу неготовая.
– «Отчасти», – передразнила баба потолще, – залетела, так рожай.
– Рожу, – пообещала Буратина, и от нее бабы отстали.
Выяснилось, что они едут в Сочи, в пансионат.
– А мы, – сказал Тимур, – в Новороссийск.
Буратина посмотрела на него с недоумением. Он не реагировал.
Уже наутро, когда стояли в коридоре, глядя на сухую степь за окном, девчонка спросила:
– А мы что, не в Крым?
– Не в Крым, – сказал он.
– Но ты же говорил…
– Не будешь мужикам верить! – отшутился Тимур. – Да ты не огорчайся, на Кавказе море то же самое. И горы повыше. И Россия, а не Хохляндия, на границе документы не спрашивают.
– А там что, заграничные нужны?
– Хватает российских, но мало ли что. Вдруг ты в розыске?
– Или ты, – сказала она с улыбкой, но глядела при этом в упор.
– Или я, – благодушно согласился Тимур. Серьезных разговоров он в данный момент не хотел, да и место было не для душевных откровений.
Пришлось вернуться к компанейским теткам.
* * *
Билеты у них были до Сочи, но сошли раньше, на платформе, где поезд стоял две минуты. Поселочек был приятный, три улочки тянулись вдоль моря, четвертая, живописно кривая, уползала в ущелье. Все это называлось «Новый винзавод» – видимо, в честь скромных развалин на склоне ближнего холма. От пляжа поселок был отрезан двумя дорогами, железной и шоссейной, обе шумели – но когда приезжающих на море пугал шум? Комнату сняли у бабуси, вдовы путевого обходчика, цена была божеская, да и Тимуру на цену было, в общем, плевать: понадобятся деньги, будут деньги. Ему море было не в новинку, много воды, и все. Но забавно было заодно с девчонкой второй раз пережить первое впечатление: она только что не вопила от восторга. Так и прожили весь первый день: Буратина смотрела на море, а Тимур на нее. Купались почти непрерывно и умотались так, что идти куда-то ужинать не было сил, и вечерний харч получился пролетарский: батон и литровая бутылка местного красного вина, по бабусиной наводке купленная у соседа.
Использовать девчонку по понятному назначению Тимур не собирался. Просила съездить на море – ну, и съездят. Уж не такой он на баб голодный. В этом виделся даже особый кайф: побаловать девчонку бескорыстно. Но когда закрылись в комнате, Буратина сама потащила его на себя. Ну, раз так…
Потом стало стыдно: все-таки поездка выходила не благотворительной. Девчонка словно оплачивала свой южный вояж, не давала мужику проявить благородство души. Выждав приличное время, Тимур осторожно поинтересовался:
– Можно тебе вопрос?
– Давай.
– Ну, если ты такая буратина, на хрена тебе все это?
– Тебе же надо.
Он досадливо скривился:
– Ты уже говорила. Но то – мне. А тебе зачем?
Она довольно долго молчала, потом спросила:
– Ты про сестер с Арбата чего-нибудь слышал?
– Ничего не слышал.
– А мне еще в том году рассказали, но внимания не обратила. А потом такой случай вышел…
– Ну, – поторопил он.
– Я тебе говорила: я медсестра. Вообще-то в кардиологии, но той осенью перевели на время в ожоговое отделение, оттуда девочка в декрет ушла. Там тоже коллектив хороший, старшая вообще классная тетка, Наташей зовут. Ей под полтинник, детей двое, но баба абсолютно своя. А у нас там лежали обгорелые. У кого что – руки, ноги, лицо. Ну вот был один мужчина, у него спина обгорела, весь в мазях, в бинтах, три недели на животе. А человек очень хороший, веселый. Андрей Николаевич, лекции в институте читает, мы его профессором звали. Лысенький, но такой юморной… Вот он как-то Наташе говорит: «Чего я тут без толку лежу, подложи под меня бабу». Она пришла в сестринскую, так, мол, и так, больной просит. Нас трое. Наташа уже в возрасте, Зойка замужем, в мужа как кошка. Кто остался? Я, больше никто. Ладно, говорю, раз больной просит…
– Ну, и чего?
– Чего, чего… Он кое-как приподнялся, а я под него заползла.
Тимур не знал, что сказать. Удивила девушка! Но и молчать было неловко, вроде моралист, осуждает…
– Не трудно было? – спросил наконец.
Она удивилась:
– А чего там трудного? Лечь на спину и ноги раздвинуть?.. То есть, конечно, трудно: у него вся спина обожжена. Но как-то приладились. А потом я вспомнила про этих самых сестер с Арбата. Познакомилась с девчонками, ну, и взяли меня в компанию, – ухмыльнулась: – Божье дело, помощь людям.
– Многим помогла? – поинтересовался он. Не из ревности, конечно, просто хотел ее получше понять.
– Троим, – сказала она, – ты четвертый. Хотя нет – ты отдельно. Это я сперва подумала, Богом обиженный, а ты какой обиженный – баксы пачками. С тобой, можно считать, роман. У нас роман, нет?
И ухмыльнулась.
* * *
С утра наладили быт: нашли шашлычную и решили на том успокоиться, благо сливы, груши и поздние вишни грудами лежали на всех лотках.
А дальше началась роскошная жизнь: ни дел, ни забот, сплошной кайф пляжного безделья. Тимур даже осторожность утратил, позабыл, что, выходя из дома, надо, как минимум, оглядеться. Перебегали две дороги и валились на песок, кое-как раскидав обжигающий верхний слой. И так три дня.
На четвертый день у девчонки проснулась совесть:
– Пошли на экскурсию, а?
Они лежали у самой кромки, так, что прибой окатывал легкой прохладной пеной. Думать было лень, говорить тем более.
– Какую еще экскурсию?
– Поселок посмотрим.
– А чего тут смотреть?
– Я на море первый раз, – сказала она, – интересно же.
Пришлось соответствовать.
Экскурсия была недлинной, три километра вдоль пляжа, всего и делов. Набережной, строго говоря, не было, сразу за песчаной полоской, за избитой волнами линией низкого обрыва шло ровное ухоженное шоссе, а уже за ним нечто вроде торгового ряда – временные стекляшки, стационарные магазинчики, несколько вполне пристойных ресторанов и с пяток летних кафешек под тентами. В конце этой скромной ярмарки располагался дом отдыха советского образца, обшарпанный, но с колоннами, зато пляж при нем был огороженный, с рядами лежаков и парашютиками матерчатых зонтиков. На этом курорт иссякал, упираясь в новый микрорайон: пара панельных пятиэтажек и кирпичная башня этажей в четырнадцать, с кирпичным же узором по фасаду, элитное жилье местного разлива. Туда не пошли, «черемушек» и в столице хватает.
Повернули назад.
– Давай сразу и в другой конец, – виновато сказала девчонка, – закроем проблему, и все.
Ей было стыдно за скучную экскурсию.
Идти по жаре не слишком хотелось, но Тимур согласился: все равно когда-нибудь придется, так уж лучше отстреляться сразу. Искупались и двинулись назад, она в своем мини-бикини, он в быстро сохнущих плавках. Плавки были куплены тут же, у пляжа, на лотке: синяя синтетика и сбоку аппликация – какой-то грозный придурок в боксерских перчатках.
В эту сторону пляж завершался пирсом. Шоссе круто загибалось к горам, а низкий берег прикрывали от штормов груды бетонных кубов – то ли хотели что-то строить, да забросили, то ли, наоборот, защитили нужную площадку, заказали проект, и вот-вот закипит деятельность. За этими новодельными руинами опять тянулся пляж, но уже другой, дикий, неухоженный, постепенно переходящий в нудистский, похожий на тюленье лежбище. Здесь царила свобода, кто просто загорал, кто разливал по картонным стаканчикам винцо, кто читал, кто расписывал бесконечную курортную «пулю». Почти все загорали нагишом, однако дресс-код был щадящий: лифчиков заметно не было, но трусики и плавки не возбранялись. Четыре девчонки и два парня играли в волейбол, тряся всем, что трясется.
– Дурацкое ощущение, – сказала Буратина и остановилась, – в купальнике на нудном пляже просто уродом себя чувствуешь: будто на дискотеку притащилась голяком.
Она остановилась и привела себя в достойный вид: скинула купальные причиндалы и, связав узлом трусики и нагрудник, соорудила из них что-то вроде банданы.
